Роман «Побежденные» («Лебединая песнь») написанный внучкой композитора Римского-Корсакова, Ириной Головкиной, впечатлительные нервные люди (особенно духовно богатые девы), называют «лучшим романом Серебренного века» и «всей правдой о большевиках». Пес знает, какое отношение эта книга может иметь к СВ, поскольку начала писать она ее в конце 50-х, а нафталиново-пафосный стиль «женского романа в розовых обложках», конечно, раздражает, но вещь реальная сильная, прямо лучшее из белодельческой прозы. Действительно есть в этом какая-то сермяжная правда, очень рекомендую почитать, прямо лучшая агитация за социализм и революцию - шла еще только десятая страница, а мне уже хотелось напевать про себя «Ah! ça ira, ça ira, ça ira, Les aristocrates on les pendra». Внук писательницы рассказывал, что еще в 80-х к его бабушке подходили люди, которые с пролетарской прямотой ей говорили, что напрасно такую контру в свое время не добили. Я не хочу сказать, конечно, что они были правы и реально негоже такое говорить пожилой женщине, но если она и впрямь вела себя в соответствии с ценностями, изложенными ей в главном романе (написанном для себя и своих единомышленников), то это немного оправдывает поведение этих людей - ну процентов так на 50. Создавали, значит, белодельцы-эмигранты хоть какое-то позитивное мнение о «лучших русских» и «белых рыцарях» а пришла советская пенсионерка из этих самых «бывших» и вывалила все свое мировоззрение в одном романе, так что восхищаться и находить в таких людях хоть что-то хорошее могут только совершенно угашенные сторонники «Белого дела» или совсем уж слепые и эмоционально тупые люди. Никакая советская пропаганда, которая наоборот относилась к этой публике слишком мягко, не оттаптывалась так на них. Наоборот, это сделала их горячая поклонница, внучка композитора Римского-Корсакова!
Там же вылитый паноптикум. Каждый персонаж - ядерная смесь спеси, чванства, эгоизма, высокомерия, социального и обычного расизма, вкупе с беспомощностью, инфантильностью, глупостью, никчемностью и обычной подлостью. Показаны люди, называющие себя «лучшими», хотя по тексту ни из чего не следует, что же их делает не то что «лучшими», но хотя бы просто хорошими или даже терпимыми. В 1914 году они говорили, что не пожалеют ни своей, ни чужой (добавим - особенно чужой) жизни ради страны и «народа-богоносца». Наступают 20-30-е, «народ-богоносец» превращается в Хама, а они сами уже нечеловечески страдают из-за каких-то утраченных люстр, поместий, бриллиантов. Ах, эти фарфоровые тарелочки, из которых мы раньше ели деликатесы, а теперь жрем картошку. Ах, нужно продать голландскую вазу, чтобы купить материала на платье. Ах, за кого же выдавать замуж Асеньку, ведь нет ровни - сплошное быдло кругом, но может наши еще отобьются и будет у Асеньки медовый месяц в Венеции, а свадебное платье в Париже закажем. Ах мы лучше умрет от голода, чем будем работать на советское государство. Трагедия большая, что и говорить, дамы больше не душатся «Пармской фиалкой», мужчины не целуют дамам ручки ручкам, по улицам больше не ездят ландо и роскошные белые машины, детей не выгуливают гувернантки, в театре сидят какие-то плебеи и «сплошной Бердичев» (я не шучу, так и написано). Проблематика описана Мариенгофом в «Циниках» - там Ольга в годы гражданской войны не знала как жить, если в магазинах исчезнет герленовская помада. Только тут это все на серьезных щах.
Марина Драгомирова ходит в церковь, где бьется головой о пол, каясь в своем грехе. Грех заключается в том, она вышла замуж за советского служащего-еврея, которого она не любит и, признавая, в общем, неплохим человеком втайне ненавидит - за семитскую внешность, за происхождение, за местячковый акцент, за «отсутствие культуры». Вот такое падение. Ну и воду он, конечно, тоже выпил: «Я всегда чувствую, какая бездна разделяет меня и их не потому только, что я интеллигентнее их, а потому, что мы - русские - пережили за это время такое море скорби, которое не снится этим самодовольным евреям» (вместо «евреев» было то слово, за которое на фейсбуке банят). «Морем скорби» Марина называет то, что после революции ей пришлось есть воблу с картошкой, ютиться в маленькой комнатке и жить жизнью большей части населения дореволюционной России. Зато теперь у нее большая квартира, домработница, беличьи шубки, машина и прочие ништяки, доступные жене советского начальника. Нет, это не проституция и паразитизм, ведь она так «страдала»! Больше того, по ее просьбами (вру, там написано, что Марина закатила пару скандалов) муж, рискуя всем, устроил на работу бывшего белогвардейского офицера Олега Дашкова, живущего под чужой фамилией. В качестве благодарности благородный офицер стал любовником Марины, когда она ему предложила (он там по сюжету вообще слаб на передок - если какая-нибудь благородная барышня начинает на него вешаться, то отказать он никак не может, ибо не владеет-с собой). А расстались они не потому, что отношаться с ней показалось Олегу неэтичным, а потому, что Марина была готова трахаться с главной любовью ее жизни, но не хотела выходить за него, нищеброда и экс-князя, замуж, лишившись таким образом того профита, которые давал ей брак. То есть, Олега всего лишь банально заела гордыня.
Еще прекрасный пассаж, раскрывающий внутренний богатый внутренний мир персонажа и его человеколюбие, например: «Хорошо, если среди русских, а то так загонят к киргизам или якутам... узкоглазые, грязные, твердолобые, тупоголовые уроды, которых я ненавижу!». Или вот: «- А кому предназначается вторая порция? - спросил Олег, уверенный, что она ответит «тебе», и уже готовый сказать «отказываюсь в пользу моей Кисы», но она только нахмурилась. - Ты кажется, забыл, что в квартире не один больной ребенок, а двое? - А! Понимаю! Опять на сцену маленький выродок с черепом отсталой расы. Таких черепов никто еще никогда не видел у русских детей, - сказал он с оттенком досады»
А вот набожная христианка, добрая девушка и сестра милосердия Елочка отчитывает другую медсестру:
«- Как дежурство? Разве после прихода красных госпиталь еще функционировал?
- А как же! У красных свои раненые были и солдаты наши еще лежали.
- И вы остались работать? Это беспринципно, простите!»
Эта же Елочка сердобольно вызвалась колоть морфием борзую собаку, которую не усыпили только из соображений сентиментальности, а вот красных лечить - это беспринципно и западло, да. Валентин, служа во время ГВ на стороне красных, сознательно портил провиант, чтобы поднасрать клятым совками, и посылал своих солдат набить ему рябчиков на обед. Тот же Олег расстрелял девять пленных красноармейцев чисто из-за они ему своим видом напомнили о пережитых страданиях. Бабушка запрещает 17-летней Асе пойти на концерт с евреем (не удосужившись снизить голос - нарочно, чтобы он услышал) - это уже в начале тридцатых годы, между прочим. Такое там на каждом шагу! И нет, это не карикатура и не сатира, а просто зарисовки среды, которую Головкина хорошо знала и понимала, с большим таким пиететом описано. Та самая культура, утонченность и цивилизованность, которыми герои кичатся (хотя им стоило бы этого стесняться)
Мимоходом всплывают интересные моменты. Например, что даже упоротая Елочка считает падение монархии неизбежным, а Николая Второго хорошим человеком, но плохим императором. Что заболевший работник не может быть уволен и ему дают больничный. Что рабочий-сосед по коммуналке, который ушел добровольцем в РККА в 16 лет, теперь получает высшее образование. Но «бывшие» этого не замечают и не рефлексируют об этом, будучи погруженными в свои внутренние переживания о прошлом, ненависть и ксенофобию.
Я даже поняла, что мне вся эта «гибель богов» напоминает - роман «Благоволительницы» Литтелла, написанный от лица офицера СС (с погрешность на талант, то, что сам Литтелл не нацист и у него это художественный прием, а вот у внучки композитора - вполне себе сложившееся мировоззрение и регистр мысли). Та же брезгливость и презрение по отношению ко всяким "недочеловекам" и коммунистам, которых он видит на видит на Восточном фронте. Эти герои тоже на всех смотрят, как будто они на другую планету попали, к представителям не своего вида. Так-то они народ любят, особенно руSSкий и особенно в теории, а на практике готовы смотреть как на "собаку, друга человека" только на прислугу, знающую свое место, и подобострастно заглядывающую им в рот. Но почитайте отзывы восхищенной публики о книге на лайвлибе, например. Кому-то, кого герои романа и за людей-то не посчитали бы, вся эта байда нравится, что аж за ушами трещит - про черепа, высокие отношения, тонкие натуры и "людей, которых больше не делают"
На фото, собственно, внучка композитора с черепом правильной формы