Понаехавшие 47 года
После революции и развития СССР существовал один осколок Российской империи, который не был в полном смысле эмигрантским, но русских в нем проживало множество, также было много и советских работников. Это был китайский участок магистрали КВЖД. В Китае русские преимущественно населяли города Харбин и Шанхай, станции и поселки на железной дороге.
Со многими людьми, которые эмигрировали в Китай после революции, но не принадлежали к белому движению, случались странные метаморфозы: в 20-е годы они ненавидели Советский Союз, а в 30-е уверовали в него и полюбили. И встали в очереди в советское консульство, проситься на Родину.
Родина в лице консульских работников относилась к этому экзальтированному жесту довольно прохладно, въезд разрешали единицам, позже были отозваны в СССР все советские работники КВЖД, в живых из них после чисток 37 года осталось немного человек. Война Германии с СССР еще больше сплотила в своих чаяниях патриотических эмигрантов, а победа СССР в этой войне еще более упрочила веру в Советский Союз. В 47-48 году для эмигрантов вышло послабление и с востока к центру России потянулись эшелоны с радостными и восторженными репатриантами.
Первые эшелоны на советской территории встречали митингами и кумачовыми плакатами тип "Привет узникам капиталистического рабства!" Но потом, глядя как на перрон выходят дамы в норковых манто и безумно красивой одежде, а вагоны забиты мебелью, сервантами и роялями - советские люди были изумлены, ошеломлены и подавлены, плакаты сникали. Следующие эшелоны никто восторженно уже не встречал.
Репатриантам предлагался на выбор список городов (конечный пункт - Казань), в которым им будут предоставлены общежитие и работа. Но и тут случались накладки. В переполненных общежитиях люди жить отказывались, а найти работу для некоторых было весьма затруднительно. Такие профессии как "брокер" например вызывали искреннее недоумение советского представителя. "Как? Простите не понял. Брокер. Это что такое? Ну маклер, комиссионер! Покупал. Продавал. Перепродавал. В общем: крутился!" Такие профессии в СССР нужны не были, а потому в направлении на работу бывшего маклера могло значиться - "Кирпичный завод", "Цементный завод", "Птицеводческая фабрика". Но даже казалось бы благополучно устроив на работу, советский представитель хватался за голову, когда вчера устроенная маникюрша на другой же день возвращалась в кабинет и швыряла бумажку на стол. "Не приняли?! Очень даже радостно приняли, только я за эти деньги работать не буду. Копейки за маникюр платят! Найдите мне другое что-нибудь!"
Быт советских людей также поражал репатриантов. Репатриантка Н.Ильина, на тот момент молодая девушка, которая ужаснулась жизни в общаге и пошла искать угол за приемлемую плату в г.Казань, вспоминала о своем новом пристанище и его хозяевах:
"Удобств конечно никаких. Кухня и две комнаты. В тупике помещалась мать с сыном, в проходной комнате - мы с бабкой. Бабка спала на сундуке, я же, отделившись занавеской, жила в левой части комнаты...
...Бабка работала где-то уборщицей, Дуся (ее дочь) работала "плановиком", слово для меня непонятное. Понятно лишь было то, что Дуся занималась конторским трудом, что удивляло меня. Женщина она была темная, даже читала с запинками, книг в жилье не водилось, за исключением Жениных истрепанных, чернилами залитых учебников...
... Очень шумно. Мать и дочь часто пререкаются, и обе кричат на Женю (малоприятный мальчик), все это происходит под радио, которое я умолила их выключать хотя бы по вечерам, когда они спать ложатся. Мать и дочь начинали пререкаться рано, с шести утра. Их голоса и радио будили меня. Дочь называла мать "хрычовкой" и "старой каргой", старуха живо парировала удары, применяя слова для печати не пригодные. Бывало, что они объединяли усилия и ругали Женю. За двойку. За дыру в штанах. За потерянную варежку. Женю били. Все это шло на фоне бодрых звуков, доносящихся из черной тарелки на стене: утренняя зарядка, веселая музычка...
... Ночь. Кто-то ломает входную дверь. Бабка: Господи Иисусе Христе! Дуся: Ой? Кто это? Голос не испуганный, скорее кокетливый. Дуся-то знает, кто ломится в ее жилье. Дусиного возлюбленного звали Федя. Являлся он, к счастью, редко. Идучи однажды через комнату, Федя споткнулся (был нетрезв) и, удерживая равновесие, вцепился в мою занавеску. Веревка оборвалась, Федя грохнулся и, сидя на полу, уставился на открывшуюся его взору картину. Необычность моего одеяния (китайский стеганный халат), книги, лампа, раскрытая пишущая машинка - поразили Федю до остолбенения. Дуся и бабка помогали ему подняться, а он бормотал, тыкая в мою сторону пальцем. "Чё это, а? Чё это?".
... Иногда, вернувшись "домой", я заставала Дусю то в моей блузке, то в моей юбке. "А чего тут такого? Не украла же я! Вот вам ваша кофта целая и нигде нет пятнышка! Разок надела, ничего от нее не убыло!"
... Уже стоило мне отвернуться, как Женя поспешно хватал и заглатывал бутерброд, приготовленный мною для утреннего чая. Я беспомощно начинала: Но, Женя! Но послушай! Меня пренебрежительно обрывала Дуся: Неуж для ребенка вам куска хлеба жалко?
...Дуся быстрым движением извлекла из кармана старухиного полушубка какие-то вещи: с ужасом я узнала свои чулки, два маленьких полотенца и шелковую комбинацию...После того, как старуха спустила на рынке мою лучшую юбку, я стала жить тут как на вокзале, снимала висящую на гвоздях одежду, прятала в сундук, сундук запирала."
Со многими людьми, которые эмигрировали в Китай после революции, но не принадлежали к белому движению, случались странные метаморфозы: в 20-е годы они ненавидели Советский Союз, а в 30-е уверовали в него и полюбили. И встали в очереди в советское консульство, проситься на Родину.
Родина в лице консульских работников относилась к этому экзальтированному жесту довольно прохладно, въезд разрешали единицам, позже были отозваны в СССР все советские работники КВЖД, в живых из них после чисток 37 года осталось немного человек. Война Германии с СССР еще больше сплотила в своих чаяниях патриотических эмигрантов, а победа СССР в этой войне еще более упрочила веру в Советский Союз. В 47-48 году для эмигрантов вышло послабление и с востока к центру России потянулись эшелоны с радостными и восторженными репатриантами.
Первые эшелоны на советской территории встречали митингами и кумачовыми плакатами тип "Привет узникам капиталистического рабства!" Но потом, глядя как на перрон выходят дамы в норковых манто и безумно красивой одежде, а вагоны забиты мебелью, сервантами и роялями - советские люди были изумлены, ошеломлены и подавлены, плакаты сникали. Следующие эшелоны никто восторженно уже не встречал.
Репатриантам предлагался на выбор список городов (конечный пункт - Казань), в которым им будут предоставлены общежитие и работа. Но и тут случались накладки. В переполненных общежитиях люди жить отказывались, а найти работу для некоторых было весьма затруднительно. Такие профессии как "брокер" например вызывали искреннее недоумение советского представителя. "Как? Простите не понял. Брокер. Это что такое? Ну маклер, комиссионер! Покупал. Продавал. Перепродавал. В общем: крутился!" Такие профессии в СССР нужны не были, а потому в направлении на работу бывшего маклера могло значиться - "Кирпичный завод", "Цементный завод", "Птицеводческая фабрика". Но даже казалось бы благополучно устроив на работу, советский представитель хватался за голову, когда вчера устроенная маникюрша на другой же день возвращалась в кабинет и швыряла бумажку на стол. "Не приняли?! Очень даже радостно приняли, только я за эти деньги работать не буду. Копейки за маникюр платят! Найдите мне другое что-нибудь!"
Быт советских людей также поражал репатриантов. Репатриантка Н.Ильина, на тот момент молодая девушка, которая ужаснулась жизни в общаге и пошла искать угол за приемлемую плату в г.Казань, вспоминала о своем новом пристанище и его хозяевах:
"Удобств конечно никаких. Кухня и две комнаты. В тупике помещалась мать с сыном, в проходной комнате - мы с бабкой. Бабка спала на сундуке, я же, отделившись занавеской, жила в левой части комнаты...
...Бабка работала где-то уборщицей, Дуся (ее дочь) работала "плановиком", слово для меня непонятное. Понятно лишь было то, что Дуся занималась конторским трудом, что удивляло меня. Женщина она была темная, даже читала с запинками, книг в жилье не водилось, за исключением Жениных истрепанных, чернилами залитых учебников...
... Очень шумно. Мать и дочь часто пререкаются, и обе кричат на Женю (малоприятный мальчик), все это происходит под радио, которое я умолила их выключать хотя бы по вечерам, когда они спать ложатся. Мать и дочь начинали пререкаться рано, с шести утра. Их голоса и радио будили меня. Дочь называла мать "хрычовкой" и "старой каргой", старуха живо парировала удары, применяя слова для печати не пригодные. Бывало, что они объединяли усилия и ругали Женю. За двойку. За дыру в штанах. За потерянную варежку. Женю били. Все это шло на фоне бодрых звуков, доносящихся из черной тарелки на стене: утренняя зарядка, веселая музычка...
... Ночь. Кто-то ломает входную дверь. Бабка: Господи Иисусе Христе! Дуся: Ой? Кто это? Голос не испуганный, скорее кокетливый. Дуся-то знает, кто ломится в ее жилье. Дусиного возлюбленного звали Федя. Являлся он, к счастью, редко. Идучи однажды через комнату, Федя споткнулся (был нетрезв) и, удерживая равновесие, вцепился в мою занавеску. Веревка оборвалась, Федя грохнулся и, сидя на полу, уставился на открывшуюся его взору картину. Необычность моего одеяния (китайский стеганный халат), книги, лампа, раскрытая пишущая машинка - поразили Федю до остолбенения. Дуся и бабка помогали ему подняться, а он бормотал, тыкая в мою сторону пальцем. "Чё это, а? Чё это?".
... Иногда, вернувшись "домой", я заставала Дусю то в моей блузке, то в моей юбке. "А чего тут такого? Не украла же я! Вот вам ваша кофта целая и нигде нет пятнышка! Разок надела, ничего от нее не убыло!"
... Уже стоило мне отвернуться, как Женя поспешно хватал и заглатывал бутерброд, приготовленный мною для утреннего чая. Я беспомощно начинала: Но, Женя! Но послушай! Меня пренебрежительно обрывала Дуся: Неуж для ребенка вам куска хлеба жалко?
...Дуся быстрым движением извлекла из кармана старухиного полушубка какие-то вещи: с ужасом я узнала свои чулки, два маленьких полотенца и шелковую комбинацию...После того, как старуха спустила на рынке мою лучшую юбку, я стала жить тут как на вокзале, снимала висящую на гвоздях одежду, прятала в сундук, сундук запирала."