Свинарник (Porcile) 1969, Пазолини
«Я убил своего отца. Я ел человеческое мясо. Я дрожал от радости» - триединство фраз, последние (и единственные за весь фильм) слова Каннибала, превращаются в своего рода кощунственную молитву. Пустынные вулканические земли складывается в апокалиптический ландшафт, лицо приговоренного, отказавшегося от утешений священника, преображается, приобретая иконографическое сходство с Христом. Время-место действия не понятно. Понятно только то, что это мир еще не познавший классической ренессансной гармонии - он еще слишком молод, чтобы разделять прекрасное и мерзкое, священное и святотатственное. Он аскетичен, полон витальной силы и язычески чист. Отделить голову от туловища, бросить ее в жерло вулкана, отделить сухожилия от костей... «Я убил своего отца. Я ел человеческое мясо. Я дрожал от радости». Богохульная аналог канонической формулы «Во имя Отца, Сына и Святого Духа, скрепленной кровью - он убил своего отца, он ел человеческую плоть и был сам съеден стаей диких собак во имя своего Великого нигилистического бунта. Бегство в ничто. Только воскреснуть ему не суждено.
Юлиан, продолжатель дела анти-Христа, носящий имя знаменитого «Отступника» уже начисто не способен ни на какие бунты. Извечная по доктору Фрейду идея отцеубийства еще никогда так не владела умами, как в Италии 60-х, где выросло целое поколение мальчиков, с детства чувствовавших неловкость от вопроса «Кем работал папа?». Папа самого Пазолини был аристократом и военным со всеми вытекающими, потому миф о злосчастном фиванском царе (который он экранизировал в 1967) и бунт против Отца, то, как гаранта космического порядка, то, как воплощения тоталитарной, репрессивной силы, стал лейтмотивом всего его творчества. Канул «век невинности», Дьявол после «смерти Бога» растворился в мелочах и человеческой пошлости. Место Отца занял злой Демиург, Творец неподлинного мира, где картон не только декорации, но и люди.
Как нетрудно догадаться в фокусе внимания Пазолини снова пороки общества, представленного в виде буржуазной семьи. Причем все показано именно так, что импровизированная «семья» Каннибала смотрелась гораздо симпатичней (хотя это еще умудриться надо было). Клементи играет, конечно, совершенно инфернальное существо. Но на его молчаливой сосредоточенности человека, столкнувшегося там, в пустыне с тотальным Абсурдом, лежит печать некоего сверхчеловеческого величия. Юлиан в исполнении «иконы» «Новой волны» Жана-Пьера Лео безволен и неумеренно болтлив, а его единственная возможность устроить бунт - это впасть в оцепенение, в летаргический сон «покорного и непокорного», полный отказ, действие-бездействие, двойственность, как и все остальное у этого персонажа. Очень яркая метафора. Потому, что если поссать в знак протеста на Берлинскую стену или заниматься скотоложеством - это свобода, то такая свобода тоже так себе. Таким образом, в современном «обществе спектакля» бунт возможен только в виде клоунады, либо в виде крайней девиации. И то только пока свиньи не сожрут тебя живьем.
Попытка отрицания и дисконнекта с божественным ни к чему не ведет, ибо, если Каннибалу было чего отрицать, то Юлиану рвать не с чем. Чтобы рвать, надо вначале связаться. Надо знать, кто услышит шокирующие и безумные слова, прогневившие небеса. Но столь разговорчивый несостоявшийся апостол заканчивает жизнь в молчании и без свидетелей, под чавканье свиней. Наступила эра тотального дефицита смысла. Никаких связей ни на вертикальном, ни на горизонтальном уровне. Очень показателен диалог у постели Юлиана между двумя любящими (?) его женщинами, из которого можно понять, что, как минимум, одна из них чего-то не знает. Или обе не знают. Республика Сало пала, но ее идеи побеждают. Все людоеды мимикрировали, нашли свое место под солнцем и стали цивилизованным людьми - опасными зверями в человеческих масках, Бог-отец съеден уже давно, Сфинкс молчит. Каждая свинья в своем уютном загоне-дворце, где жрет и гадит на серебре. Очень хочется сказать, что убийцы Пьера Паоло Пазолини получили свое возмездие (хоть бы и такое, как Каннибал в фильме - пофиг, заебали, тошнит от ублюдков), что мир изменился с 1945 года, но нельзя так сказать. Дом без Хозяина, наследство без наследника.