Мемуары как микроисторический источник
Перечитывая воспоминания бывшего начальника Московской сыскной полиции А.Ф. Кошко ("Очерки уголовного мира царской России"), я вдруг обратил внимание на то, что в них, помимо собственно криминальных сюжетов, присутствует и много чисто бытовых деталей. Сам Аркадий Францевич на них никогда акцента не делал - для него это была обычная повседневность, но вот нам, не заставшим то время, кое-что может показаться и не совсем обычным, так что вашему вниманию предлагаются некоторые выписки. Ссылки я буду давать не на страницы, а на названия рассказов, так как издания могут быть разными.
Практически в каждом рассказе фигурируют телефоны. Причем не только в государственных учреждениях, банках и пр., но и «в любом подъезде» («Васька Смыслов»), в отдельных квартирах («Начальник охранного отделения», «Нечто новогоднее»), в гостиничных номерах («Кража в Харьковском банке»). В рассказе «Ложная тревога» упоминается телефон на Петергофской даче, снятой молодым чиновником Министерства юстиции.
Подданные Империи могли открывать счета в заграничных банках («Дело Гилевича»). В прибалтийских губерниях была распространена германская лотерея, хотя и формально запрещенная («Мариенбургские поджоги»). Для выезда за границу не нужно было виз и разрешений, требовался только заграничный паспорт («Нечто новогоднее», «Дело Гилевича», «Кража у Гордона»).
Сохранная расписка Московской Ссудной казны от 1811 года и сто лет спустя считалась действительной, мало того, на ее сумму начислялись проценты («Светлое воспоминание»).
В провинциальной Пензе можно было пусть и недешево, но свободно приобрести омаров, анчоусы, апельсины и прочую экзотику («Гнусное преступление»). На волжском пароходе в столовой 1-го класса подавали свежую икру, стерляжью уху и сибирских рябчиков («В погоне за голубой кровью»). В станционных буфетах можно было поесть и выпить, как в дорогом ресторане, причем не только в Царском Селе («Великосветская просительница»), но и в Клину («Брак по публикации»).
Обычное гражданское лицо могло приобрести и носить револьвер («Сашка Семинарист»).
Трехпудовая посылка из Пензы дошла до Москвы менее, чем за двое суток («Гнусное преступление»).
В рассказе «Аферист» чиновник «из простой семьи», поступивший на службу в Департамент Герольдии после окончания гимназии, за пять лет дослужился до губернского секретаря, но для дальнейшего продвижения непременно требовалось высшее образование. В рассказе «Современный Хлестаков» упоминается пристав одной из московских частей - выпускник университета.
Описаны два случая, когда простым людям удалось выбиться из нищеты. В первом из них семейная артель работников мануфактурной фабрики из 4 взрослых и 5 мальчиков, живя в крайней бедности, в полуразрушенном доме, сумела скопить целых 5000 рублей на приобретение собственного дела («Убийство в Ипатьевском переулке»). Во втором - казалось бы, окончательно спившийся оборванец ухитрился пустить в оборот несколько одолженных ему рублей и уже через год с небольшим явился вернуть долг, выглядя как «мужчина купеческой складки, в сапогах и при часах» («Честнейший человек»).
Разумеется, в воспоминаниях начальника сыскной полиции встречается и много сведений о самом этом учреждении. Двум важным направлениям - дактилоскопии и антропометрии - посвящены даже отдельные рассказы («Дактилоскопиия», «Иван Егорович»). Но много и мелочей.
Так, неоднократно упоминается, что при сыскной полиции имелись агенты, занимавшиеся розыском пропавших домашних животных - собак и кошек («Психопатка», «Дактилоскопия»).
При полиции состояли и женщины («Брак по публикации» и др.), даже акушерки («Коммерческое предприятие»).
Начальник лично принимал самых разных посетителей - от великосветских дам до оборванцев («Честнейший человек») и изрядно пьяных студентов («Дело Гилевича»).
Среди снаряжения полиции упоминается «пуленепробиваемый панцирь» («Начальник охранного отделения»).
Полицейский пристав и доктор, уличенные во взятке, были уволены в 24 часа («Шантаж»).
У полиции хватало денег на то, чтобы в качестве прикрытия открывать торговое дело, даже убыточное («Мариенбургские поджоги»), давать агентам возможность изображать богатых людей («Гнусное преступление», «Кража в Харьковском банке»), а также выплачивать агентам неплохие наградные («Брак по публикации» и др.).
Ну и в заключение несколько заметок о судьбе некоторых «героев» этих воспоминаний после 1917 года. Так, двух убийц, осужденных к каторге, после большевистского переворота видели в военной форме в экипажах придворного конюшенного ведомства («Убийство Тиме»). Некий кавказский князь, живший за счет женщин и нечистой карточной игры и в итоге осужденный за убийство мужа любовницы, был случайно встречен самим мемуаристом среди винницких чекистов («Прошлое чекиста»). Еще более интересный поворот случился в судьбе некоего рижского «шкета», сиречь малолетнего уголовника, сделавшего карьеру дипломата - вот только неясно где, в Союзе или же в независимой Латвии («Мой дебют»).
Практически в каждом рассказе фигурируют телефоны. Причем не только в государственных учреждениях, банках и пр., но и «в любом подъезде» («Васька Смыслов»), в отдельных квартирах («Начальник охранного отделения», «Нечто новогоднее»), в гостиничных номерах («Кража в Харьковском банке»). В рассказе «Ложная тревога» упоминается телефон на Петергофской даче, снятой молодым чиновником Министерства юстиции.
Подданные Империи могли открывать счета в заграничных банках («Дело Гилевича»). В прибалтийских губерниях была распространена германская лотерея, хотя и формально запрещенная («Мариенбургские поджоги»). Для выезда за границу не нужно было виз и разрешений, требовался только заграничный паспорт («Нечто новогоднее», «Дело Гилевича», «Кража у Гордона»).
Сохранная расписка Московской Ссудной казны от 1811 года и сто лет спустя считалась действительной, мало того, на ее сумму начислялись проценты («Светлое воспоминание»).
В провинциальной Пензе можно было пусть и недешево, но свободно приобрести омаров, анчоусы, апельсины и прочую экзотику («Гнусное преступление»). На волжском пароходе в столовой 1-го класса подавали свежую икру, стерляжью уху и сибирских рябчиков («В погоне за голубой кровью»). В станционных буфетах можно было поесть и выпить, как в дорогом ресторане, причем не только в Царском Селе («Великосветская просительница»), но и в Клину («Брак по публикации»).
Обычное гражданское лицо могло приобрести и носить револьвер («Сашка Семинарист»).
Трехпудовая посылка из Пензы дошла до Москвы менее, чем за двое суток («Гнусное преступление»).
В рассказе «Аферист» чиновник «из простой семьи», поступивший на службу в Департамент Герольдии после окончания гимназии, за пять лет дослужился до губернского секретаря, но для дальнейшего продвижения непременно требовалось высшее образование. В рассказе «Современный Хлестаков» упоминается пристав одной из московских частей - выпускник университета.
Описаны два случая, когда простым людям удалось выбиться из нищеты. В первом из них семейная артель работников мануфактурной фабрики из 4 взрослых и 5 мальчиков, живя в крайней бедности, в полуразрушенном доме, сумела скопить целых 5000 рублей на приобретение собственного дела («Убийство в Ипатьевском переулке»). Во втором - казалось бы, окончательно спившийся оборванец ухитрился пустить в оборот несколько одолженных ему рублей и уже через год с небольшим явился вернуть долг, выглядя как «мужчина купеческой складки, в сапогах и при часах» («Честнейший человек»).
Разумеется, в воспоминаниях начальника сыскной полиции встречается и много сведений о самом этом учреждении. Двум важным направлениям - дактилоскопии и антропометрии - посвящены даже отдельные рассказы («Дактилоскопиия», «Иван Егорович»). Но много и мелочей.
Так, неоднократно упоминается, что при сыскной полиции имелись агенты, занимавшиеся розыском пропавших домашних животных - собак и кошек («Психопатка», «Дактилоскопия»).
При полиции состояли и женщины («Брак по публикации» и др.), даже акушерки («Коммерческое предприятие»).
Начальник лично принимал самых разных посетителей - от великосветских дам до оборванцев («Честнейший человек») и изрядно пьяных студентов («Дело Гилевича»).
Среди снаряжения полиции упоминается «пуленепробиваемый панцирь» («Начальник охранного отделения»).
Полицейский пристав и доктор, уличенные во взятке, были уволены в 24 часа («Шантаж»).
У полиции хватало денег на то, чтобы в качестве прикрытия открывать торговое дело, даже убыточное («Мариенбургские поджоги»), давать агентам возможность изображать богатых людей («Гнусное преступление», «Кража в Харьковском банке»), а также выплачивать агентам неплохие наградные («Брак по публикации» и др.).
Ну и в заключение несколько заметок о судьбе некоторых «героев» этих воспоминаний после 1917 года. Так, двух убийц, осужденных к каторге, после большевистского переворота видели в военной форме в экипажах придворного конюшенного ведомства («Убийство Тиме»). Некий кавказский князь, живший за счет женщин и нечистой карточной игры и в итоге осужденный за убийство мужа любовницы, был случайно встречен самим мемуаристом среди винницких чекистов («Прошлое чекиста»). Еще более интересный поворот случился в судьбе некоего рижского «шкета», сиречь малолетнего уголовника, сделавшего карьеру дипломата - вот только неясно где, в Союзе или же в независимой Латвии («Мой дебют»).