Осознание и боль приходят после.
Принимая позицию своих родителей по очереди, я поняла, что уже потеряла свою.
Хотя, казалось бы, мне 21 год, и своё мнение у меня есть и было всегда.
Утром 29 декабря у меня умер дедушка. Ему было 88 лет. Мой отец как раз в то время гостил у своих родителей, и дедушка умер у него на руках. Надо сказать, что у семьи папы, да и у него самого, была очень прочная связь с близкими,родителями и братьями. Такая, которую я, пожалуй, не видела ни у кого и никогда. Не стану описывать, в какую бездну отчаяния впал мой отец. Он плакал. Плакал как ребёнок. А моя мать не могла понять этого, хотя сама потеряла отца, когда ей было 8 лет, и младшего брата, когда ей было около 30.
На 31 декабря были назначены похороны. Мы с матерью выехали 30 декабря в обед в Витебск обл, д. Шумилино, где и происходили "события" - я искренне хотела поддержать отца и попрощаться с дедушкой, который был для меня, наверное, одним из самых светлых воспоминаний детства. Ничто не смущало меня: последние два-три года он был прикован к постели, перенёс инсульт и лишился возможности разговаривать. Ему становилось хуже, и вся наша большая семья понимала, что рано или поздно, он покинет нас. Однако, как бы ты не готовился к смерти, всё равно, она становится неожиданным и чудовищным сюрпризом.
По дороге в деревню я занималась работой - 4 декабря передача эскизов программисту, поэтому работы было очень много. Внутренне я ещё ничего не понимала, и не испытывала никакой тяжести и дискомфорта. Я ехала отдавать дань, не понимая, каким грузом это повиснет на шее моей и моих родных.
Отец был спокоен. Я крепко обняла его при встрече. Собрались соседи, родственники. По довольно старой и странной русской традиции, все сидели возле гроба, провожая мёртвого дедушку второй день в Царствие Небесное. Войдя в комнату, я остолбенела. Ноги приросли к полу. Я видела, как все, кто приехал, по очереди целуют покойника в лоб, крестятся и душат внутри приступы истерики. И подходила моя очередь. Я приложила немало усилий,чтобы подойти туда. Я увидела бледное лицо своего дедушки, который, как мне казалось, должен был вот-вот открыть глаза и улыбнуться мне, как он всегда это делал. Но он был неподвижен. Я не смогла ничего сделать, я ломала руки в замке и душила приступы слёз. Я не хотела верить. Я не хотела видеть, как это ужасно. Я прокленала все старые русские традиции и презирала всех, кто сидел и смотрел на него. Мне хотелось спрятать его скорее, чтобы никто не тревожил его. Мне хотелось прогнать всех этих соседей, которые так страстно ждали завтрашнего помина и халявной жратвы с выпивкой. Меня душили слёзы. Я отошла от гроба и отвернулась. Стало плохо. Я решила выйдти из комнаты.
Какое-то время прогулявшись на улице, выкурив сигарету, я вернулась в дом. Вся родня стала осматривать меня с ног до головы. Обсуждать, спрашивать о планах на будущее, и о женитьбе, которую я даже не вносила в планы. "Настя, не балуй. Заканчивай университет и замуж выходи. Нечего в девках ходить!"- говорила мне бабушка. Я отмалчивалась и говорила, что не знаю, что меня ждёт и где я буду, а братья отца и их жёны откуда-то все знали, что я собиралась в определённую страну и определённый город. Это было омерзительно. Отец всегда рассказывал родне всё, что я так хотела сохранить в тайне.
Папа вёл себя иначе. Нас с мамой будто не было. Мы хотели поддержать. Я хотела поговорить. Но он был с семьёй, чувствовал себя лучше с ними. Я не осуждала его. Ничуть. Они все безумно тяжело переживали это.
Ночь прошла очень плохо. Исключу подробности- я хочу сказать не об этом. У меня не было тоски, не было мучений. Я уже беспокоилась за свои эскизы и работу. И хотела сразу после помина уехать обратно в Минск, чтобы встретить НГ в стенах дома.
Пришло время похорон. Мой дедушка был очень уважаемым человеком. Он прошёл войну. Имел звание. И почёт в обществе. У него было необыкновенно доброе сердце. Мою бабушку он всегда называл "Моя светлость" и никак иначе. Он воспитал троих сыновей и взял под крыло ещё одного ребёнка, который даже не было ему родным. Потерял дочь,когда ей было 8 лет. Но всегда шёл вперёд и был надёжной опорой. Защитой. Мужчиной.
Военный оркестр приехал ровно в 13:00. Они вынесли тело. Собрались все, кто должен был собраться. Венки, крест. Тогда я поняла, что меня определённо будут кремировать - шествие людей, убивающая музыка оркестра, бледная голова моего дедушки, подкашивающиеся ноги моего отца, его слёзы. Это было слишком для меня. Лицо искожалось в борьбе удушающей истерики. Я злилась, я не хотела плакать. Я хотела прогнать всех и заглохунть этот дурацкий оркестр. Этот цирк, эту показуху. С глаз долой. Я не хотела чужих. Это было невыносимо.
Тело погрузили в автобус, чужие положили венки.Мы двинулись на кладбище.
Я стояла в толпе людей. В толпе родных. Дедушкин гроб поставили на горку земли возле выкопанной могилы. Какие-то важные люди приносили соболезнования. А я плакала. Душилась и сдерживала истерику. ЕГО НЕТ. ЕГО ЗАБЕРУТ И ЗАКОПАЮТ. ОН МЁРТВ. Он оставил нас. Оставил. Всё доброе, светлое, чем так редко наполнялось моё детство и сердце, сейчас заколотят в синей коробке, опустят в землю и закопают. Это было невыносимо.
И снова.....Прощание. Все по очереди. Я не хотела идти. Я не могла. Но я поняла, что это последняя возможность для меня посмотреть на него и сказать ему о том, как я его любила. Всегда. Я подошла предпоследней. Положила руку на его руки, и меня забила истерика. Я рыдала. В голос. Но всё равно сдерживала и ушла в толпу тех, кто так же стоял и сдерживал. Заиграл проклятый оркестр. И крышку гроба начали забивать. Всхлипы, горе захлестнули нашу семью. Мы не могли. Не могли.
....
Спустя 20 минут я смогла успокоиться, обрести равновесие в ходьбе, положив компьютер в машину, я взяла сигарету и подальше от глаз зашла за автобус, который привёз людей и закурила, дав волю своим рыданиям. Я не сдерживалась, потому что больше не могла. Никто не видел меня. Я очень хотела, чтобы никто не видел. Я говорила с Ним. Спрашивала,почему, но не требовала ответа, потому что знала сама, что когда это приходит, мы ничего не можем сделать/помешать/решить. Это воля Господа.
Ресторан, поминки. Дорога в Минск. Бестактное поведение моей бабушки, которая обрела маразм при светлой голове и памяти. Матриархат семьи Андреевых пришёл к своему апогею. Всё хорошее, доброе и ласковое, что было, покинуло нас. Так скоро и так внезапно. Всё умерло там для меня.
Моя мать была в трансе- отец поменялся и сказал, что останется до 9 января там. Я ничего не сказала ему, мама взбесилась. Весь этот комок вылился в новогоднюю ночь. Мы приехали и были выжиты. Брат с бабушкой (по маминой линии) накрывали на стол. Стоял празничный Моэт. Ёлочка. Голубой огонёк и оливье. А было так тошно. Хотелось напиться. Начались разговоры, кто прав, кто виноват. У матери пошли разговоры ни о чём. Отец напился, я слышала по голосу, когда он звонил. А его сахар в крови превышал норму почти в 4 раза ещё до похорон.
Салюты. Поздравления друзей. Мне казалось, что просто идёт ген репетиция церемонии наступления Нового Года. Я ничего уже не понимала. Поссорившись с матерью, обидевшись на отца, я открыла бутылку драй мартини и пила его до рвотных рефлексов- нервы истощили меня, апетита не было. Хотелось быть в нигде.
К Артёму пришли друзья, они засели в летнем домике, пили коньяк. А мне до смерти захотелось курить, и я пошла к ним, чтобы одолжить сигарету. Это взбодрило меня, и мы протупили до 6 утра, отправив всех по домам.
Дальше странное забытьё. Боли не было, я отправила заказчикам новые эскизы. Поздравила маму и бабушку с новым годом. А ночью разговаривала с сестрой, которая выслушала и заставила меня посмотреть другим взглядом на вещи. Мне стало сначала всё равно. И с этой мыслью я проглотила обиды, горечь и смятение. А сегодня, 2 января, мне стало больно. Больно по-настоящему. У брата завтра день рождения. Надо радовать его. Надо делать любимую работу. Надо жить дальше.
И надо слушать, что говорит тебе твой разум. Мне так тяжело, что я едва могу понять это и сказать кому-то ещё. Написала Катюше, они с мужем приехали из Москвы сюда, к родственникам. После 4-го января, думаю. мы увидимся. 6-го вечером я пойду в церковь на всеночную.
Устала писать. Не люблю долгих рассказов. Истощена.
Хочу увидеть Артура и забыть про всё, что пришлось пережить на этих каникулах.
Хочу Будущего для своей семьи. Которое я обеспечу.
Хотя, казалось бы, мне 21 год, и своё мнение у меня есть и было всегда.
Утром 29 декабря у меня умер дедушка. Ему было 88 лет. Мой отец как раз в то время гостил у своих родителей, и дедушка умер у него на руках. Надо сказать, что у семьи папы, да и у него самого, была очень прочная связь с близкими,родителями и братьями. Такая, которую я, пожалуй, не видела ни у кого и никогда. Не стану описывать, в какую бездну отчаяния впал мой отец. Он плакал. Плакал как ребёнок. А моя мать не могла понять этого, хотя сама потеряла отца, когда ей было 8 лет, и младшего брата, когда ей было около 30.
На 31 декабря были назначены похороны. Мы с матерью выехали 30 декабря в обед в Витебск обл, д. Шумилино, где и происходили "события" - я искренне хотела поддержать отца и попрощаться с дедушкой, который был для меня, наверное, одним из самых светлых воспоминаний детства. Ничто не смущало меня: последние два-три года он был прикован к постели, перенёс инсульт и лишился возможности разговаривать. Ему становилось хуже, и вся наша большая семья понимала, что рано или поздно, он покинет нас. Однако, как бы ты не готовился к смерти, всё равно, она становится неожиданным и чудовищным сюрпризом.
По дороге в деревню я занималась работой - 4 декабря передача эскизов программисту, поэтому работы было очень много. Внутренне я ещё ничего не понимала, и не испытывала никакой тяжести и дискомфорта. Я ехала отдавать дань, не понимая, каким грузом это повиснет на шее моей и моих родных.
Отец был спокоен. Я крепко обняла его при встрече. Собрались соседи, родственники. По довольно старой и странной русской традиции, все сидели возле гроба, провожая мёртвого дедушку второй день в Царствие Небесное. Войдя в комнату, я остолбенела. Ноги приросли к полу. Я видела, как все, кто приехал, по очереди целуют покойника в лоб, крестятся и душат внутри приступы истерики. И подходила моя очередь. Я приложила немало усилий,чтобы подойти туда. Я увидела бледное лицо своего дедушки, который, как мне казалось, должен был вот-вот открыть глаза и улыбнуться мне, как он всегда это делал. Но он был неподвижен. Я не смогла ничего сделать, я ломала руки в замке и душила приступы слёз. Я не хотела верить. Я не хотела видеть, как это ужасно. Я прокленала все старые русские традиции и презирала всех, кто сидел и смотрел на него. Мне хотелось спрятать его скорее, чтобы никто не тревожил его. Мне хотелось прогнать всех этих соседей, которые так страстно ждали завтрашнего помина и халявной жратвы с выпивкой. Меня душили слёзы. Я отошла от гроба и отвернулась. Стало плохо. Я решила выйдти из комнаты.
Какое-то время прогулявшись на улице, выкурив сигарету, я вернулась в дом. Вся родня стала осматривать меня с ног до головы. Обсуждать, спрашивать о планах на будущее, и о женитьбе, которую я даже не вносила в планы. "Настя, не балуй. Заканчивай университет и замуж выходи. Нечего в девках ходить!"- говорила мне бабушка. Я отмалчивалась и говорила, что не знаю, что меня ждёт и где я буду, а братья отца и их жёны откуда-то все знали, что я собиралась в определённую страну и определённый город. Это было омерзительно. Отец всегда рассказывал родне всё, что я так хотела сохранить в тайне.
Папа вёл себя иначе. Нас с мамой будто не было. Мы хотели поддержать. Я хотела поговорить. Но он был с семьёй, чувствовал себя лучше с ними. Я не осуждала его. Ничуть. Они все безумно тяжело переживали это.
Ночь прошла очень плохо. Исключу подробности- я хочу сказать не об этом. У меня не было тоски, не было мучений. Я уже беспокоилась за свои эскизы и работу. И хотела сразу после помина уехать обратно в Минск, чтобы встретить НГ в стенах дома.
Пришло время похорон. Мой дедушка был очень уважаемым человеком. Он прошёл войну. Имел звание. И почёт в обществе. У него было необыкновенно доброе сердце. Мою бабушку он всегда называл "Моя светлость" и никак иначе. Он воспитал троих сыновей и взял под крыло ещё одного ребёнка, который даже не было ему родным. Потерял дочь,когда ей было 8 лет. Но всегда шёл вперёд и был надёжной опорой. Защитой. Мужчиной.
Военный оркестр приехал ровно в 13:00. Они вынесли тело. Собрались все, кто должен был собраться. Венки, крест. Тогда я поняла, что меня определённо будут кремировать - шествие людей, убивающая музыка оркестра, бледная голова моего дедушки, подкашивающиеся ноги моего отца, его слёзы. Это было слишком для меня. Лицо искожалось в борьбе удушающей истерики. Я злилась, я не хотела плакать. Я хотела прогнать всех и заглохунть этот дурацкий оркестр. Этот цирк, эту показуху. С глаз долой. Я не хотела чужих. Это было невыносимо.
Тело погрузили в автобус, чужие положили венки.Мы двинулись на кладбище.
Я стояла в толпе людей. В толпе родных. Дедушкин гроб поставили на горку земли возле выкопанной могилы. Какие-то важные люди приносили соболезнования. А я плакала. Душилась и сдерживала истерику. ЕГО НЕТ. ЕГО ЗАБЕРУТ И ЗАКОПАЮТ. ОН МЁРТВ. Он оставил нас. Оставил. Всё доброе, светлое, чем так редко наполнялось моё детство и сердце, сейчас заколотят в синей коробке, опустят в землю и закопают. Это было невыносимо.
И снова.....Прощание. Все по очереди. Я не хотела идти. Я не могла. Но я поняла, что это последняя возможность для меня посмотреть на него и сказать ему о том, как я его любила. Всегда. Я подошла предпоследней. Положила руку на его руки, и меня забила истерика. Я рыдала. В голос. Но всё равно сдерживала и ушла в толпу тех, кто так же стоял и сдерживал. Заиграл проклятый оркестр. И крышку гроба начали забивать. Всхлипы, горе захлестнули нашу семью. Мы не могли. Не могли.
....
Спустя 20 минут я смогла успокоиться, обрести равновесие в ходьбе, положив компьютер в машину, я взяла сигарету и подальше от глаз зашла за автобус, который привёз людей и закурила, дав волю своим рыданиям. Я не сдерживалась, потому что больше не могла. Никто не видел меня. Я очень хотела, чтобы никто не видел. Я говорила с Ним. Спрашивала,почему, но не требовала ответа, потому что знала сама, что когда это приходит, мы ничего не можем сделать/помешать/решить. Это воля Господа.
Ресторан, поминки. Дорога в Минск. Бестактное поведение моей бабушки, которая обрела маразм при светлой голове и памяти. Матриархат семьи Андреевых пришёл к своему апогею. Всё хорошее, доброе и ласковое, что было, покинуло нас. Так скоро и так внезапно. Всё умерло там для меня.
Моя мать была в трансе- отец поменялся и сказал, что останется до 9 января там. Я ничего не сказала ему, мама взбесилась. Весь этот комок вылился в новогоднюю ночь. Мы приехали и были выжиты. Брат с бабушкой (по маминой линии) накрывали на стол. Стоял празничный Моэт. Ёлочка. Голубой огонёк и оливье. А было так тошно. Хотелось напиться. Начались разговоры, кто прав, кто виноват. У матери пошли разговоры ни о чём. Отец напился, я слышала по голосу, когда он звонил. А его сахар в крови превышал норму почти в 4 раза ещё до похорон.
Салюты. Поздравления друзей. Мне казалось, что просто идёт ген репетиция церемонии наступления Нового Года. Я ничего уже не понимала. Поссорившись с матерью, обидевшись на отца, я открыла бутылку драй мартини и пила его до рвотных рефлексов- нервы истощили меня, апетита не было. Хотелось быть в нигде.
К Артёму пришли друзья, они засели в летнем домике, пили коньяк. А мне до смерти захотелось курить, и я пошла к ним, чтобы одолжить сигарету. Это взбодрило меня, и мы протупили до 6 утра, отправив всех по домам.
Дальше странное забытьё. Боли не было, я отправила заказчикам новые эскизы. Поздравила маму и бабушку с новым годом. А ночью разговаривала с сестрой, которая выслушала и заставила меня посмотреть другим взглядом на вещи. Мне стало сначала всё равно. И с этой мыслью я проглотила обиды, горечь и смятение. А сегодня, 2 января, мне стало больно. Больно по-настоящему. У брата завтра день рождения. Надо радовать его. Надо делать любимую работу. Надо жить дальше.
И надо слушать, что говорит тебе твой разум. Мне так тяжело, что я едва могу понять это и сказать кому-то ещё. Написала Катюше, они с мужем приехали из Москвы сюда, к родственникам. После 4-го января, думаю. мы увидимся. 6-го вечером я пойду в церковь на всеночную.
Устала писать. Не люблю долгих рассказов. Истощена.
Хочу увидеть Артура и забыть про всё, что пришлось пережить на этих каникулах.
Хочу Будущего для своей семьи. Которое я обеспечу.