1925 год и все с ним связанное.
От «Великого Гэтсби» и «Миссис Дэллоуэй» до «Процесса»: The Financial Times расказывает о том, что новаторские произведения литературной золотой лихорадки 1925 года остаются яркими и влиятельными и сегодня:
"Какой год ХХ века ознаменовал собой Пик литературного искусства? Возможно, это был 1925 год с его славным урожаем? Взгляд в прошлое - прекрасная, хотя и бесполезная вещь, но все же интересно, приветствовал ли новый год столетие назад хотя бы один жадный до книг читатель, ожидая, что он станет свидетелем литературной золотой лихорадки. На самом деле, одно из знаковых произведений, опубликованных в те месяцы, рассказывает о настоящей золотой лихорадке: "Золото" швейцарского поэта, ставшего романистом, Блеза Сандрара - сага об амбициях, жадности и крахе, действие которой происходит в Калифорнии 1840-х годов, переживающей подъем и спад.
Роман Сандрара редко появляется в статьях о том необычном периоде, хотя Голливуд уделил ему достаточное внимание, экранизировав его (как «Sutter’s Gold»). 1925 год в одной только американской художественной литературе стал свидетелем появления «Великого Гэтсби» Ф. Скотта Фицджеральда, «The Professor’s House» Уиллы Кэсер, «Американской трагедии» Теодора Драйзера, «Манхэттен» Джона Дос Пассоса и «Становление американцев» Гертруды Стайн - не говоря уже об историях, собранных в прорывной сборник ("В наше время") репортером-эмигрантом в Париже и протеже Стайн по имени Эрнест Хемингуэй. Он вчесте с Сандраром выпивал на Монпарнасе.
По другую сторону Атлантики мы приветствуем «Миссис Дэллоуэй» Вирджинии Вулф, как еще одно художественное чудо 1925 г. Не так часто почитают сатиру о жизни после Первой мировой войны Олдоса Хаксли «Эти опавшие листья», «Конец парада» Форда Мэдокса Форда, часто упускают из виду жемчужину Уильяма Герхарди «Полиглоты». Во Франции посмертно всплыла "Беглянка" в качестве предпоследнего тома «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста, в то время как Андре Жид опубликовал свою остроумную лабиринтную историю о масках и лжи в эпоху подделок - «Фальшивомонетчики». На немецком языке появилась зловещая история, которую Франц Кафка сочинил в 1914-1915 годах - вопреки желанию к тому времени умершего автора - под названием «Процесс». А в Москве журнал «Россия» выпускал по частям мастерский роман о разоренном войной Киеве, написанный политически подозрительным писателем, - «Белая гвардия» Михаила Булгакова. Ее сценическая версия («Дни Турбиных»), как ни парадоксально, стала любимым спектаклем Сталина.
Книги, которые остаются в памяти, не всегда появляются сразу после их создания. Некоторые из этих новаторских произведений - Стайн, Кафка, Пруст - предшествуют времени публикации. Но Кафка, например, быстро задел нерв эпохи в своей басне о кротком клерке, арестованном «без каких-либо нарушений» и брошенном в бюрократический кошмар, который определит столетие для многих миллионов. Какова бы ни была их хронология, ключевые названия того момента середины 1920-х годов читаются не просто как определяющие произведения того периода, но и как руководства по состоянию ума, искусства и общества, которые остаются актуальными и яркими и сегодня; 2025 год станет свидетелем рождения полки романов, которые обязаны, явно или замаскированно, по крайней мере Вулф, Кафке и Фицджеральду.
Эти пионеры модернизма оригинальными способами представляли самость, сознание, время, а также волнение и отчуждение городской жизни, движимой технологиями. Но не все звездные книги 1925 г. следовали правилам авангарда: Кэсер и Драйзер сочетали современные темы с более традиционным повествованием. В предисловии к «Миссис Дэллоуэй» Вулф настаивала, что опыт предшествует стилю. Описанный ею единственный лондонский день, профильтрованный через перекрывающиеся сознания, был не «преднамеренным потомком метода», а просто самостоятельно построенным домом для внутренней реальности.
Затянувшаяся травма первой мировой войны - а для Булгакова и Герхарди - и русской революции - бросает свою тень на многие шедевры. Она может быть в центре внимания, как у Форда или Кэсер. Или, как у Фицджеральда или Вулф (которые пишут, что «этот поздний век мирового опыта породил во всех них, во всех мужчинах и женщинах, источник слез»), таиться на заднем плане мыслей и поступков. Она может и не проявляться, но всегда маячить. Хемингуэй вспоминая о своей классической «На Биг-Ривер» говорил, что эта история «о возвращении с войны, но в ней не было никакого упоминания о войне».
Так что, если вы жаждете еще одного золотого литературного года, будьте осторожны в своих желаниях. Инновационные книги, возвещающие о новом начале, могут яростно бороться с бременем частной и общественной истории. Вымышленные революционеры 1925 года понимали это. Как и рассказчик Фицджеральда Ник Каррауэй, который знал, что «мы бьемся, как лодки против течения, непрестанно уносимые назад в прошлое»."
Телеграм-канал "Интриги книги"
"Какой год ХХ века ознаменовал собой Пик литературного искусства? Возможно, это был 1925 год с его славным урожаем? Взгляд в прошлое - прекрасная, хотя и бесполезная вещь, но все же интересно, приветствовал ли новый год столетие назад хотя бы один жадный до книг читатель, ожидая, что он станет свидетелем литературной золотой лихорадки. На самом деле, одно из знаковых произведений, опубликованных в те месяцы, рассказывает о настоящей золотой лихорадке: "Золото" швейцарского поэта, ставшего романистом, Блеза Сандрара - сага об амбициях, жадности и крахе, действие которой происходит в Калифорнии 1840-х годов, переживающей подъем и спад.
Роман Сандрара редко появляется в статьях о том необычном периоде, хотя Голливуд уделил ему достаточное внимание, экранизировав его (как «Sutter’s Gold»). 1925 год в одной только американской художественной литературе стал свидетелем появления «Великого Гэтсби» Ф. Скотта Фицджеральда, «The Professor’s House» Уиллы Кэсер, «Американской трагедии» Теодора Драйзера, «Манхэттен» Джона Дос Пассоса и «Становление американцев» Гертруды Стайн - не говоря уже об историях, собранных в прорывной сборник ("В наше время") репортером-эмигрантом в Париже и протеже Стайн по имени Эрнест Хемингуэй. Он вчесте с Сандраром выпивал на Монпарнасе.
По другую сторону Атлантики мы приветствуем «Миссис Дэллоуэй» Вирджинии Вулф, как еще одно художественное чудо 1925 г. Не так часто почитают сатиру о жизни после Первой мировой войны Олдоса Хаксли «Эти опавшие листья», «Конец парада» Форда Мэдокса Форда, часто упускают из виду жемчужину Уильяма Герхарди «Полиглоты». Во Франции посмертно всплыла "Беглянка" в качестве предпоследнего тома «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста, в то время как Андре Жид опубликовал свою остроумную лабиринтную историю о масках и лжи в эпоху подделок - «Фальшивомонетчики». На немецком языке появилась зловещая история, которую Франц Кафка сочинил в 1914-1915 годах - вопреки желанию к тому времени умершего автора - под названием «Процесс». А в Москве журнал «Россия» выпускал по частям мастерский роман о разоренном войной Киеве, написанный политически подозрительным писателем, - «Белая гвардия» Михаила Булгакова. Ее сценическая версия («Дни Турбиных»), как ни парадоксально, стала любимым спектаклем Сталина.
Книги, которые остаются в памяти, не всегда появляются сразу после их создания. Некоторые из этих новаторских произведений - Стайн, Кафка, Пруст - предшествуют времени публикации. Но Кафка, например, быстро задел нерв эпохи в своей басне о кротком клерке, арестованном «без каких-либо нарушений» и брошенном в бюрократический кошмар, который определит столетие для многих миллионов. Какова бы ни была их хронология, ключевые названия того момента середины 1920-х годов читаются не просто как определяющие произведения того периода, но и как руководства по состоянию ума, искусства и общества, которые остаются актуальными и яркими и сегодня; 2025 год станет свидетелем рождения полки романов, которые обязаны, явно или замаскированно, по крайней мере Вулф, Кафке и Фицджеральду.
Эти пионеры модернизма оригинальными способами представляли самость, сознание, время, а также волнение и отчуждение городской жизни, движимой технологиями. Но не все звездные книги 1925 г. следовали правилам авангарда: Кэсер и Драйзер сочетали современные темы с более традиционным повествованием. В предисловии к «Миссис Дэллоуэй» Вулф настаивала, что опыт предшествует стилю. Описанный ею единственный лондонский день, профильтрованный через перекрывающиеся сознания, был не «преднамеренным потомком метода», а просто самостоятельно построенным домом для внутренней реальности.
Затянувшаяся травма первой мировой войны - а для Булгакова и Герхарди - и русской революции - бросает свою тень на многие шедевры. Она может быть в центре внимания, как у Форда или Кэсер. Или, как у Фицджеральда или Вулф (которые пишут, что «этот поздний век мирового опыта породил во всех них, во всех мужчинах и женщинах, источник слез»), таиться на заднем плане мыслей и поступков. Она может и не проявляться, но всегда маячить. Хемингуэй вспоминая о своей классической «На Биг-Ривер» говорил, что эта история «о возвращении с войны, но в ней не было никакого упоминания о войне».
Так что, если вы жаждете еще одного золотого литературного года, будьте осторожны в своих желаниях. Инновационные книги, возвещающие о новом начале, могут яростно бороться с бременем частной и общественной истории. Вымышленные революционеры 1925 года понимали это. Как и рассказчик Фицджеральда Ник Каррауэй, который знал, что «мы бьемся, как лодки против течения, непрестанно уносимые назад в прошлое»."
Телеграм-канал "Интриги книги"