Двое на проезжей части
Очень коротко о чужой речи, когда её пытаешься изобразить по-русски. На иврите, как и по-английски, например, нет обращения «на вы». Но если по-английски можно предположить, что англичане ко всякому собеседнику обращаются «на вы», то на иврите это не так. Скорее уж на иврите, в Израиле, евреи «на ты» обращаются ко всякому собеседнику - таковы здесь взаимоотношения людей. Этого я преодолеть не могу. И пришлось в некоторых случаях заставить моих героев обращаться друг к другу вроде бы на русский манер. Не мог же молодой парень в первом разговоре с матерью девушки, в которую он влюблён, сказать ей:
- Шалом! (Здравствуй!) Геверет (госпожа), с тобой говорит водитель автобуса, где твоя дочь оставила сегодня пакет с документами и деньгами.
По-русски это совершенно дико бы звучало. Не знаю, что думают по этому поводу профессиональные переводчики.
*
Амос Шинкаревич родился в Иерусалиме, в 1984 году. Сейчас ему 22 года. До репатриации в Израиль его родители, и отец, и мать, отбывали лагерный срок на политической зоне в Мордовии - 3 года и пять лет ссылки в Горноалтайском крае. Они оба проходили по одному и тому же делу, связанному с Хроникой текущих событий, деятельностью Хельсинкской группы, а также изготовлением и распространением Самиздата, а когда освободились и вернулись в Москву из ссылки, сразу подали документы в ОВИР. Это был 84 год, зима. Только что умер Андропов.
Было несколько месяцев, когда никто ничего понять толком не мог. Прежде всего, потому что Черненко сам ничего не понимал по состоянию здоровья. Совершенно неожиданно они получили разрешение на выезд, в то время как многие продолжали сидеть в отказе, казавшемся вечным.
Летом 84 года они прилетели из Рима в Израиль. Последний год ссылки они жили вместе в городе Горноалтайске, отчего Клара Михайловна Шинкаревич, покидая СССР, была на сносях. Мальчик родился на четвёртый день после прибытия, в иерусалимской клике Шаарей Цедек (Врата справедливости). Его назвали в честь израильского писателя Амоса Оза. Дело в том, что во время обыска на их московской квартире в 76 году - первое, на что наткнулись, была большая стопа сброшюрованных рукописей.
- Это что? - спросил офицер КГБ.
- Сборник рассказов Амоса Оза.
- Это кто?
- Израильский писатель.
- Израильский. Так. А перевод чей?
- Мой перевод, - сказал Борис Иосифович Шинкаревич. - Ничего антисоветского.
- И даже ваш перевод. Ну, я вас поздравляю. Это будет 70-я.
- Почему 70-я? Это 190-я «прим».
- Ну, Борис Иосифович, не будем скромничать. Я вам обещаю 70-ю.
Этот офицер оказался прав. Их осудили по семидесятой, хотя был определён минимальный по этой статье срок.
Итак, они жили в Израиле уже втроём. Поскольку Борис и Клара в совершенстве знали иврит, английский, французский и немецкий, а Борис, к тому же, ещё и идиш, у них не возникло больших проблем с абсорбцией. Борис и по сию пору преподаёт в Еврейском Университете романо-германскую литературу (раннее средневековье). К сожалению, Клара на самом свирепом подъёме интифады, в октябре 2000 года, погибла при взрыве на иерусалимском рынке. До этого она тоже работала в Университете, библиотекарем.
Несмотря на то, что родители дома говорили исключительно по-русски, Амос плохо усваивал этот язык. Дом полон книг, поэтому он хорошо читает по-русски. Но плохо говорит по-русски до сих пор. И он, вообще, читает мало. Например, до сих пор толком не знает, кто такой этот Амос Оз, имя которого ему присвоили родители. Он его и на иврите не прочёл. Получить высшее образование он не захотел. После школы работал в автомастерских, у него золотые руки, а учиться не стал.
На днях мы сидели в кафе - Борис, Амос и я. Мы с Борисом выпили по две рюмки водки, а парень себе заказал бокал красного вина, кислого и для нас обоих маловразумительного, но очень дорогого. И глядя на нас, он с улыбкой покачал головой:
- О-о-о! Русит водка.
- Знаешь, Амос, я, когда Оза переводил - а меня ведь за это, отчасти, конечно, но и за этот перевод тоже, посадили в тюрьму - я думал: Вот, будет у нас с Кларой ребёнок, прочтёт Амоса Оза.
- Аба.... Слиха, папа. Я не хочу, ты обиделся. Почему? Что случилось? Эйн бая (нет проблемы). Я буду читать Амос Оз. Я не знаю, понимаешь? Я не знаю, почему… как это? - почему учиться Университет… э-э-э… должен? Почему, Михаэль?
- Амос, смотри. Меня зовут Михаил. Твоего деда, отца твоей мамы, тоже так звали - Михаил. Никто его не называл так, как ты - Михаэль. Меня ты можешь называть Миша, когда мы по-русски говорим, конечно, или дядя Миша, потому что я старше тебя, а был бы дед твой жив, ты называл бы его дедушка Миша. Отец хочет, чтоб ты учился, потому что в вашей семье все получали высшее образование. А ты, почему не хочешь?
Израильтяне остроумны, любят шутить - ведь евреи же. Очень ценится умение ловко ответить:
- Смотри. Ситуация: Я хочу. Ты спроси: «Почему хочешь?». Я знаю - скажу тебе, почему хочу. Ситуация, миспар… номер два: Я не хочу. Не спроси: «Почему не хочешь?» Я не знаю, почему не хочу. Нахон? Правильно? - потом он спросил меня. - А когда мы с тобой будем говорить на иврите? - это был удар в подбородок, и я заткнулся.
Три года назад Амос был призван в армию, и служил в танковых частях. В минувшую Ливанскую войну он постоянно находился в районе боевых действий, однако, по счастью, остался жив и здоров. И на мои вопросы о войне равнодушно отвечал:
- Ну, что там было? Воевали. Разве плохо воевали? Хорошо воевали. Это по TV говорят, но… неправда.
Такой ответ косвенно подтверждает замечание Л. Толстого о том, что раненный солдат почти всегда считает сражение проигранным, а оставшийся цел - выигранным.
*
Дальше история, которая произошла и ещё не окончена, а происходит с Амосом Шинкаревичем.
После армии он устроился на работу в кампанию Эгед водителем автобуса. Это тяжёлая работа, но платят очень хорошо, а как в армии Амос был механиком-водителем танка, такая работа для него не слишком тяжела.
Однажды в его автобус вошла молодая женщина или девушка - его ровесница. Она вошла, показала ему проездной, мельком глянув ему в лицо и тут же смущённо опустив ресницы, села. Она села так, что они видели друг друга в его зеркале. Вероятно, это было случайно. Она ехала около получаса, и время от времени они поглядывали в зеркало, и оба смущались.
Амос - настоящий израильтянин. Здесь молодые ребята легко знакомятся с женщинами, совсем их не боятся. И женщины, и девушки не слишком строги. Но это был случай, которого Амос ещё не пережил. Она не была красива, но что-то такое было в её лице, и так значительно было выражение лица и взгляд, что улыбнуться ей он решился.
Она вышла на улице Яффо. Когда она вышла, охранник сказал Амосу:
- Гляди-ка, пакет оставила. Совсем не нравится мне этот пакет. Чёрный, непрозрачный и какая-то в нём, похоже, коробка. Останавливай машину. Пусть люди выходят. Я вызову….
- Постой, - сказал Амос. - Не звони никуда. Я знаю эту девушку.
- Знаешь? Откуда ты её знаешь? Ты даже не сказал ей «Шалом!». Она просто понравилась тебе, Амос. Знаешь, дурака не валяй. Здесь полно детей.
- Я её знаю.
Он остановил автобус, прошёл к сидению и открыл пакет. В пакете были какие-то мелочи, журнал мод, небольшое портмоне и обувная коробка.
- Ну, вот. Что в коробке? Осторожно, сумасшедший!
Амос открыл коробку. В зловещей коробке были новые туфли на очень высоких каблуках.
- Ну, я что говорил?
- Ладно, - сказал, улыбаясь, охранник. - Открывай тогда портмоне. Дорогие туфельки, брат. А уж какие ноги…. Я уже умер.
- Я тебя очень прошу. Не говори ничего неприличного.
- Есть! Я понимаю. Не волнуйся. Я же сказал тебе: Я умер.
- Ничего ты не понимаешь.
В портмоне оказались: паспорт, кредитная карточка, бумажник, а в нём - триста шекелей, ещё какие-то документы. На дне пакета - пелефон, так здесь называется мобильник.
- Лео, слушай. Оставь мне этот пакет. Я сам ей отдам его, только вечером. Не надо ей сейчас звонить.
- Так. Мне уже всё понятно, и ты ей этот пакет отдашь сегодня вечером в ресторане.... Или даже ещё лучше - я с Анавой и ты с этой девушкой едем вечером в Тель Авив, в хороший паб. А то в Иерусалиме сдохнешь с тоски.
- Ой, Лео, брат, я тебя прошу….
- С ума ты что ли сошёл? Её обязательно нужно куда-то пригласить. А то она подумает, что ты считаешь каждый шекель.
- Пусть она подумает, что подумается ей. Я вечером позвоню - как она скажет - или на улице встретимся, видишь, она живёт в центре, на Гиллель, или к ней подъеду и отдам всё.
- Ну, так она тебе скажет: «Большое спасибо», и на этом всё закончится. Я тебя не узнаю.
- Сам себя не узнаю.
Лео посмотрел на него с улыбкой незлой зависти:
- А у меня ещё этого не было ни с одной девушкой. Так, чтоб по-настоящему. Знаешь? Она не очень красивая, но когда посмотрит….
- Да.
Вечером, около шести, Амос попросил, чтобы его кто-то до конца смены подменил. Он поставил автобус у Центральной автобусной станции, дождался человека, который согласился доработать за него.
- Что случилось?
- Друг прилетает из Штатов, срочно нужно ехать в Бен Гурион.
- Врёшь ты всё. Удачи!
Дело было зимой, уже стемнело, и стал накрапывать дождь. Амос зашёл на Станцию и нашёл в записной книжке пелефона девушки слово «мама». И он набрал этот номер.
- Шалом! Геверет, с вами говорит водитель автобуса, где ваша дочь оставила сегодня пакет с документами и деньгами. И кредитная карточка её здесь.
- Барух ха-Шем! Слава Богу! Слава Богу! Как зовут вас? Я сказала этой сумасшедшей: «Бог поможет нам». Я и оказалась права. Вы ещё не знаете - там есть такая бумага в конверте. Это из Университета. Она поступает в Университет, и если б это письмо потерялось…. Господи! Там есть такой конверт? Длинный такой, узкий. Если б он потерялся, что бы профессора в Университете подумали о ней? Как, такую важную бумагу потерять! Она даже не распечатала этот конверт, и не знает, что написано там. Как зовут вас?
- Меня зовут Амос, - он порылся в пакете и сказал. - Есть тут такой конверт.
- Слава Богу! Вот, я передаю трубку этой ненормальной.
- Шалом, геверет! - сказал Амос.
- Шалом!
Они молчали. Потом Амос спросил:
- Я уже знаю, что вас зовут Хая. А вы помните меня?
- Да.
- Вы из России.
- Родители из России, а я здесь родилась. Почему вы подумали, что я из России?
- Многих евреек из России так зовут - Хая. Как мне вернуть вам пакет? Где вы сейчас?
- В Рамоте.
- - - -
Простите, я на минуту прервусь. А лучше этот рассказ я завтра вечером закончу. Мало сплю. Это по-израильски. В этом отношении, по крайней мере, я абсорбировался.
- Шалом! (Здравствуй!) Геверет (госпожа), с тобой говорит водитель автобуса, где твоя дочь оставила сегодня пакет с документами и деньгами.
По-русски это совершенно дико бы звучало. Не знаю, что думают по этому поводу профессиональные переводчики.
*
Амос Шинкаревич родился в Иерусалиме, в 1984 году. Сейчас ему 22 года. До репатриации в Израиль его родители, и отец, и мать, отбывали лагерный срок на политической зоне в Мордовии - 3 года и пять лет ссылки в Горноалтайском крае. Они оба проходили по одному и тому же делу, связанному с Хроникой текущих событий, деятельностью Хельсинкской группы, а также изготовлением и распространением Самиздата, а когда освободились и вернулись в Москву из ссылки, сразу подали документы в ОВИР. Это был 84 год, зима. Только что умер Андропов.
Было несколько месяцев, когда никто ничего понять толком не мог. Прежде всего, потому что Черненко сам ничего не понимал по состоянию здоровья. Совершенно неожиданно они получили разрешение на выезд, в то время как многие продолжали сидеть в отказе, казавшемся вечным.
Летом 84 года они прилетели из Рима в Израиль. Последний год ссылки они жили вместе в городе Горноалтайске, отчего Клара Михайловна Шинкаревич, покидая СССР, была на сносях. Мальчик родился на четвёртый день после прибытия, в иерусалимской клике Шаарей Цедек (Врата справедливости). Его назвали в честь израильского писателя Амоса Оза. Дело в том, что во время обыска на их московской квартире в 76 году - первое, на что наткнулись, была большая стопа сброшюрованных рукописей.
- Это что? - спросил офицер КГБ.
- Сборник рассказов Амоса Оза.
- Это кто?
- Израильский писатель.
- Израильский. Так. А перевод чей?
- Мой перевод, - сказал Борис Иосифович Шинкаревич. - Ничего антисоветского.
- И даже ваш перевод. Ну, я вас поздравляю. Это будет 70-я.
- Почему 70-я? Это 190-я «прим».
- Ну, Борис Иосифович, не будем скромничать. Я вам обещаю 70-ю.
Этот офицер оказался прав. Их осудили по семидесятой, хотя был определён минимальный по этой статье срок.
Итак, они жили в Израиле уже втроём. Поскольку Борис и Клара в совершенстве знали иврит, английский, французский и немецкий, а Борис, к тому же, ещё и идиш, у них не возникло больших проблем с абсорбцией. Борис и по сию пору преподаёт в Еврейском Университете романо-германскую литературу (раннее средневековье). К сожалению, Клара на самом свирепом подъёме интифады, в октябре 2000 года, погибла при взрыве на иерусалимском рынке. До этого она тоже работала в Университете, библиотекарем.
Несмотря на то, что родители дома говорили исключительно по-русски, Амос плохо усваивал этот язык. Дом полон книг, поэтому он хорошо читает по-русски. Но плохо говорит по-русски до сих пор. И он, вообще, читает мало. Например, до сих пор толком не знает, кто такой этот Амос Оз, имя которого ему присвоили родители. Он его и на иврите не прочёл. Получить высшее образование он не захотел. После школы работал в автомастерских, у него золотые руки, а учиться не стал.
На днях мы сидели в кафе - Борис, Амос и я. Мы с Борисом выпили по две рюмки водки, а парень себе заказал бокал красного вина, кислого и для нас обоих маловразумительного, но очень дорогого. И глядя на нас, он с улыбкой покачал головой:
- О-о-о! Русит водка.
- Знаешь, Амос, я, когда Оза переводил - а меня ведь за это, отчасти, конечно, но и за этот перевод тоже, посадили в тюрьму - я думал: Вот, будет у нас с Кларой ребёнок, прочтёт Амоса Оза.
- Аба.... Слиха, папа. Я не хочу, ты обиделся. Почему? Что случилось? Эйн бая (нет проблемы). Я буду читать Амос Оз. Я не знаю, понимаешь? Я не знаю, почему… как это? - почему учиться Университет… э-э-э… должен? Почему, Михаэль?
- Амос, смотри. Меня зовут Михаил. Твоего деда, отца твоей мамы, тоже так звали - Михаил. Никто его не называл так, как ты - Михаэль. Меня ты можешь называть Миша, когда мы по-русски говорим, конечно, или дядя Миша, потому что я старше тебя, а был бы дед твой жив, ты называл бы его дедушка Миша. Отец хочет, чтоб ты учился, потому что в вашей семье все получали высшее образование. А ты, почему не хочешь?
Израильтяне остроумны, любят шутить - ведь евреи же. Очень ценится умение ловко ответить:
- Смотри. Ситуация: Я хочу. Ты спроси: «Почему хочешь?». Я знаю - скажу тебе, почему хочу. Ситуация, миспар… номер два: Я не хочу. Не спроси: «Почему не хочешь?» Я не знаю, почему не хочу. Нахон? Правильно? - потом он спросил меня. - А когда мы с тобой будем говорить на иврите? - это был удар в подбородок, и я заткнулся.
Три года назад Амос был призван в армию, и служил в танковых частях. В минувшую Ливанскую войну он постоянно находился в районе боевых действий, однако, по счастью, остался жив и здоров. И на мои вопросы о войне равнодушно отвечал:
- Ну, что там было? Воевали. Разве плохо воевали? Хорошо воевали. Это по TV говорят, но… неправда.
Такой ответ косвенно подтверждает замечание Л. Толстого о том, что раненный солдат почти всегда считает сражение проигранным, а оставшийся цел - выигранным.
*
Дальше история, которая произошла и ещё не окончена, а происходит с Амосом Шинкаревичем.
После армии он устроился на работу в кампанию Эгед водителем автобуса. Это тяжёлая работа, но платят очень хорошо, а как в армии Амос был механиком-водителем танка, такая работа для него не слишком тяжела.
Однажды в его автобус вошла молодая женщина или девушка - его ровесница. Она вошла, показала ему проездной, мельком глянув ему в лицо и тут же смущённо опустив ресницы, села. Она села так, что они видели друг друга в его зеркале. Вероятно, это было случайно. Она ехала около получаса, и время от времени они поглядывали в зеркало, и оба смущались.
Амос - настоящий израильтянин. Здесь молодые ребята легко знакомятся с женщинами, совсем их не боятся. И женщины, и девушки не слишком строги. Но это был случай, которого Амос ещё не пережил. Она не была красива, но что-то такое было в её лице, и так значительно было выражение лица и взгляд, что улыбнуться ей он решился.
Она вышла на улице Яффо. Когда она вышла, охранник сказал Амосу:
- Гляди-ка, пакет оставила. Совсем не нравится мне этот пакет. Чёрный, непрозрачный и какая-то в нём, похоже, коробка. Останавливай машину. Пусть люди выходят. Я вызову….
- Постой, - сказал Амос. - Не звони никуда. Я знаю эту девушку.
- Знаешь? Откуда ты её знаешь? Ты даже не сказал ей «Шалом!». Она просто понравилась тебе, Амос. Знаешь, дурака не валяй. Здесь полно детей.
- Я её знаю.
Он остановил автобус, прошёл к сидению и открыл пакет. В пакете были какие-то мелочи, журнал мод, небольшое портмоне и обувная коробка.
- Ну, вот. Что в коробке? Осторожно, сумасшедший!
Амос открыл коробку. В зловещей коробке были новые туфли на очень высоких каблуках.
- Ну, я что говорил?
- Ладно, - сказал, улыбаясь, охранник. - Открывай тогда портмоне. Дорогие туфельки, брат. А уж какие ноги…. Я уже умер.
- Я тебя очень прошу. Не говори ничего неприличного.
- Есть! Я понимаю. Не волнуйся. Я же сказал тебе: Я умер.
- Ничего ты не понимаешь.
В портмоне оказались: паспорт, кредитная карточка, бумажник, а в нём - триста шекелей, ещё какие-то документы. На дне пакета - пелефон, так здесь называется мобильник.
- Лео, слушай. Оставь мне этот пакет. Я сам ей отдам его, только вечером. Не надо ей сейчас звонить.
- Так. Мне уже всё понятно, и ты ей этот пакет отдашь сегодня вечером в ресторане.... Или даже ещё лучше - я с Анавой и ты с этой девушкой едем вечером в Тель Авив, в хороший паб. А то в Иерусалиме сдохнешь с тоски.
- Ой, Лео, брат, я тебя прошу….
- С ума ты что ли сошёл? Её обязательно нужно куда-то пригласить. А то она подумает, что ты считаешь каждый шекель.
- Пусть она подумает, что подумается ей. Я вечером позвоню - как она скажет - или на улице встретимся, видишь, она живёт в центре, на Гиллель, или к ней подъеду и отдам всё.
- Ну, так она тебе скажет: «Большое спасибо», и на этом всё закончится. Я тебя не узнаю.
- Сам себя не узнаю.
Лео посмотрел на него с улыбкой незлой зависти:
- А у меня ещё этого не было ни с одной девушкой. Так, чтоб по-настоящему. Знаешь? Она не очень красивая, но когда посмотрит….
- Да.
Вечером, около шести, Амос попросил, чтобы его кто-то до конца смены подменил. Он поставил автобус у Центральной автобусной станции, дождался человека, который согласился доработать за него.
- Что случилось?
- Друг прилетает из Штатов, срочно нужно ехать в Бен Гурион.
- Врёшь ты всё. Удачи!
Дело было зимой, уже стемнело, и стал накрапывать дождь. Амос зашёл на Станцию и нашёл в записной книжке пелефона девушки слово «мама». И он набрал этот номер.
- Шалом! Геверет, с вами говорит водитель автобуса, где ваша дочь оставила сегодня пакет с документами и деньгами. И кредитная карточка её здесь.
- Барух ха-Шем! Слава Богу! Слава Богу! Как зовут вас? Я сказала этой сумасшедшей: «Бог поможет нам». Я и оказалась права. Вы ещё не знаете - там есть такая бумага в конверте. Это из Университета. Она поступает в Университет, и если б это письмо потерялось…. Господи! Там есть такой конверт? Длинный такой, узкий. Если б он потерялся, что бы профессора в Университете подумали о ней? Как, такую важную бумагу потерять! Она даже не распечатала этот конверт, и не знает, что написано там. Как зовут вас?
- Меня зовут Амос, - он порылся в пакете и сказал. - Есть тут такой конверт.
- Слава Богу! Вот, я передаю трубку этой ненормальной.
- Шалом, геверет! - сказал Амос.
- Шалом!
Они молчали. Потом Амос спросил:
- Я уже знаю, что вас зовут Хая. А вы помните меня?
- Да.
- Вы из России.
- Родители из России, а я здесь родилась. Почему вы подумали, что я из России?
- Многих евреек из России так зовут - Хая. Как мне вернуть вам пакет? Где вы сейчас?
- В Рамоте.
- - - -
Простите, я на минуту прервусь. А лучше этот рассказ я завтра вечером закончу. Мало сплю. Это по-израильски. В этом отношении, по крайней мере, я абсорбировался.