Мужская мода XIX века
posted by duchesselisa in costume_history
Каждый юноша посредством портного, парикмахера или купца старался придать себе вид значительного и важного господина. И потому о всякой, пусть незначительной, части убора у него происходил самый серьезный совет, и порой казалось, что вся его «жизненная деятельность состоит лишь в познании мод». Николай Иванович Страхов писал: «Подобно как кисть живописца живообразует простой кусок холста, так равно игла портного может учинить вас людьми; ибо без сей иглы не можете вы включены быть в округ большого света».
Рассказывали, что в конце XVIII века щеголи старались одеваться «с иголочки» и, заметив на ком-либо, к примеру, обувь новейшего фасона, буквально краснели от стыда. Им казалось, что хуже них уже никто и не одет. Чтобы не оказаться в подобной ситуации, они следили за малейшими изменениями в модах по журналам, а главным образом пристально наблюдая за известными модниками, которым не стеснялись подражать.
Фрак в 90-е годы шили из цветного сукна, одно время популярны были красные фраки с черными пуговицами. Их кроили с узкими длинными фалдами, а талию располагали довольно высоко. Жилет шили из атласа другого цвета, а галстук делали таким широким и пышным, что он закрывал подбородок.
Мода на расцветки тканей менялась стремительно и превращала жизнь своих поклонников в настоящий ад. Дошел слух до Петербурга, что в Париже начали носить палевого цвета фраки, молодые люди всполошились, бросились, все как один, в магазины да к портным и не успели примерить обновку, как слышат, будто бы в Париже уже все переменилось и теперь самыми желанными сделались фраки из полосатого сукна. Печаль и уныние воцарялись в сердцах наших щеголей.И если с расцветкой ткани возникали такие проблемы, то что сказать о покрое платья! Бывало, на улице уже весна, а модники еще не заказывали себе новых одежд, потому что прошел слушок, что будто бы законодатели мод начали удлинять лифы. А поскольку слух этот был какой-то уж очень далекий и слабый и ничем пока не подтверждался, то ждали несчастные, когда же наконец решиться их судьба и мода во всеуслышание заявит о своих новинках.
И все-таки, несмотря на частые изменения отдельных деталей и цвета мужского платья, силуэт его оставался прежним. Например, в 1791 году модный журнал предлагал мужчинам фрак из темно- голубого, темно-серого или полосатого фриза. Фризом называли грубую недорогую шерстяную ткань со слегка вьющимся ворсом. Но самым замечательным в этом наряде считался жилет. Его красота состояла в тройных отворотах разного цвета. Это был «писк» сезона. Верхний отворот шили, например, из зеленой ткани с белыми полосками, на второй брали материю палевого цвета, третий был пунцовый атласный. Кажется, три жилета друг на друга надеты.
Правда, журналы подтрунивали над его поклонниками, говорили, что скорее всего какой-нибудь англичанин надел для тепла три жилета, а щеголи решили, что это модная новинка и заказали по три отворота.
Но вообще и цвет, и фасон, и длина платья еще далеко не самое главное в образе франта. Нужно было преподнести себя в модном туалете, «выказать» всю красоту свою, подчеркнуть нужным движением новомодный покрой или умопомрачительной красоты галстук с заколкой. Этому искусству за пять минут не научишься, и потому дома перед зеркалом стоило потренироваться необходимым движениям. Н. И. Страхов шутливо советовал: «Оглаживайте сукно и обирайте с оного малейшие пушинки. То наклоняйте вниз голову, то возносите оную к зеркалу, то отступайте от онаго на конец комнаты, то паки к нему подходите. Сами себе кланяйтесь и откланивайтесь в зеркале: представляйте, что будто вы к кому подходите или с кем-либо встречаетесь; изображайте собою человека, который вступает в собрание, делает разные ласки девицам и танцует с ними...
Оправляйте модный ваш воротник; сто раз вытягивайте оной до ваших ушей и прищуривайте глазки, дабы всмотреться, подлинно ли цвет сукна вам к лицу. Не забудьте самого важного дела: вспомните о лифе, который, так сказать, составляет душу вашего кафтана и всех нарядов.... Чем оной лиф выше, тем выше ваши достоинства, а чем уже спинка, тем больше ваш разум».
В те же годы появилась среди молодежи мода на неучтивость и грубость. М. И. Пыляев рассказывал, что щеголи, заслышав в свой адрес насмешку или грубое слово, тут же пускали в ход трости, которые всегда носили с собой и с которыми не расставались. «Вежливость считалась предрассудком, и молодые люди, разговаривая с женщинами, надвигали шляпу на лоб. Когда старики выказывали вежливость, молодые осыпали их насмешками».
На взгляд юношей, в этой развязности сквозило что-то новое, свежее, что противопоставлялось отживающей старине с ее поклонами, полупоклонами и вечным шарканьем. Да и вообще, мода на коротенький фрак, обтягивающие панталончики, вихрастые прически без нелепых париков и пудры, колкости и резкости, которыми так нравилось возмущать стариков, - всё пришлось по душе нашим героям. И вдруг в 1796 году словно гром среди ясного неба - жилеты и фраки запрещены!
Император Павел посчитал манеру подражать модам революционной Франции опасной и непристойной. Все изменилось менее чем за сутки - одежды, прически, походка и даже выражение лиц. Появление в общественных местах во фраке и круглой шляпе расценивалось как неблагопристойное, развязное поведение и жестоко преследовалось. Поклонников фраков, коих встречали на улице, тотчас препровождали в часть. Некоторые ослушники лишались чинов и оказывались в ссылке. Вновь пришлось вытаскивать из сундуков да шкафов однобортные кафтаны и камзолы. В происходящее не верилось...
Бесчиновных людей: купцов, нигде еще не служащую молодежь, разночинцев, художников и музыкантов - обязали носить партикулярное платье такого покроя немундирных цветов; людей состоявших на службе - платье своего ведомства. Военный покрой и военная форма распространились даже на официальный костюм придворного ведомства. Придворный штат Михайловского замка получил мундиры малинового цвета, а в Зимнем носили красные. Камзол шили белоснежным, с белыми штанами носили высокие ботфорты со шпорами.
Смерть Павла в 1801 году вернула все на свои места, уже через пару дней в Петербурге появились модники во фраках, на их головах красовались круглые шляпы вместо треуголок, а на ногах сапоги с отворотами вместо ботфортов. Щеголи удовлетворенно вздохнули.
Со временем, в 10-х годах XIX века, фалды фрака стали заметно выше колен и платье, по разумению пожилых людей, походило на домашнюю курточку. Затем фалды опустились ниже, а верх рукава сделали пышным. Талия же располагалась настолько высоко, что про тогдашних щеголей говорили, будто те носят фраки с талией на затылке.
Если костюмы претерпевали хоть какие-то изменения, то образ жизни этих молодых людей оставался прежним. В заметке «Модная жизнь», напечатанной в 1815 году в журнале «Кабинет Аспазии », матушка, глядя на своего сыночка, не переставала удивляться.
Не понять ей отпрыска. Он, по примеру всех петербургских франтов, начинал день в полночь. Облачившись во фрак, с тросточкой, перчатками и надушенным платком, уезжал на бал или в гости. В шесть часов утра возвращался оттуда, спал, в два часа дня пробуждался, в семь вечера, когда уже пора было садиться ужинать, он обедал, занимался своим туалетом и в полночь снова отправлялся развлекаться.
«Повеса, враль пустой, без сердца, без души», герой комедии «Петиметр в деревне», князь Блесткин, рассказывает о том, каким должен быть модный щеголь: Кто хочет в свете сем известным нынче быть, Тот должен всех людей с ума почти сводить; Наружностью одной умнее всех казаться, .Мазурку танцевать и ловким быть стараться; На всякого кидать насмешки гордый взор, А в обществах болтать смелее всякий вздор; В спектакли всякой день торжественно являться, Обегать ложи все, чтоб только показаться; Иль с кем-нибудь шуметь и брать высокий тон; Из кресел делать всем иль ручку, иль поклон; В антрактах наводить на ложи все лорнетку, Отыскивать кругом знакомую кокетку; Иль споры заводить, чтоб только покричать; На всех крыльцах шуметь, рассказывать секреты, И с нетерпеньем ждать иль дрожек, иль кареты; Оттуда полететь в уединенный край, где модных всех красот, хоть список сочиняй; Где их обманывать стараться невозможно, И с ними заводить истории коль можно; Ревнивых осаждать, и чем-нибудь бесить ... Ну словом, так сказать, везде героем быть!"
Подобный стиль жизни для большинства светских повес был естественным, но далеко не у всех хватало на него средств. Как всегда, деньги и еще раз деньги! И одна мысль о том, что произойдет страшное - что кредиторы придут получить по векселям, что грозит позор, что двери всех приличных домов закроются перед ним, - приводила нашего модника в ужас. А сколько было тех, кому пришлось с горечью расстаться со столичной жизнью, с Невским проспектом, с оперой, с балами и праздниками в Петергофе и возвратиться в деревню к своей бедной матушке, которая все эти годы собирала для своего чада крохи с небольшого поместья и аккуратно высылала своему непутевому сыну. Хорошо тем, кто мог рассчитывать на богатых родителей да родственников, а если таковых нет? Тогда женитьба, только женитьба!
Без долгов жить удавалось лишь очень обеспеченным. Если полистать журналы первой половины XIX века с разделами мод, то убедишься, что щеголь, послушно следовавший всем рекомендациям моды, должен был погрязнуть в долгах в течение одного года. Мода предлагала на каждый сезон или новый цвет ткани на одежду, или новое сочетание цветов, а главное, массу мелких, очень дорогих и необходимых аксессуаров к туалету: тростей, перчаток, галстучных булавок, шарфов, платков и т. п.
Например, «Прибавления» к журналу «Московский телеграф» в 1825 году советовали надеть для визитов в Новый год фрак фиолетового цвета с бархатным воротником, бархатный жилет с золотыми цветочками, еще жилет из белого пике. Пике - белоснежная хлопчатобумажная ткань (редко шелковая) с выпуклыми узорами. Жилеты из белого пике являлись символом респектабельности. Щеголи вместо одного жилета носили сразу три (отголосок моды на жилеты с тройными отворотами). Надевали черный бархатный, на него красный, а поверх - суконный черного цвета.
Рукава фрака надлежало сшить так, чтобы непременно виднелись манжеты рубашки, застегнутые запонками с бриллиантами или перламутровыми пуговками. Белые панталоны заправляли в сапоги, потом носили и навыпуск.
Если для вечера или в концерт следовало облачиться в черный фрак, а летом в светло-зеленый, то на неофициальные визиты и на прогулку надлежало надеть сюртук, который получил распространение в первые десятилетия XIX века. В отличие от фрака он имел полы й застегивался на длинную застежку, сверху был небольшой треугольный вырез с отложным воротником. Модными считались сюртуки очень узкие, изящно обрисовывавшие талию. Их шили из зеленого или синего сукна с бархатным воротником и лацканами и с металлическими пуговицами в два ряда.
Однако истинному щеголю недостаточно иметь один или два отлично сшитых фрака или сюртука, нужно обзавестись одеждой на все случаи жизни. Журнал «Московский телеграф» в 1825 году наставительно рекомендовал: «1. Полные пары платья: французскую, большого туалета, бальную, для малых вечеров, для верховой езды, неглиже, без карманов, для выезда на охоту. 2. Сюртуки: утренний с одним рядом пуговиц, для верховой езды, с пелериной, для простых прогулок, белый Английский с перламутровыми пуговицами, Прусский с круглым воротником, с шалью и меховой опушкою, гусарский с бранден- бургами и снурком. 3. Плащи: бальный, с шиншиллой, для прогулки... Но вот что еще не решено: сколько должно иметь галстухов? У одного щеголя насчитали только цветных 72; у другого цветных 154!»
Галстуки походили в ту пору на шейные платки. Кусок ткани сворачивали по диагонали, охватывали шею спереди и, скрестив сзади концы, завязывали узел под подбородком. К слову, женщины в наше время так иногда повязывают платочки под пальто или плащ. А в начале XIX века эта мода делал а мужские галстуки такими пышными, что в них утопал подбородок и чуть ли не вся нижняя часть лица. Тогда же носили и неширокие галстуки, а в журналах за 1826 год сообщалось, что «высоких галстуков совсем не носят».
Но если молодой господин не являлся отъявленным модником и мог называться «неприхотливым щеголем», журнал рекомендовал ему иметь пару- тройку туалетов на каждый день. На утро «фрак синий или черный, два жилета, в галстуке булавка с бриллиантом или рубином, золотой лорнет на золотой цепочке, часы Бреге или Леруа с привесками.
Очень хлопотна повседневная жизнь наших героев, успевай только по лавкам да магазинам разъезжать, узнавать о новых тенденциях в модной одежде да изыскать средства для их приобретения. Останется ли время поразмышлять над удобствами и красотой новых туалетов? Вряд ли. Зато у той части мужского населения, которая так раболепно не повиновалась модам, хватало времени на то, чтобы обсудить преимущества новых или старых одежд.
Небольшая, но важная деталь туалета - кожаный кошелек для денег. Моднику очень часто приходилось его демонстрировать и в лавках, и в магазинах. Нет-нет, вовсе не такой, как у торгашей-разносчиков. Щеголи носили кошельки, раскрашенные в модный цвет резеды, расшитые шелками и отделанные металлом.
Часы и необходимость, и непременное украшение туалета. Часы носили и на цепочках с привесками, которые продевали сквозь жилетные петельки, и шили специальные кармашки для них и в нижнем платье, и в самих жилетах.
Причем все эти мелочи должны были соответствовать внутреннему облику своего господина. Тогда считалось «интересным» представлять себя романтиком. Идеалы романтиков материализовались во всем - и в творчестве, и в характерном внешнем облике. Поклонники романтического направления, с его вечным мучительным разладом идеала и действительности, с его вечными темами «мировой скорби», «мировым злом» и «ночной» стороной души, отказались от ярких тканей и отдали предпочтение черному. Стиль романтиков того времени исключал какое-либо белое пятно в мужском костюме. Теофиль Готье писал, что «было модным тогда в романтической школе быть бледным, синеватым, зеленоватым, немного мертвеннее, если это возможно».
Романтиками называли не только тех, кто зачитывался романтической литературой и пытался быть похожим на ее героев. «Романтиками» называл В. Г. Белинский московских славянофилов. По его словам, они смотрели на жизнь не с практической точки зрения. Современные технические достижения ими воспринимались презрительно, особое место в их жизни находили такие понятия, как «идея», «дух», «любовь» и т. п. В то время как Петербург представлял их противников - «классиков», которые считали себя людьми деловыми и практичными и не «витали в облаках».
Надо было очень неплохо разбираться в модных литературных или социальных течениях того времени, чтобы понять, почему тот или иной господин или госпожа надевали пеструю или черную одежду.
В «Прибавлениях» к «Московскому телеграфу» за 1825 года в №14 журналист, судя по всему, перепутал романтиков от литературы с романтиками-славянофилами. «Одежды и экипаж показывают ныне, к которой партии в литературе кто принадлежит. Романтики ездят в ландо, или стангопах, запряженных двумя разношерстными лошадьми, любят пестроту, например фиолетовые сюртуки, розовые или лиловые жилеты, русские панталоны, цветные шляпы. Дамы- романтики носят пейзанские шляпки, цветные ленты, три браслета на одной руке, один браслет на другой и убираются иностранными цветками.
Интерес к истории или историческим событиям тоже находил отражение в модах. Носили двухугольную шляпу «веллингтон» - по имени английского военного деятеля лорда А. Веллингтона (1769-1852), популярного в России в начале века. Цилиндры с широкими полями под названием «а ля Боливар», названные в честь лидера освободительного движения в Латинской Америке Симона Боливара (1783-1830). Причем модники, не питавшие к нему симпатии, носили шляпы с узкими полями - «морильо», названные в честь политического противника Боливара.
В 30-е годы произошли изменения в покрое фрака, его талия опустилась на положенное ей место и кроилась очень узкой. Пышный рукав у плеча демонстрировал, как бы между прочим, хорошо развитые плечи и широкую грудь, при этом кисти рук должны были быть изящными и тонкими.
Одежды надлежало не только сшить по моде, но и носить так, чтобы показать все достоинства тканей и украшений. Например, рединготы, напоминавшие сюртуки, такие же длинные, с такой же высокой застежкой, носили с шалями светло-серого цвета из зефирного сукна и с шелковыми того же цвета пуговицами. В 1833 году «Дамский журнал » советовал мужчинам, «имеющим репутацию знатоков щегольства», носить рединготы из «неразрезного бархата, подбитые плюшем, или астраханской объяриной матерьею».
Плащи, чья история уходит в глубокое прошлое, любимы были, пожалуй, не меньше, чем когда-то епанчи. Молодые щеголи носили их широченными да такими, что находившись в фаэтоне, укрывали плащом весь экипаж. Такой плащ подбивался тогда очень модным синим бархатом цвета «элодин».
Плащ «альмавива» (широкая накидка без рукавов) получил свое название по имени графа Альмавивы - героя комедии Бомарше «Женитьба Фигаро», а еще такой плащ называли испанским. Ходил в нем и А. С. Пушкин, изящно закинув одну полу на плечо. Тогда же носили английский каррик - сюртук (популярны были коричневый и гороховый цвета) с маленькою пелеринкою или капюшоном. М. И. Пыляев рассказывал, что какое-то время в Петербурге очень модным портным считался господин Руч. Рекламируя эти два мужских одеяния - «альмавиву» и каррик, он «в виде живых вывесок пустил» ходить по Невскому молодых людей, двух братьев, в качестве, как бы мы сейчас сказали, моделей. «Для этих живых вывесок бралась ежедневно из манежа лошадь, на которой в означенные часы ехал шагом один из братьев, великолепно задрапированный ,в альмавиву, другой же в английском каррике шел рядом по тротуару...
Через полчаса опять встречали братьев, но их роли переменялись: верхом на лошади ехал уже другой брат, а первый выступал по тротуару, драпируясь в альмавиву. Братья где-нибудь под воротами менялись костюмами».
Европейская одежда все глубже и глубже проникала в самые разные слои русского общества; даже купечество, долгое время преданное старинным длиннополым сюртукам, начинало посматривать на платья, предлагаемые французскими портными. Идея о том, что модный костюм откроет тебе любые двери и преобразит жизнь, навязчиво преследовала людей самого разного социального положения. Устремив взоры наверх, туда, где вальяжно расположились великосветские львы, они с жадностью всматривались в их образы, стараясь изобразить из себя нечто подобное.
Об этом явлении писал В. Г. Белинский: «...Большой свет в Петербурге, еще более чем где-нибудь, есть истинная Гегга тсодпКа [неведомая земля (лат.). - Ред.] для всех, кто не пользуется в нем правом гражданства; это город в городе, государство в государстве. Не посвященные в его таинства смотрят на него издалека, на почтительном расстоянии, смотрят на него с завистью и томлением, с какими путник, заблудившийся в песчаной степи Аравии, смотрит на мираж, представляющийся ему цветущим оазисом; но недоступный для них рай большого света, стере- гомый булавою швейцара и толпою официантов, разодетых маркизами XVIII века, даже и не смотрит на этих чающих для себя движения райской воды. Люди разных слоев среднего сословия, от высшего до низшего, с напряженным вниманием прислушиваются к отдаленному и непонятному для них гулу большого света и по-своему толкуют долетающие до них отрывистые слова и речи, с упоением пересказывают друг другу доходящие до их ушей анекдоты, искаженные их простодушием. Словом, они так заботятся о большом свете, как будто без него не могут дышать.
И если в Москве - купеческом городе - одевались просто и мещанские платья являли собой пеструю смесь национального русского и немецкого костюмов, то в Петербурге даже последний чиновник старался одеваться у порядочного портного и носить «на руках хотя и засаленные, но желтые перчатки...».
В очерке «Онагр» Иван Иванович Панаев (1812- 1862) описал туалет своего молодого героя. «Его сюртук превосходно обрисовывает его талию: правда, он немножко узок ему и жмет под мышками, но, говорят, модные сюртуки все таковы; булавка с огромным камнем зашпиливает длинные концы его узорчатого галстуха; на бархатном жилете, испещренном шелковыми цветами, висит золотая цепь с змеей, у которой красный глаз под яхонт... Кругом его на десять шагов воздух напитан благоуханием от жасминных духов в соединении с фиалковой помадой...
Как истинный онагр молодой человек превосходно знал все обычаи, переходящие из большого в маленький свет, и ни в коем случае не позволял себе уклониться от них. С благоговением неизобрази- мым, с чувством робким и трепетным смотрел он на львов, с которыми встречался на улицах и в трактирах, и усиливался рабски подражать им во всем».
Одеться вычурно, научиться сложно излагать свои мысли оказывалось наипервейшей их задачей. В этом они походили на литературных франтов, которые выражались витиевато и напыщенно. Вместо того чтобы сказать «я близок к смерти», говорили, например, «закваска смерти уже бродит во мне» и т. п.
На прогулку такой франт одевался пестро и крикливо в какой-нибудь зауженный донельзя сюртук и васильковый плюшевый жилет с невообразимым галстуком, нелепой булавкой, прицепив к нему целую кучу цепочек с многочисленными брелоками. А на балы являлся в сияющем белом жилете с рисунком в виде золотых цветочков и т. п.
Великосветские щеголи не носили пестрых одежд, не привлекали к себе внимания суетой и кривляньем, а свою исключительность и значимость подчеркивали строгим туалетом и сдержанными манерами. Появилась мода на скуку и хандру - сплин. Образ великосветского «льва» - это некая смесь сдержанного англичанина и утонченного француза. Журнал «Мода» за 1857 год писал: «Держатся они точно так же прямо, как их туго накрахмаленные воротнички: ни сучка ни задоринки; каждая необходимая складка на их платье должна быть непременно на принадлежащем ей месте, изогнутый как-нибудь неизящно корпус - есть верх неизящества...
Посмотрите, вот парочка их выступает по бульвару, нога в ногу, размеренным шагом, ни шире, ни уже, как того требует хороший тон, как того требует их приличная наружность, неподражаемый образец бон тона.
Локти немного назад, руки облиты желтыми или светло-розовыми перчатками. Один из них начинает рассказывать что-то и желает рассказывать с увлечением; он делает жест рукой, но, Боже мой! сколько изящества в этом жесте; широкий рукав безукоризненного покроя сюртука спустился немного к локтю, кажется для того только, чтобы показать ослепительный белизны рукавчик рубахи, рукавчик так искусно отогнутый, так ненаглядно стянутый двойною запонкою, что кажется игрушкою, выточенною из слоновой кости...
Пусть накрахмаленного человека преследуют пожар, наводнение - он не изменит своего размеренного шага, он не допустит, чтоб его облипший вокруг талии сюртук неграциозно распахнулся... Чем жарче на дворе, тем походка его медленнее, шаги размереннее; он часто снимает шляпу и так же осторожно и изящно укладывает ее на прическе: жарко... Жара для него хуже ада: допустить испарину на свое душистым мылом вымытое, душистою пудрою вытертое лицо, позволить, чтобы пот подмочил артистическую прическу, - помилуйте, да это хуже всех казней египетских...
Как ни обратить внимания на такого господина! В Петербурге, в два-три часа пополудни, на Невский выходили все модники. Демонстрируя свой наряд или свою коляску, новые детали туалета или головной убор, они старались запомнить силуэты чужих платьев, понравившихся им, и со знакомыми обсудить театральные новости. Сколько нарядных господ можно было здесь повстречать, увидеть собственными глазами самые модные туалеты, самые изысканные фраки.
Кстати, о фраках. Как ни странно, время не примирило их противников. Уж полвека он в моде, а то там, то здесь услышишь нелестные отзывы о нем. Русский писатель Михаил Николаевич Загоскин (1789-1852) не упускал случая покритиковать этот наряд. Еще в конце 20-х годов в комедии «Благородный театр» его герой актер Посошков любуется узорчатым кафтаном:
Какой костюм! Я рад и весел, как дитя!
Куда, подумаешь, как мода прихотлива!
Что лучше этого? и прочно и красиво,
Так нет! Дай выдумать - и что ж? Дурацкий фрак...
Ну можно ли сравнить?..
В записках «Москва и москвичи» в разделе «Два слова о нашей древней и современной одежде» Михаил Николаевич писал, что если современный сюртук еще как-то «походит еще на человеческое платье»,то фрак, с нелепо вырезанным передом, уж никак не может казаться величавым и красивым. Наоборот, он «смешон и безобразен». Хотя, замечает Загоскин, «красота и величавость одежды дело еще второстепенное», основное ее значение заключается в том, что она укрывает тело человека от «холода и непогоды». И вот этой главной своей функции фрак не выполняет. «Мы в двадцать градусов морозу носим узенькие фраки, которые не застегиваются на груди, и шляпы, которые не закрывают ушей. На это есть шубы и теплые фуражки, скажут мне. Да, конечно! Но в какую гостиную я могу появиться с фуражкою в руке - и не в сто ли раз лучше надевать распашную шубу сверх платья, которая уже сама по себе защищает меня от холоду?»
Писатель размышлял о французских модах и о том, что русские люди нелепо подражают им, чтобы казаться такими же «образованными». «Неужели просвещение и образованность зависят от покроя платья?» - удивленно вопрошал он своего читателя.
Человек здравомыслящий, даже если он и являлся поклонником фраков, задумывался над словами писателя, в чем-то соглашался с ним, с чем-то спорил, но нашим героям, франтам и щеголям, не до чтения. Надлежит каким-то образом изыскать немалые деньги, чтобы пальто заказать или новую шубу справить.
Иностранцев цены на меховые одежды приводили в ужас. Теофиль Готье, посетивший Петербург в 1859 году, писал: «Молодые люди, не военные и не служащие, одеты в пальто на меху, цена на эти пальто удивляет иностранца, и наши модники отступились бы от такой покупки. Мало того, что они сделаны из тонкого сукна на куньем или нутриевом меху, на них еще пришиты бобровые воротники стоимостью от двухсот до трехсот рублей в зависимости от того, насколько у них густой или мягкий мех, темного ли он цвета и насколько сохранил белые шерстинки, торчащие из него. Пальто в тысячу не представляет собою чего-то из ряда вон выходящего, бывают и более дорогие. Это и есть незнакомая нам русская роскошь».
Речь не идет о речном бобре, который стоил сравнительно недорого, имеется в виду мех калана - камчатского бобра. Темный мех его был невероятно густым, плотным и очень красивым. Знаменитая пушкинская строчка «Пушистым снегом серебрится его бобровый воротник» упоминает именно эту пушнину.
А что за дивная манера кутаться в шубу! Не всякий щеголь с первого раза научится, запросто накинув ее, продеть одну руку в рукав, а другую, всунув небрежно в карман, глубоко запахнуться ею. Изящно? Еще как! Да и не только, надетая таким образом, шуба надолго сохраняла домашнее тепло. Подняв ее воротник, надев ватную или норковую шапку, наш модник в своей карете еще долгое время наслаждался на лютом морозе уютным теплом квартиры.
И еще одна деталь туалета - перчатки. Казалось бы мелочь, но перчатки в XIX веке были возведены в такой высокий ранг, что являлись чуть ли не опознавательным знаком, по которому можно было судить о достоинствах или недостатках владельца. Перчатки не снимали почти весь день, их носили и дома, заменив медные ручки межкомнатных дверей, от которых они темнели, на хрустальные. Их шили из кож и тканей под цвет фрака в начале века, в середине самыми модными стали желтые перчатки, черные и белые цвета завоевали симпатии в конце века.
Журнал «Мода» за 1857 год писал: «Сколько мыслей скрывается в перчатке, начиная от смиренной шкурки кролика и от бумажной, замшевой до лайковой перчатки, вышитой шелком! Сколько безконеч- ных значений в различных оттенках лайки. Денди, не говоря ни слова, высказывает, что он едет верхом или что он делает визиты; что он отправляется на свадьбу; едет к посланнику, к портному, швее или в театр. Взгляните на его перчатки и судите сами».
А сколько забот они приносили своим владельцам! Отправляясь на торжественный вечер, модники на всякий случай брали с собой пару свежих перчаток. Если перчатки рвались или пачкались по дороге и при себе не оказывалось запасных, щеголь приказывал кучеру свернуть к ближайшему французскому магазину и покупал новые. А если по каким-то причинам чистых перчаток достать было нельзя - вечер пропадал.
Господин Волков не сказал о том, как часто эти самые маленькие пуговки, которые так трудно застегнуть, отрывались в самый неподходящий момент. Представьте, что возле подъезда уже ждет карета. Наш напомаженный, с завитыми локонами франт бросает в зеркало последний взгляд перед выходом. И фрак отлично сидит, и булавка с первого раза удачно сколола новый галстук, и цепочка от часов видна настолько, насколько этого требует последняя мода, и перчатки с цилиндром - последний штрих в туалете нашего героя. Уже бьют часы и пора выходить, возможно, он уже опаздывает. И в тот самый момент, когда он натягивает перчатки, маленькая желтенькая или беленькая пуговка стремительно вырывается из его пальцев и, словно пуля, летит в стену или зеркало. Какая досада!
Зато как поднимается настроение перед выездом на какой-нибудь, бал, когда и волосы парикмахер уложил как нельзя удачно, и новые туфли не жмут, и одежда сидит как влитая, и пуговицы на перчатке не только не оторвались, а сразу послушно вошли в крохотные петельки.
Внимательный глаз, скользнув по одежде и ее украшениям, мог безошибочно определить социальный статус ее владельца.
Изящные, простые и вместе с тем самые изысканные костюмы создавали мужские портные, великие мастера своего дела - господа Флорио, Шар- мер,Сарра, Оливье. В то время как простоватые щеголи отдавали предпочтение вычурным, нелепым туалетам господина Ассысалова.
Во второй половине XIX века прошла мода на тонкие мужские талии, а их линия переместилась немного ниже, отказались тогда и от многоцветности фраков, и от полосатых и клетчатых брюк. Цветные фраки и пестрые жилеты обнаруживали теперь «дурной тон» своего владельца. Фрак и брюки черного цвета с белоснежным жилетом стали отличительным знаком респектабельности, символом преуспевания, достатка и высокого положения в обществе. На смену пышным галстукам пришли более скромные в виде узкой ленты с плоским бантом, закреплявшейся сзади под воротничком при помощи пряжки.
Лучшие фраки в Москве шили в фирме «Сиже», которая располагалась в Малом Шездниковском переулке. Простые строгие линии фрака предполагали статную фигуру и хорошую осанку, при их отсутствии костюм терял свою представительность. Чтобы скрыть недостатки фигуры, некоторые мужчины были вынуждены надеть корсет. Журнал «Модный свет и модный магазин » в 1884 году оповещал своих читателей о том, что «платье без корсета хорошо сидит особенно при несколько сильно развитой груди. Назначение корсета заключается именно в том, чтобы поддерживать слишком подвижные формы тела». Обязательной деталью к фраку стали рубашки с вшитым пластроном - туго накрахмаленной грудью.
«Золотая молодежь» и «бонвиваны » разных возрастов конца XIX века старались одеваться по картинкам новейших модных журналов или по фотографиям аристократов и миллионеров. Но даже люди, следящие за своей внешностью, в большинстве носили костюмы, сшитые далеко не по последней моде, так как она менялась медленно и только в деталях. Так, костюм пятилетней давности не казался нелепым или смешным. Более внимания уделяли безукоризненному качеству и чистоте своих одежд.
Темные вечерние или светлые летние костюмы требовали совсем небольших дополнений - ослепительной белизны рубашки, дорогого галстука и булавки, кольца, портсигара и часов, желательно от знаменитых ювелиров.
"Повседневная жизнь русских щеголей и модниц"
Каждый юноша посредством портного, парикмахера или купца старался придать себе вид значительного и важного господина. И потому о всякой, пусть незначительной, части убора у него происходил самый серьезный совет, и порой казалось, что вся его «жизненная деятельность состоит лишь в познании мод». Николай Иванович Страхов писал: «Подобно как кисть живописца живообразует простой кусок холста, так равно игла портного может учинить вас людьми; ибо без сей иглы не можете вы включены быть в округ большого света».
Рассказывали, что в конце XVIII века щеголи старались одеваться «с иголочки» и, заметив на ком-либо, к примеру, обувь новейшего фасона, буквально краснели от стыда. Им казалось, что хуже них уже никто и не одет. Чтобы не оказаться в подобной ситуации, они следили за малейшими изменениями в модах по журналам, а главным образом пристально наблюдая за известными модниками, которым не стеснялись подражать.
Фрак в 90-е годы шили из цветного сукна, одно время популярны были красные фраки с черными пуговицами. Их кроили с узкими длинными фалдами, а талию располагали довольно высоко. Жилет шили из атласа другого цвета, а галстук делали таким широким и пышным, что он закрывал подбородок.
Мода на расцветки тканей менялась стремительно и превращала жизнь своих поклонников в настоящий ад. Дошел слух до Петербурга, что в Париже начали носить палевого цвета фраки, молодые люди всполошились, бросились, все как один, в магазины да к портным и не успели примерить обновку, как слышат, будто бы в Париже уже все переменилось и теперь самыми желанными сделались фраки из полосатого сукна. Печаль и уныние воцарялись в сердцах наших щеголей.И если с расцветкой ткани возникали такие проблемы, то что сказать о покрое платья! Бывало, на улице уже весна, а модники еще не заказывали себе новых одежд, потому что прошел слушок, что будто бы законодатели мод начали удлинять лифы. А поскольку слух этот был какой-то уж очень далекий и слабый и ничем пока не подтверждался, то ждали несчастные, когда же наконец решиться их судьба и мода во всеуслышание заявит о своих новинках.
И все-таки, несмотря на частые изменения отдельных деталей и цвета мужского платья, силуэт его оставался прежним. Например, в 1791 году модный журнал предлагал мужчинам фрак из темно- голубого, темно-серого или полосатого фриза. Фризом называли грубую недорогую шерстяную ткань со слегка вьющимся ворсом. Но самым замечательным в этом наряде считался жилет. Его красота состояла в тройных отворотах разного цвета. Это был «писк» сезона. Верхний отворот шили, например, из зеленой ткани с белыми полосками, на второй брали материю палевого цвета, третий был пунцовый атласный. Кажется, три жилета друг на друга надеты.
Правда, журналы подтрунивали над его поклонниками, говорили, что скорее всего какой-нибудь англичанин надел для тепла три жилета, а щеголи решили, что это модная новинка и заказали по три отворота.
Но вообще и цвет, и фасон, и длина платья еще далеко не самое главное в образе франта. Нужно было преподнести себя в модном туалете, «выказать» всю красоту свою, подчеркнуть нужным движением новомодный покрой или умопомрачительной красоты галстук с заколкой. Этому искусству за пять минут не научишься, и потому дома перед зеркалом стоило потренироваться необходимым движениям. Н. И. Страхов шутливо советовал: «Оглаживайте сукно и обирайте с оного малейшие пушинки. То наклоняйте вниз голову, то возносите оную к зеркалу, то отступайте от онаго на конец комнаты, то паки к нему подходите. Сами себе кланяйтесь и откланивайтесь в зеркале: представляйте, что будто вы к кому подходите или с кем-либо встречаетесь; изображайте собою человека, который вступает в собрание, делает разные ласки девицам и танцует с ними...
Оправляйте модный ваш воротник; сто раз вытягивайте оной до ваших ушей и прищуривайте глазки, дабы всмотреться, подлинно ли цвет сукна вам к лицу. Не забудьте самого важного дела: вспомните о лифе, который, так сказать, составляет душу вашего кафтана и всех нарядов.... Чем оной лиф выше, тем выше ваши достоинства, а чем уже спинка, тем больше ваш разум».
В те же годы появилась среди молодежи мода на неучтивость и грубость. М. И. Пыляев рассказывал, что щеголи, заслышав в свой адрес насмешку или грубое слово, тут же пускали в ход трости, которые всегда носили с собой и с которыми не расставались. «Вежливость считалась предрассудком, и молодые люди, разговаривая с женщинами, надвигали шляпу на лоб. Когда старики выказывали вежливость, молодые осыпали их насмешками».
На взгляд юношей, в этой развязности сквозило что-то новое, свежее, что противопоставлялось отживающей старине с ее поклонами, полупоклонами и вечным шарканьем. Да и вообще, мода на коротенький фрак, обтягивающие панталончики, вихрастые прически без нелепых париков и пудры, колкости и резкости, которыми так нравилось возмущать стариков, - всё пришлось по душе нашим героям. И вдруг в 1796 году словно гром среди ясного неба - жилеты и фраки запрещены!
Император Павел посчитал манеру подражать модам революционной Франции опасной и непристойной. Все изменилось менее чем за сутки - одежды, прически, походка и даже выражение лиц. Появление в общественных местах во фраке и круглой шляпе расценивалось как неблагопристойное, развязное поведение и жестоко преследовалось. Поклонников фраков, коих встречали на улице, тотчас препровождали в часть. Некоторые ослушники лишались чинов и оказывались в ссылке. Вновь пришлось вытаскивать из сундуков да шкафов однобортные кафтаны и камзолы. В происходящее не верилось...
Бесчиновных людей: купцов, нигде еще не служащую молодежь, разночинцев, художников и музыкантов - обязали носить партикулярное платье такого покроя немундирных цветов; людей состоявших на службе - платье своего ведомства. Военный покрой и военная форма распространились даже на официальный костюм придворного ведомства. Придворный штат Михайловского замка получил мундиры малинового цвета, а в Зимнем носили красные. Камзол шили белоснежным, с белыми штанами носили высокие ботфорты со шпорами.
Смерть Павла в 1801 году вернула все на свои места, уже через пару дней в Петербурге появились модники во фраках, на их головах красовались круглые шляпы вместо треуголок, а на ногах сапоги с отворотами вместо ботфортов. Щеголи удовлетворенно вздохнули.
Со временем, в 10-х годах XIX века, фалды фрака стали заметно выше колен и платье, по разумению пожилых людей, походило на домашнюю курточку. Затем фалды опустились ниже, а верх рукава сделали пышным. Талия же располагалась настолько высоко, что про тогдашних щеголей говорили, будто те носят фраки с талией на затылке.
Если костюмы претерпевали хоть какие-то изменения, то образ жизни этих молодых людей оставался прежним. В заметке «Модная жизнь», напечатанной в 1815 году в журнале «Кабинет Аспазии », матушка, глядя на своего сыночка, не переставала удивляться.
Не понять ей отпрыска. Он, по примеру всех петербургских франтов, начинал день в полночь. Облачившись во фрак, с тросточкой, перчатками и надушенным платком, уезжал на бал или в гости. В шесть часов утра возвращался оттуда, спал, в два часа дня пробуждался, в семь вечера, когда уже пора было садиться ужинать, он обедал, занимался своим туалетом и в полночь снова отправлялся развлекаться.
«Повеса, враль пустой, без сердца, без души», герой комедии «Петиметр в деревне», князь Блесткин, рассказывает о том, каким должен быть модный щеголь: Кто хочет в свете сем известным нынче быть, Тот должен всех людей с ума почти сводить; Наружностью одной умнее всех казаться, .Мазурку танцевать и ловким быть стараться; На всякого кидать насмешки гордый взор, А в обществах болтать смелее всякий вздор; В спектакли всякой день торжественно являться, Обегать ложи все, чтоб только показаться; Иль с кем-нибудь шуметь и брать высокий тон; Из кресел делать всем иль ручку, иль поклон; В антрактах наводить на ложи все лорнетку, Отыскивать кругом знакомую кокетку; Иль споры заводить, чтоб только покричать; На всех крыльцах шуметь, рассказывать секреты, И с нетерпеньем ждать иль дрожек, иль кареты; Оттуда полететь в уединенный край, где модных всех красот, хоть список сочиняй; Где их обманывать стараться невозможно, И с ними заводить истории коль можно; Ревнивых осаждать, и чем-нибудь бесить ... Ну словом, так сказать, везде героем быть!"
Подобный стиль жизни для большинства светских повес был естественным, но далеко не у всех хватало на него средств. Как всегда, деньги и еще раз деньги! И одна мысль о том, что произойдет страшное - что кредиторы придут получить по векселям, что грозит позор, что двери всех приличных домов закроются перед ним, - приводила нашего модника в ужас. А сколько было тех, кому пришлось с горечью расстаться со столичной жизнью, с Невским проспектом, с оперой, с балами и праздниками в Петергофе и возвратиться в деревню к своей бедной матушке, которая все эти годы собирала для своего чада крохи с небольшого поместья и аккуратно высылала своему непутевому сыну. Хорошо тем, кто мог рассчитывать на богатых родителей да родственников, а если таковых нет? Тогда женитьба, только женитьба!
Без долгов жить удавалось лишь очень обеспеченным. Если полистать журналы первой половины XIX века с разделами мод, то убедишься, что щеголь, послушно следовавший всем рекомендациям моды, должен был погрязнуть в долгах в течение одного года. Мода предлагала на каждый сезон или новый цвет ткани на одежду, или новое сочетание цветов, а главное, массу мелких, очень дорогих и необходимых аксессуаров к туалету: тростей, перчаток, галстучных булавок, шарфов, платков и т. п.
Например, «Прибавления» к журналу «Московский телеграф» в 1825 году советовали надеть для визитов в Новый год фрак фиолетового цвета с бархатным воротником, бархатный жилет с золотыми цветочками, еще жилет из белого пике. Пике - белоснежная хлопчатобумажная ткань (редко шелковая) с выпуклыми узорами. Жилеты из белого пике являлись символом респектабельности. Щеголи вместо одного жилета носили сразу три (отголосок моды на жилеты с тройными отворотами). Надевали черный бархатный, на него красный, а поверх - суконный черного цвета.
Рукава фрака надлежало сшить так, чтобы непременно виднелись манжеты рубашки, застегнутые запонками с бриллиантами или перламутровыми пуговками. Белые панталоны заправляли в сапоги, потом носили и навыпуск.
Если для вечера или в концерт следовало облачиться в черный фрак, а летом в светло-зеленый, то на неофициальные визиты и на прогулку надлежало надеть сюртук, который получил распространение в первые десятилетия XIX века. В отличие от фрака он имел полы й застегивался на длинную застежку, сверху был небольшой треугольный вырез с отложным воротником. Модными считались сюртуки очень узкие, изящно обрисовывавшие талию. Их шили из зеленого или синего сукна с бархатным воротником и лацканами и с металлическими пуговицами в два ряда.
Однако истинному щеголю недостаточно иметь один или два отлично сшитых фрака или сюртука, нужно обзавестись одеждой на все случаи жизни. Журнал «Московский телеграф» в 1825 году наставительно рекомендовал: «1. Полные пары платья: французскую, большого туалета, бальную, для малых вечеров, для верховой езды, неглиже, без карманов, для выезда на охоту. 2. Сюртуки: утренний с одним рядом пуговиц, для верховой езды, с пелериной, для простых прогулок, белый Английский с перламутровыми пуговицами, Прусский с круглым воротником, с шалью и меховой опушкою, гусарский с бранден- бургами и снурком. 3. Плащи: бальный, с шиншиллой, для прогулки... Но вот что еще не решено: сколько должно иметь галстухов? У одного щеголя насчитали только цветных 72; у другого цветных 154!»
Галстуки походили в ту пору на шейные платки. Кусок ткани сворачивали по диагонали, охватывали шею спереди и, скрестив сзади концы, завязывали узел под подбородком. К слову, женщины в наше время так иногда повязывают платочки под пальто или плащ. А в начале XIX века эта мода делал а мужские галстуки такими пышными, что в них утопал подбородок и чуть ли не вся нижняя часть лица. Тогда же носили и неширокие галстуки, а в журналах за 1826 год сообщалось, что «высоких галстуков совсем не носят».
Но если молодой господин не являлся отъявленным модником и мог называться «неприхотливым щеголем», журнал рекомендовал ему иметь пару- тройку туалетов на каждый день. На утро «фрак синий или черный, два жилета, в галстуке булавка с бриллиантом или рубином, золотой лорнет на золотой цепочке, часы Бреге или Леруа с привесками.
Очень хлопотна повседневная жизнь наших героев, успевай только по лавкам да магазинам разъезжать, узнавать о новых тенденциях в модной одежде да изыскать средства для их приобретения. Останется ли время поразмышлять над удобствами и красотой новых туалетов? Вряд ли. Зато у той части мужского населения, которая так раболепно не повиновалась модам, хватало времени на то, чтобы обсудить преимущества новых или старых одежд.
Небольшая, но важная деталь туалета - кожаный кошелек для денег. Моднику очень часто приходилось его демонстрировать и в лавках, и в магазинах. Нет-нет, вовсе не такой, как у торгашей-разносчиков. Щеголи носили кошельки, раскрашенные в модный цвет резеды, расшитые шелками и отделанные металлом.
Часы и необходимость, и непременное украшение туалета. Часы носили и на цепочках с привесками, которые продевали сквозь жилетные петельки, и шили специальные кармашки для них и в нижнем платье, и в самих жилетах.
Причем все эти мелочи должны были соответствовать внутреннему облику своего господина. Тогда считалось «интересным» представлять себя романтиком. Идеалы романтиков материализовались во всем - и в творчестве, и в характерном внешнем облике. Поклонники романтического направления, с его вечным мучительным разладом идеала и действительности, с его вечными темами «мировой скорби», «мировым злом» и «ночной» стороной души, отказались от ярких тканей и отдали предпочтение черному. Стиль романтиков того времени исключал какое-либо белое пятно в мужском костюме. Теофиль Готье писал, что «было модным тогда в романтической школе быть бледным, синеватым, зеленоватым, немного мертвеннее, если это возможно».
Романтиками называли не только тех, кто зачитывался романтической литературой и пытался быть похожим на ее героев. «Романтиками» называл В. Г. Белинский московских славянофилов. По его словам, они смотрели на жизнь не с практической точки зрения. Современные технические достижения ими воспринимались презрительно, особое место в их жизни находили такие понятия, как «идея», «дух», «любовь» и т. п. В то время как Петербург представлял их противников - «классиков», которые считали себя людьми деловыми и практичными и не «витали в облаках».
Надо было очень неплохо разбираться в модных литературных или социальных течениях того времени, чтобы понять, почему тот или иной господин или госпожа надевали пеструю или черную одежду.
В «Прибавлениях» к «Московскому телеграфу» за 1825 года в №14 журналист, судя по всему, перепутал романтиков от литературы с романтиками-славянофилами. «Одежды и экипаж показывают ныне, к которой партии в литературе кто принадлежит. Романтики ездят в ландо, или стангопах, запряженных двумя разношерстными лошадьми, любят пестроту, например фиолетовые сюртуки, розовые или лиловые жилеты, русские панталоны, цветные шляпы. Дамы- романтики носят пейзанские шляпки, цветные ленты, три браслета на одной руке, один браслет на другой и убираются иностранными цветками.
Интерес к истории или историческим событиям тоже находил отражение в модах. Носили двухугольную шляпу «веллингтон» - по имени английского военного деятеля лорда А. Веллингтона (1769-1852), популярного в России в начале века. Цилиндры с широкими полями под названием «а ля Боливар», названные в честь лидера освободительного движения в Латинской Америке Симона Боливара (1783-1830). Причем модники, не питавшие к нему симпатии, носили шляпы с узкими полями - «морильо», названные в честь политического противника Боливара.
В 30-е годы произошли изменения в покрое фрака, его талия опустилась на положенное ей место и кроилась очень узкой. Пышный рукав у плеча демонстрировал, как бы между прочим, хорошо развитые плечи и широкую грудь, при этом кисти рук должны были быть изящными и тонкими.
Одежды надлежало не только сшить по моде, но и носить так, чтобы показать все достоинства тканей и украшений. Например, рединготы, напоминавшие сюртуки, такие же длинные, с такой же высокой застежкой, носили с шалями светло-серого цвета из зефирного сукна и с шелковыми того же цвета пуговицами. В 1833 году «Дамский журнал » советовал мужчинам, «имеющим репутацию знатоков щегольства», носить рединготы из «неразрезного бархата, подбитые плюшем, или астраханской объяриной матерьею».
Плащи, чья история уходит в глубокое прошлое, любимы были, пожалуй, не меньше, чем когда-то епанчи. Молодые щеголи носили их широченными да такими, что находившись в фаэтоне, укрывали плащом весь экипаж. Такой плащ подбивался тогда очень модным синим бархатом цвета «элодин».
Плащ «альмавива» (широкая накидка без рукавов) получил свое название по имени графа Альмавивы - героя комедии Бомарше «Женитьба Фигаро», а еще такой плащ называли испанским. Ходил в нем и А. С. Пушкин, изящно закинув одну полу на плечо. Тогда же носили английский каррик - сюртук (популярны были коричневый и гороховый цвета) с маленькою пелеринкою или капюшоном. М. И. Пыляев рассказывал, что какое-то время в Петербурге очень модным портным считался господин Руч. Рекламируя эти два мужских одеяния - «альмавиву» и каррик, он «в виде живых вывесок пустил» ходить по Невскому молодых людей, двух братьев, в качестве, как бы мы сейчас сказали, моделей. «Для этих живых вывесок бралась ежедневно из манежа лошадь, на которой в означенные часы ехал шагом один из братьев, великолепно задрапированный ,в альмавиву, другой же в английском каррике шел рядом по тротуару...
Через полчаса опять встречали братьев, но их роли переменялись: верхом на лошади ехал уже другой брат, а первый выступал по тротуару, драпируясь в альмавиву. Братья где-нибудь под воротами менялись костюмами».
Европейская одежда все глубже и глубже проникала в самые разные слои русского общества; даже купечество, долгое время преданное старинным длиннополым сюртукам, начинало посматривать на платья, предлагаемые французскими портными. Идея о том, что модный костюм откроет тебе любые двери и преобразит жизнь, навязчиво преследовала людей самого разного социального положения. Устремив взоры наверх, туда, где вальяжно расположились великосветские львы, они с жадностью всматривались в их образы, стараясь изобразить из себя нечто подобное.
Об этом явлении писал В. Г. Белинский: «...Большой свет в Петербурге, еще более чем где-нибудь, есть истинная Гегга тсодпКа [неведомая земля (лат.). - Ред.] для всех, кто не пользуется в нем правом гражданства; это город в городе, государство в государстве. Не посвященные в его таинства смотрят на него издалека, на почтительном расстоянии, смотрят на него с завистью и томлением, с какими путник, заблудившийся в песчаной степи Аравии, смотрит на мираж, представляющийся ему цветущим оазисом; но недоступный для них рай большого света, стере- гомый булавою швейцара и толпою официантов, разодетых маркизами XVIII века, даже и не смотрит на этих чающих для себя движения райской воды. Люди разных слоев среднего сословия, от высшего до низшего, с напряженным вниманием прислушиваются к отдаленному и непонятному для них гулу большого света и по-своему толкуют долетающие до них отрывистые слова и речи, с упоением пересказывают друг другу доходящие до их ушей анекдоты, искаженные их простодушием. Словом, они так заботятся о большом свете, как будто без него не могут дышать.
И если в Москве - купеческом городе - одевались просто и мещанские платья являли собой пеструю смесь национального русского и немецкого костюмов, то в Петербурге даже последний чиновник старался одеваться у порядочного портного и носить «на руках хотя и засаленные, но желтые перчатки...».
В очерке «Онагр» Иван Иванович Панаев (1812- 1862) описал туалет своего молодого героя. «Его сюртук превосходно обрисовывает его талию: правда, он немножко узок ему и жмет под мышками, но, говорят, модные сюртуки все таковы; булавка с огромным камнем зашпиливает длинные концы его узорчатого галстуха; на бархатном жилете, испещренном шелковыми цветами, висит золотая цепь с змеей, у которой красный глаз под яхонт... Кругом его на десять шагов воздух напитан благоуханием от жасминных духов в соединении с фиалковой помадой...
Как истинный онагр молодой человек превосходно знал все обычаи, переходящие из большого в маленький свет, и ни в коем случае не позволял себе уклониться от них. С благоговением неизобрази- мым, с чувством робким и трепетным смотрел он на львов, с которыми встречался на улицах и в трактирах, и усиливался рабски подражать им во всем».
Одеться вычурно, научиться сложно излагать свои мысли оказывалось наипервейшей их задачей. В этом они походили на литературных франтов, которые выражались витиевато и напыщенно. Вместо того чтобы сказать «я близок к смерти», говорили, например, «закваска смерти уже бродит во мне» и т. п.
На прогулку такой франт одевался пестро и крикливо в какой-нибудь зауженный донельзя сюртук и васильковый плюшевый жилет с невообразимым галстуком, нелепой булавкой, прицепив к нему целую кучу цепочек с многочисленными брелоками. А на балы являлся в сияющем белом жилете с рисунком в виде золотых цветочков и т. п.
Великосветские щеголи не носили пестрых одежд, не привлекали к себе внимания суетой и кривляньем, а свою исключительность и значимость подчеркивали строгим туалетом и сдержанными манерами. Появилась мода на скуку и хандру - сплин. Образ великосветского «льва» - это некая смесь сдержанного англичанина и утонченного француза. Журнал «Мода» за 1857 год писал: «Держатся они точно так же прямо, как их туго накрахмаленные воротнички: ни сучка ни задоринки; каждая необходимая складка на их платье должна быть непременно на принадлежащем ей месте, изогнутый как-нибудь неизящно корпус - есть верх неизящества...
Посмотрите, вот парочка их выступает по бульвару, нога в ногу, размеренным шагом, ни шире, ни уже, как того требует хороший тон, как того требует их приличная наружность, неподражаемый образец бон тона.
Локти немного назад, руки облиты желтыми или светло-розовыми перчатками. Один из них начинает рассказывать что-то и желает рассказывать с увлечением; он делает жест рукой, но, Боже мой! сколько изящества в этом жесте; широкий рукав безукоризненного покроя сюртука спустился немного к локтю, кажется для того только, чтобы показать ослепительный белизны рукавчик рубахи, рукавчик так искусно отогнутый, так ненаглядно стянутый двойною запонкою, что кажется игрушкою, выточенною из слоновой кости...
Пусть накрахмаленного человека преследуют пожар, наводнение - он не изменит своего размеренного шага, он не допустит, чтоб его облипший вокруг талии сюртук неграциозно распахнулся... Чем жарче на дворе, тем походка его медленнее, шаги размереннее; он часто снимает шляпу и так же осторожно и изящно укладывает ее на прическе: жарко... Жара для него хуже ада: допустить испарину на свое душистым мылом вымытое, душистою пудрою вытертое лицо, позволить, чтобы пот подмочил артистическую прическу, - помилуйте, да это хуже всех казней египетских...
Как ни обратить внимания на такого господина! В Петербурге, в два-три часа пополудни, на Невский выходили все модники. Демонстрируя свой наряд или свою коляску, новые детали туалета или головной убор, они старались запомнить силуэты чужих платьев, понравившихся им, и со знакомыми обсудить театральные новости. Сколько нарядных господ можно было здесь повстречать, увидеть собственными глазами самые модные туалеты, самые изысканные фраки.
Кстати, о фраках. Как ни странно, время не примирило их противников. Уж полвека он в моде, а то там, то здесь услышишь нелестные отзывы о нем. Русский писатель Михаил Николаевич Загоскин (1789-1852) не упускал случая покритиковать этот наряд. Еще в конце 20-х годов в комедии «Благородный театр» его герой актер Посошков любуется узорчатым кафтаном:
Какой костюм! Я рад и весел, как дитя!
Куда, подумаешь, как мода прихотлива!
Что лучше этого? и прочно и красиво,
Так нет! Дай выдумать - и что ж? Дурацкий фрак...
Ну можно ли сравнить?..
В записках «Москва и москвичи» в разделе «Два слова о нашей древней и современной одежде» Михаил Николаевич писал, что если современный сюртук еще как-то «походит еще на человеческое платье»,то фрак, с нелепо вырезанным передом, уж никак не может казаться величавым и красивым. Наоборот, он «смешон и безобразен». Хотя, замечает Загоскин, «красота и величавость одежды дело еще второстепенное», основное ее значение заключается в том, что она укрывает тело человека от «холода и непогоды». И вот этой главной своей функции фрак не выполняет. «Мы в двадцать градусов морозу носим узенькие фраки, которые не застегиваются на груди, и шляпы, которые не закрывают ушей. На это есть шубы и теплые фуражки, скажут мне. Да, конечно! Но в какую гостиную я могу появиться с фуражкою в руке - и не в сто ли раз лучше надевать распашную шубу сверх платья, которая уже сама по себе защищает меня от холоду?»
Писатель размышлял о французских модах и о том, что русские люди нелепо подражают им, чтобы казаться такими же «образованными». «Неужели просвещение и образованность зависят от покроя платья?» - удивленно вопрошал он своего читателя.
Человек здравомыслящий, даже если он и являлся поклонником фраков, задумывался над словами писателя, в чем-то соглашался с ним, с чем-то спорил, но нашим героям, франтам и щеголям, не до чтения. Надлежит каким-то образом изыскать немалые деньги, чтобы пальто заказать или новую шубу справить.
Иностранцев цены на меховые одежды приводили в ужас. Теофиль Готье, посетивший Петербург в 1859 году, писал: «Молодые люди, не военные и не служащие, одеты в пальто на меху, цена на эти пальто удивляет иностранца, и наши модники отступились бы от такой покупки. Мало того, что они сделаны из тонкого сукна на куньем или нутриевом меху, на них еще пришиты бобровые воротники стоимостью от двухсот до трехсот рублей в зависимости от того, насколько у них густой или мягкий мех, темного ли он цвета и насколько сохранил белые шерстинки, торчащие из него. Пальто в тысячу не представляет собою чего-то из ряда вон выходящего, бывают и более дорогие. Это и есть незнакомая нам русская роскошь».
Речь не идет о речном бобре, который стоил сравнительно недорого, имеется в виду мех калана - камчатского бобра. Темный мех его был невероятно густым, плотным и очень красивым. Знаменитая пушкинская строчка «Пушистым снегом серебрится его бобровый воротник» упоминает именно эту пушнину.
А что за дивная манера кутаться в шубу! Не всякий щеголь с первого раза научится, запросто накинув ее, продеть одну руку в рукав, а другую, всунув небрежно в карман, глубоко запахнуться ею. Изящно? Еще как! Да и не только, надетая таким образом, шуба надолго сохраняла домашнее тепло. Подняв ее воротник, надев ватную или норковую шапку, наш модник в своей карете еще долгое время наслаждался на лютом морозе уютным теплом квартиры.
И еще одна деталь туалета - перчатки. Казалось бы мелочь, но перчатки в XIX веке были возведены в такой высокий ранг, что являлись чуть ли не опознавательным знаком, по которому можно было судить о достоинствах или недостатках владельца. Перчатки не снимали почти весь день, их носили и дома, заменив медные ручки межкомнатных дверей, от которых они темнели, на хрустальные. Их шили из кож и тканей под цвет фрака в начале века, в середине самыми модными стали желтые перчатки, черные и белые цвета завоевали симпатии в конце века.
Журнал «Мода» за 1857 год писал: «Сколько мыслей скрывается в перчатке, начиная от смиренной шкурки кролика и от бумажной, замшевой до лайковой перчатки, вышитой шелком! Сколько безконеч- ных значений в различных оттенках лайки. Денди, не говоря ни слова, высказывает, что он едет верхом или что он делает визиты; что он отправляется на свадьбу; едет к посланнику, к портному, швее или в театр. Взгляните на его перчатки и судите сами».
А сколько забот они приносили своим владельцам! Отправляясь на торжественный вечер, модники на всякий случай брали с собой пару свежих перчаток. Если перчатки рвались или пачкались по дороге и при себе не оказывалось запасных, щеголь приказывал кучеру свернуть к ближайшему французскому магазину и покупал новые. А если по каким-то причинам чистых перчаток достать было нельзя - вечер пропадал.
Господин Волков не сказал о том, как часто эти самые маленькие пуговки, которые так трудно застегнуть, отрывались в самый неподходящий момент. Представьте, что возле подъезда уже ждет карета. Наш напомаженный, с завитыми локонами франт бросает в зеркало последний взгляд перед выходом. И фрак отлично сидит, и булавка с первого раза удачно сколола новый галстук, и цепочка от часов видна настолько, насколько этого требует последняя мода, и перчатки с цилиндром - последний штрих в туалете нашего героя. Уже бьют часы и пора выходить, возможно, он уже опаздывает. И в тот самый момент, когда он натягивает перчатки, маленькая желтенькая или беленькая пуговка стремительно вырывается из его пальцев и, словно пуля, летит в стену или зеркало. Какая досада!
Зато как поднимается настроение перед выездом на какой-нибудь, бал, когда и волосы парикмахер уложил как нельзя удачно, и новые туфли не жмут, и одежда сидит как влитая, и пуговицы на перчатке не только не оторвались, а сразу послушно вошли в крохотные петельки.
Внимательный глаз, скользнув по одежде и ее украшениям, мог безошибочно определить социальный статус ее владельца.
Изящные, простые и вместе с тем самые изысканные костюмы создавали мужские портные, великие мастера своего дела - господа Флорио, Шар- мер,Сарра, Оливье. В то время как простоватые щеголи отдавали предпочтение вычурным, нелепым туалетам господина Ассысалова.
Во второй половине XIX века прошла мода на тонкие мужские талии, а их линия переместилась немного ниже, отказались тогда и от многоцветности фраков, и от полосатых и клетчатых брюк. Цветные фраки и пестрые жилеты обнаруживали теперь «дурной тон» своего владельца. Фрак и брюки черного цвета с белоснежным жилетом стали отличительным знаком респектабельности, символом преуспевания, достатка и высокого положения в обществе. На смену пышным галстукам пришли более скромные в виде узкой ленты с плоским бантом, закреплявшейся сзади под воротничком при помощи пряжки.
Лучшие фраки в Москве шили в фирме «Сиже», которая располагалась в Малом Шездниковском переулке. Простые строгие линии фрака предполагали статную фигуру и хорошую осанку, при их отсутствии костюм терял свою представительность. Чтобы скрыть недостатки фигуры, некоторые мужчины были вынуждены надеть корсет. Журнал «Модный свет и модный магазин » в 1884 году оповещал своих читателей о том, что «платье без корсета хорошо сидит особенно при несколько сильно развитой груди. Назначение корсета заключается именно в том, чтобы поддерживать слишком подвижные формы тела». Обязательной деталью к фраку стали рубашки с вшитым пластроном - туго накрахмаленной грудью.
«Золотая молодежь» и «бонвиваны » разных возрастов конца XIX века старались одеваться по картинкам новейших модных журналов или по фотографиям аристократов и миллионеров. Но даже люди, следящие за своей внешностью, в большинстве носили костюмы, сшитые далеко не по последней моде, так как она менялась медленно и только в деталях. Так, костюм пятилетней давности не казался нелепым или смешным. Более внимания уделяли безукоризненному качеству и чистоте своих одежд.
Темные вечерние или светлые летние костюмы требовали совсем небольших дополнений - ослепительной белизны рубашки, дорогого галстука и булавки, кольца, портсигара и часов, желательно от знаменитых ювелиров.
"Повседневная жизнь русских щеголей и модниц"