Евгений Евтушенко. Прямая речь
Из вчерашнего интервью поэта, данного КП.
- Понимаете, когда меня упрекали там
в чем-то, нападали на меня люди
неталантливые или просто бюрократы,
ведь дубовые просто встречаются люди,
которых ничем не прошибешь,- я вообще их мнение по поводу моих
стихов игнорировал. Но бывало, знаете,
что и хорошие критики, люди, которых
я уважал за их знание и понимание
поэзии,- тоже иногда считали мои
стихи вызывающими. Потому что об этом вслух в поэзии говорилось в
первый раз. Не привыкли.
Вот, например, у меня было такое
стихотворение, от которого я и сейчас
не только не отказываюсь - я его
перепечатываю постоянно, и с
огромным удовольствием читаю. И
продолжаю испытывать то же самое
чувство, что было в нем. Это был 54-й
год, когда я его написал:
Я разный - я натруженный
и праздный.
Я целе - и нецелесообразный.
Я весь несовместимый,
неудобный,
Застенчивый и наглый,
злой и добрый.
Я так люблю, чтоб всë
перемежалось.
И столько разного во мне
перемешалось:
От запада и до востока...
И вот дальше шло тогда звучавшее
страшно, во времена, когда главным
героем был пограничник Карацупа:
Границы мне мешают...
Мне неловко
Не знать Буэнос-Айреса, Нью-Йорка,
Хочу шататься, сколько надо,
Лондоном,
Со всеми говорить - пускай
на ломаном,
Мальчишкой, на автобусе
повисшим,
Хочу проехать утренним Парижем!
Понимаете, у нашего детства,
отрочества - у нас украли вообще всë
остальное, что есть на земном шаре.
Всë это было за железным занавесом.
И во мне осталась эта жадность к
познанию мира, которая никогда не
противоречила во мне такой же
жадности к познанию собственной
страны. Они соединились воедино. И
у меня было какое-то чувство
неестественности от того, что
"за границей" у нас всë отобрано.
Больше всего на свете я ненавидел
всегда, это было мучительное чувство,-
что я не могу поехать. Если, вдруг,
захочу поехать. Не только я, а вообще
все не могут поехать - в тот же самый
Париж или куда угодно. А вот -
получилось. Сейчас, при всех
недостатках и ужасах нашей жизни,
от которых болит душа,- мы часто не
замечаем, какой все-таки путь прошли
вперед. И не помним, какой вклад
внесло поколение шестидесятников.
Я горжусь, что принадлежу к этому
поколению. (конец цитаты)
- Понимаете, когда меня упрекали там
в чем-то, нападали на меня люди
неталантливые или просто бюрократы,
ведь дубовые просто встречаются люди,
которых ничем не прошибешь,- я вообще их мнение по поводу моих
стихов игнорировал. Но бывало, знаете,
что и хорошие критики, люди, которых
я уважал за их знание и понимание
поэзии,- тоже иногда считали мои
стихи вызывающими. Потому что об этом вслух в поэзии говорилось в
первый раз. Не привыкли.
Вот, например, у меня было такое
стихотворение, от которого я и сейчас
не только не отказываюсь - я его
перепечатываю постоянно, и с
огромным удовольствием читаю. И
продолжаю испытывать то же самое
чувство, что было в нем. Это был 54-й
год, когда я его написал:
Я разный - я натруженный
и праздный.
Я целе - и нецелесообразный.
Я весь несовместимый,
неудобный,
Застенчивый и наглый,
злой и добрый.
Я так люблю, чтоб всë
перемежалось.
И столько разного во мне
перемешалось:
От запада и до востока...
И вот дальше шло тогда звучавшее
страшно, во времена, когда главным
героем был пограничник Карацупа:
Границы мне мешают...
Мне неловко
Не знать Буэнос-Айреса, Нью-Йорка,
Хочу шататься, сколько надо,
Лондоном,
Со всеми говорить - пускай
на ломаном,
Мальчишкой, на автобусе
повисшим,
Хочу проехать утренним Парижем!
Понимаете, у нашего детства,
отрочества - у нас украли вообще всë
остальное, что есть на земном шаре.
Всë это было за железным занавесом.
И во мне осталась эта жадность к
познанию мира, которая никогда не
противоречила во мне такой же
жадности к познанию собственной
страны. Они соединились воедино. И
у меня было какое-то чувство
неестественности от того, что
"за границей" у нас всë отобрано.
Больше всего на свете я ненавидел
всегда, это было мучительное чувство,-
что я не могу поехать. Если, вдруг,
захочу поехать. Не только я, а вообще
все не могут поехать - в тот же самый
Париж или куда угодно. А вот -
получилось. Сейчас, при всех
недостатках и ужасах нашей жизни,
от которых болит душа,- мы часто не
замечаем, какой все-таки путь прошли
вперед. И не помним, какой вклад
внесло поколение шестидесятников.
Я горжусь, что принадлежу к этому
поколению. (конец цитаты)