Как книга о перчатках вдохновила Филипа Рота на создание шедевра.
Директор личной библиотеки Филипа Рота Sam Graham-Felsen в The New York Times утверждает, что в течение многих лет Рот не мог продвинуться дальше замысла своего романа «Американская пастораль». Затем он наткнулся на экземпляр книги “Shtetl in the Adirondacks: The Story of Gloversville and Its Jews” («Штетл в Адирондаке: история Гловерсвилля и его евреев»). Остальное - история литературы:
"В один из первых дней моей работы в личной библиотеке Филипа Рота в Ньюарке, где хранится более 7000 книг, которые Рот собирал на протяжении всей своей жизни и многие из которых отмечены его подчеркиваниями и пометками на полях, я заметил на полках любопытное название: “Shtetl in the Adirondacks” («Штетл на Адирондаке»).
Одно дело, подумал я, если бы книга называлась “Shtetl in the Catskills” - регионе на севере штата Нью-Йорк, известном своими еврейскими курортами. Но Адирондак? Кто знал, что на Адирондаке есть евреи? И, что еще важнее, почему Рот ими интересовался?
Я взял книгу с полки, и как только увидел подзаголовок - “The Story of Gloversville and Its Jews” («История Гловерсвилля и его евреев»), - я понял, что у меня есть ответ. Эта скромная работа по местной истории, опубликованная "Purple Mountain Press" в 1991 году, была, как я с головокружением осознал, ключом к одной из величайших сцен в одном из величайших романов 20-го века.
Среди многих удивительных вещей, которые касаются «Американской пасторали» - это то, как быстро Рот, казалось, написал ее. Книга, которая впоследствии получила Пулитцеровскую премию, была опубликована в 1997 году, менее чем через два года после того, как Рот опубликовал «Театр Шаббата» - роман, который многие считают его величайшим достижением. (Сам Рот называл его своим любимым). Два года для большинства литературных романистов - это крошечный срок; уму непостижимо, как писатель смог создать «Американскую пастораль» сразу после такой яростной, бурной, длинной книги, которая, должно быть, потребовала монументального опустошения его интеллектуальных и эмоциональных запасов.
Я давно задавался вопросом, как Рот так быстро восстанавливал запасы? И еще один - как он переключился на что-то настолько радикально отличающееся от того, что делал раньше? Творчество Рота до этого момента состояло в основном из автофикшн, альтер эго и того, что критик New York Times Мичико Какутани назвала «зеркальными играми». Однако в «Американской пасторали» Рот боролся не с собой, а с историей; он пытался запечатлеть идеологическую и межпоколенческую борьбу целого десятилетия.
В конце концов, я обнаружил, что «Американская пастораль» не была написана за одну ночь. Как отметили несколько биографов Рота, он начал роман еще в 1972 году с рабочим названием “How the Other Half Lives” («Как живет другая половина»). Завязка того, что стало «Американской пасторалью» - дочь бизнесмена взрывает бомбу в знак протеста против войны во Вьетнаме - была в том раннем черновике. Но по какой-то причине Рот не смог выйти за рамки своей идеи. В частности, он не мог придумать, как оживить фигуру отца - ничем не примечательного, обычного американца. После 60 или 70 страниц он сдался и начал работать над другим романом.
Но он все равно возвращался к этим страницам. В 1970-х и 1980-х годах, каждый раз, когда он заканчивал новую книгу, он брался за свою рукопись о террористке и ее отце, снова пытался оживить страницы и снова терпел неудачу. «Удивительно, но я не бросил ее, я продолжал думать: что-то здесь есть, - говорил Рот студентам Колумбийского университета в 1999 году. - И так продолжалось годами».
К 1980-м годам Рот намекал интервьюерам на свое разочарование при попытках вырваться из жанра автофикшн. «Апдайк и Беллоу направляют свои фонарики в реальный мир, показывая его таким, каков он сейчас, - сказал Рот в 1982 году. - А я рою яму и освещаю ее фонариком».
Так что же в конце концов заставило его повернуть свой фонарик? Швед.
Прорыв случился, когда он писал «Театр Шаббата». Проведя так много времени внутри разума трансгрессивного монстра Микки Шаббата, Рот решил, что хочет пойти в противоположном направлении со своим следующим главным героем. Жаждущий написать о добром, послушном человеке, он снова вернулся к истории о террористке и ее отце. Только на этот раз отец, которого он представлял, больше не был обычным человеком - он был особенным. Вдохновленный памятью о легендарном светловолосом, голубоглазом спортсмене в своей в большей степени еврейской средней школе, Сеймуре «Шведе» Масине (Seymour “Swede” Masin), Рот начал писать сагу о Сеймуре «Шведе» Левове (Seymour “Swede” Levov).
«Швед, - вспоминал Рот в Колумбийском университете. - Если я смогу ответить на все вопросы, поднятые этим словом, у меня будет книга. Кто этот парень, что с ним происходит, что выпадает на его долю, чего он хотел от жизни… и что дала ему жизнь?»
С 1970-х годов Рот думал о производстве перчаток как о бизнесе для своего главного героя, идея пришла ему в голову после посещения фабрики в Бруклине, принадлежащей отцу его друга. Однако в ранних черновиках он не придавал особого значения этому выбору, и только спустя 20 лет он начал видеть в фабрике по производству перчаток, которую назвал «Newark Maid», важнейший символ книги, символ «эпохи… которая канула в Лету».
Как только фабрика перестала быть случайной деталью и превратилась в определяющий аспект для характера Шведа, Рот начал искать данные для придания истории подлинности. Одной из остановок была Ньюаркская публичная библиотека, где в юности он полюбил литературу. Там он подружился с Charles Cummings - библиотекарем и экспертом по истории Ньюарка, который впоследствии помогал Роту с исследованиями во время написания нескольких других романов, действие которых происходило в Ньюарке. Каммингс сопровождал Рота в течение нескольких часов, пока тот прочесывал город в поисках здания, в котором можно было бы основать фабрику Шведа. В конце концов они наткнулись на такое - на Второй улице и Центральной авеню, которое стоит и по сей день.
«Осязаемость - это именно то, что должно быть на поверхности книги», - сказал Рот, обнаружив здание для своей фабрики перчаток. Но его поиски правдоподобия на этом не закончились. Чтобы конкретизировать то, что на самом деле произошло внутри Newark Maid, Рот посетил Гловерсвилл в штате Нью-Йорк, который когда-то был центром производства перчаток в Америке. Он встретился с отставным закройщиком перчаток, и, возможно, именно в этой поездке он взял в руки книгу «Штетл в Адирондаке: история Гловерсвилля и его евреев».
Первые несколько страниц этой книги в мельчайших подробностях описывают, как изготавливались кожаные перчатки. Эти страницы щедро подчеркнуты Ротом, и, глядя на его полосы, сделанные красным фломастером, можно, кажется, ощутить, как разгорается его воображение.
Среди его подчеркиваний есть отрывок о «раскройной комнате» фабрики перчаток, которая «почти всегда находится на верхнем этаже» и «окружена окнами». Освещение и местоположение имели значение по определенной причине, которую также подчеркнул Рот: «При сопоставлении цветов естественное освещение давало лучший индикатор точных оттенков» кожи.
Вот как Рот использует эти детали в «Американской пасторали», когда Швед берет молодую женщину на экскурсию по своей фабрике. Курсив здесь автора статьи:
"Раскройная, высокая и хорошо освещенная комната, была его любимым местом на фабрике со времен детства... Сквозь стекла прорезавших северную стену окон шел прохладный, ровный свет, при котором удобно перебирать, подбирать и резать куски кожи.."
Это гораздо больше, чем просто копирование и вставка. Рот берет факты из «Штетла» и наполняет их силой своего воображения. «Высокая» комната была «любимым местом» Шведа с детства, а свет, льющийся через окна, «прохладный, ровный». Эти небольшие дополнения заставляют фабрику вибрировать яркой реальностью.
Другой фрагмент текста на той же странице аннотированной копии «Shtetl in the Adirondacks» Рота касается деталей стола для резки: «край которого был особенно гладким и тщательно закругленным. Большая часть гладкости и закругленности могла быть приписана действию тысяч кожаных шкур, которые были «стянуты» (растянуты) различными резчиками, которые когда-то стояли за столом».
Посмотрите, как Рот использует эту деталь в «Американской пасторали»:
"Полированная гладкость закругленных краев столешниц, отшлифованных за все годы, что на них растягивали куски кожи вдоль и поперек, была так притягательна для мальчишки, ему очень хотелось подойти и прижать щеку к выпуклости дерева, но он всегда сдерживал себя - правда, только до тех пор, пока не оставался один."
И снова Рот берет вызывающие воспоминания детали из «Shtetl in the Adirondacks» - то, как тысячи натянутых шкур сглаживали края стола - и усиливает их, представляя Шведа, сталкивающегося с этими краями в детстве. Результатом становится отрывок, полный чувственной тоски, подавления и, в конечном счете, личного освобождения: мальчик прижимает свою кожу к смягченной коже поверхности, физически сливаясь с ремеслом своей семьи.
«Мне пришлось заставить вас поверить, что у этого парня действительно была фабрика, которая действительно производила настоящие перчатки», - сказал Рот студентам Колумбийского университета. В сценах, подобных приведенной выше, мы не просто верим, что Швед производил настоящие перчатки - мы верим, что Швед любил производить настоящие перчатки.
Рот также обратил особое внимание на специализированную терминологию, связанную с перчатками, подчеркнув в «Штетле в Адирондаке» такие слова, как «trank» («основная прямоугольная деталь, из которой сделана основа перчатки») и «spud» knifes (нож с «тупым лезвием», который помогал закройщикам «растягивать кожу»).
В «Американской пасторали» Швед с гордостью объясняет эти термины своей молодой и пылкой гостье Рите, которая, чего он еще не знает, не студентка бизнес-школы, а ярый радикал, посланный его дочерью в качестве эмиссара. "Такие куски называются „транками“, - объяснил Швед, - из них и делаются перчатки". "А это так называемый скобельный нож; он тупой; кончик скруглен, но не заострен".
Что делает эту сцену такой захватывающей - и душераздирающей - так это то, что Швед, который видит, как Рита заполняет свой желтый блокнот заметками, считает, что она так же очарована эзотерикой его ремесла, как и он сам. «Но это интересно. - говорит он ей. - В этом деле все интересно. Вы выбрали интересную тему, милая леди».
Здесь Швед становится заменой Рота: чем более детализирована его речь, тем более живым и энергичным он становится. Энтузиазм Шведа нарастает до восторженной кульминации о важности перчаток, рук и, в частности, больших пальцев для человеческой цивилизации.
«Мозг есть не только у нас, но и у обезьян, горилл и прочих, - говорит Швед, - а вот чего у них нет - так это большого пальца. Не могут они, как мы, вертеть во все стороны большим пальцем. Так что, возможно, именно этот особый палец и обеспечивает наше отличие от мира животных. А перчатка его защищает. Любая перчатка: дамская, рабочая, перчатка сварщика, резиновая, бейсбольная и так далее и так далее - все они защищают его. Ведь этот палец - основа всей человеческой деятельности. Он позволяет мастерить инструменты, строить города и делать многое другое. Он даже значимее, чем мозг. Возможно, пропорционально туловищу, мозг некоторых животных даже крупнее человеческого. Не имеет значения. Потому что рука сама по себе удивительный механизм. Она совершает разнообразнейшие движения. Ни одна часть человеческого тела не выполняет таких сложных…»
Это, для читателя, несомненно интересно - все интересно. Кто бы мог подумать, что перчатки - или производитель перчаток - могут быть такими интересными?
В день своего 80-летия Рот говорил о своей «страсти к конкретности, к гипнотической материальности мира, в котором человек находится», которая, по его словам, «лежит в основе задачи, которую каждый американский писатель выполнял со времен Германа Мелвилла и его кита и Марка Твена и его реки: найти самое захватывающее, вызывающее воспоминание словесного описания для каждой американской вещи. … Ее конкретность, ее беззастенчивая сосредоточенность на всех частностях, ее страсть к единичному и глубокое отвращение к обобщениям являются жизненной силой художественной литературы».
Роту потребовалось более двух десятилетий, чтобы полностью освободиться от сдерживавшей его всеобщности - сделать персонажа, который стал Шведом, больше, чем просто типом, - но он добился этого. Благодаря, отчасти, таким источникам, как «Shtetl in the Adirondacks», Роту удалось сшить из частей прочный американский роман. Newark Maid Gloves стали китом Рота и его рекой."
Телеграм-канал "Интриги книги"
"В один из первых дней моей работы в личной библиотеке Филипа Рота в Ньюарке, где хранится более 7000 книг, которые Рот собирал на протяжении всей своей жизни и многие из которых отмечены его подчеркиваниями и пометками на полях, я заметил на полках любопытное название: “Shtetl in the Adirondacks” («Штетл на Адирондаке»).
Одно дело, подумал я, если бы книга называлась “Shtetl in the Catskills” - регионе на севере штата Нью-Йорк, известном своими еврейскими курортами. Но Адирондак? Кто знал, что на Адирондаке есть евреи? И, что еще важнее, почему Рот ими интересовался?
Я взял книгу с полки, и как только увидел подзаголовок - “The Story of Gloversville and Its Jews” («История Гловерсвилля и его евреев»), - я понял, что у меня есть ответ. Эта скромная работа по местной истории, опубликованная "Purple Mountain Press" в 1991 году, была, как я с головокружением осознал, ключом к одной из величайших сцен в одном из величайших романов 20-го века.
Среди многих удивительных вещей, которые касаются «Американской пасторали» - это то, как быстро Рот, казалось, написал ее. Книга, которая впоследствии получила Пулитцеровскую премию, была опубликована в 1997 году, менее чем через два года после того, как Рот опубликовал «Театр Шаббата» - роман, который многие считают его величайшим достижением. (Сам Рот называл его своим любимым). Два года для большинства литературных романистов - это крошечный срок; уму непостижимо, как писатель смог создать «Американскую пастораль» сразу после такой яростной, бурной, длинной книги, которая, должно быть, потребовала монументального опустошения его интеллектуальных и эмоциональных запасов.
Я давно задавался вопросом, как Рот так быстро восстанавливал запасы? И еще один - как он переключился на что-то настолько радикально отличающееся от того, что делал раньше? Творчество Рота до этого момента состояло в основном из автофикшн, альтер эго и того, что критик New York Times Мичико Какутани назвала «зеркальными играми». Однако в «Американской пасторали» Рот боролся не с собой, а с историей; он пытался запечатлеть идеологическую и межпоколенческую борьбу целого десятилетия.
В конце концов, я обнаружил, что «Американская пастораль» не была написана за одну ночь. Как отметили несколько биографов Рота, он начал роман еще в 1972 году с рабочим названием “How the Other Half Lives” («Как живет другая половина»). Завязка того, что стало «Американской пасторалью» - дочь бизнесмена взрывает бомбу в знак протеста против войны во Вьетнаме - была в том раннем черновике. Но по какой-то причине Рот не смог выйти за рамки своей идеи. В частности, он не мог придумать, как оживить фигуру отца - ничем не примечательного, обычного американца. После 60 или 70 страниц он сдался и начал работать над другим романом.
Но он все равно возвращался к этим страницам. В 1970-х и 1980-х годах, каждый раз, когда он заканчивал новую книгу, он брался за свою рукопись о террористке и ее отце, снова пытался оживить страницы и снова терпел неудачу. «Удивительно, но я не бросил ее, я продолжал думать: что-то здесь есть, - говорил Рот студентам Колумбийского университета в 1999 году. - И так продолжалось годами».
К 1980-м годам Рот намекал интервьюерам на свое разочарование при попытках вырваться из жанра автофикшн. «Апдайк и Беллоу направляют свои фонарики в реальный мир, показывая его таким, каков он сейчас, - сказал Рот в 1982 году. - А я рою яму и освещаю ее фонариком».
Так что же в конце концов заставило его повернуть свой фонарик? Швед.
Прорыв случился, когда он писал «Театр Шаббата». Проведя так много времени внутри разума трансгрессивного монстра Микки Шаббата, Рот решил, что хочет пойти в противоположном направлении со своим следующим главным героем. Жаждущий написать о добром, послушном человеке, он снова вернулся к истории о террористке и ее отце. Только на этот раз отец, которого он представлял, больше не был обычным человеком - он был особенным. Вдохновленный памятью о легендарном светловолосом, голубоглазом спортсмене в своей в большей степени еврейской средней школе, Сеймуре «Шведе» Масине (Seymour “Swede” Masin), Рот начал писать сагу о Сеймуре «Шведе» Левове (Seymour “Swede” Levov).
«Швед, - вспоминал Рот в Колумбийском университете. - Если я смогу ответить на все вопросы, поднятые этим словом, у меня будет книга. Кто этот парень, что с ним происходит, что выпадает на его долю, чего он хотел от жизни… и что дала ему жизнь?»
С 1970-х годов Рот думал о производстве перчаток как о бизнесе для своего главного героя, идея пришла ему в голову после посещения фабрики в Бруклине, принадлежащей отцу его друга. Однако в ранних черновиках он не придавал особого значения этому выбору, и только спустя 20 лет он начал видеть в фабрике по производству перчаток, которую назвал «Newark Maid», важнейший символ книги, символ «эпохи… которая канула в Лету».
Как только фабрика перестала быть случайной деталью и превратилась в определяющий аспект для характера Шведа, Рот начал искать данные для придания истории подлинности. Одной из остановок была Ньюаркская публичная библиотека, где в юности он полюбил литературу. Там он подружился с Charles Cummings - библиотекарем и экспертом по истории Ньюарка, который впоследствии помогал Роту с исследованиями во время написания нескольких других романов, действие которых происходило в Ньюарке. Каммингс сопровождал Рота в течение нескольких часов, пока тот прочесывал город в поисках здания, в котором можно было бы основать фабрику Шведа. В конце концов они наткнулись на такое - на Второй улице и Центральной авеню, которое стоит и по сей день.
«Осязаемость - это именно то, что должно быть на поверхности книги», - сказал Рот, обнаружив здание для своей фабрики перчаток. Но его поиски правдоподобия на этом не закончились. Чтобы конкретизировать то, что на самом деле произошло внутри Newark Maid, Рот посетил Гловерсвилл в штате Нью-Йорк, который когда-то был центром производства перчаток в Америке. Он встретился с отставным закройщиком перчаток, и, возможно, именно в этой поездке он взял в руки книгу «Штетл в Адирондаке: история Гловерсвилля и его евреев».
Первые несколько страниц этой книги в мельчайших подробностях описывают, как изготавливались кожаные перчатки. Эти страницы щедро подчеркнуты Ротом, и, глядя на его полосы, сделанные красным фломастером, можно, кажется, ощутить, как разгорается его воображение.
Среди его подчеркиваний есть отрывок о «раскройной комнате» фабрики перчаток, которая «почти всегда находится на верхнем этаже» и «окружена окнами». Освещение и местоположение имели значение по определенной причине, которую также подчеркнул Рот: «При сопоставлении цветов естественное освещение давало лучший индикатор точных оттенков» кожи.
Вот как Рот использует эти детали в «Американской пасторали», когда Швед берет молодую женщину на экскурсию по своей фабрике. Курсив здесь автора статьи:
"Раскройная, высокая и хорошо освещенная комната, была его любимым местом на фабрике со времен детства... Сквозь стекла прорезавших северную стену окон шел прохладный, ровный свет, при котором удобно перебирать, подбирать и резать куски кожи.."
Это гораздо больше, чем просто копирование и вставка. Рот берет факты из «Штетла» и наполняет их силой своего воображения. «Высокая» комната была «любимым местом» Шведа с детства, а свет, льющийся через окна, «прохладный, ровный». Эти небольшие дополнения заставляют фабрику вибрировать яркой реальностью.
Другой фрагмент текста на той же странице аннотированной копии «Shtetl in the Adirondacks» Рота касается деталей стола для резки: «край которого был особенно гладким и тщательно закругленным. Большая часть гладкости и закругленности могла быть приписана действию тысяч кожаных шкур, которые были «стянуты» (растянуты) различными резчиками, которые когда-то стояли за столом».
Посмотрите, как Рот использует эту деталь в «Американской пасторали»:
"Полированная гладкость закругленных краев столешниц, отшлифованных за все годы, что на них растягивали куски кожи вдоль и поперек, была так притягательна для мальчишки, ему очень хотелось подойти и прижать щеку к выпуклости дерева, но он всегда сдерживал себя - правда, только до тех пор, пока не оставался один."
И снова Рот берет вызывающие воспоминания детали из «Shtetl in the Adirondacks» - то, как тысячи натянутых шкур сглаживали края стола - и усиливает их, представляя Шведа, сталкивающегося с этими краями в детстве. Результатом становится отрывок, полный чувственной тоски, подавления и, в конечном счете, личного освобождения: мальчик прижимает свою кожу к смягченной коже поверхности, физически сливаясь с ремеслом своей семьи.
«Мне пришлось заставить вас поверить, что у этого парня действительно была фабрика, которая действительно производила настоящие перчатки», - сказал Рот студентам Колумбийского университета. В сценах, подобных приведенной выше, мы не просто верим, что Швед производил настоящие перчатки - мы верим, что Швед любил производить настоящие перчатки.
Рот также обратил особое внимание на специализированную терминологию, связанную с перчатками, подчеркнув в «Штетле в Адирондаке» такие слова, как «trank» («основная прямоугольная деталь, из которой сделана основа перчатки») и «spud» knifes (нож с «тупым лезвием», который помогал закройщикам «растягивать кожу»).
В «Американской пасторали» Швед с гордостью объясняет эти термины своей молодой и пылкой гостье Рите, которая, чего он еще не знает, не студентка бизнес-школы, а ярый радикал, посланный его дочерью в качестве эмиссара. "Такие куски называются „транками“, - объяснил Швед, - из них и делаются перчатки". "А это так называемый скобельный нож; он тупой; кончик скруглен, но не заострен".
Что делает эту сцену такой захватывающей - и душераздирающей - так это то, что Швед, который видит, как Рита заполняет свой желтый блокнот заметками, считает, что она так же очарована эзотерикой его ремесла, как и он сам. «Но это интересно. - говорит он ей. - В этом деле все интересно. Вы выбрали интересную тему, милая леди».
Здесь Швед становится заменой Рота: чем более детализирована его речь, тем более живым и энергичным он становится. Энтузиазм Шведа нарастает до восторженной кульминации о важности перчаток, рук и, в частности, больших пальцев для человеческой цивилизации.
«Мозг есть не только у нас, но и у обезьян, горилл и прочих, - говорит Швед, - а вот чего у них нет - так это большого пальца. Не могут они, как мы, вертеть во все стороны большим пальцем. Так что, возможно, именно этот особый палец и обеспечивает наше отличие от мира животных. А перчатка его защищает. Любая перчатка: дамская, рабочая, перчатка сварщика, резиновая, бейсбольная и так далее и так далее - все они защищают его. Ведь этот палец - основа всей человеческой деятельности. Он позволяет мастерить инструменты, строить города и делать многое другое. Он даже значимее, чем мозг. Возможно, пропорционально туловищу, мозг некоторых животных даже крупнее человеческого. Не имеет значения. Потому что рука сама по себе удивительный механизм. Она совершает разнообразнейшие движения. Ни одна часть человеческого тела не выполняет таких сложных…»
Это, для читателя, несомненно интересно - все интересно. Кто бы мог подумать, что перчатки - или производитель перчаток - могут быть такими интересными?
В день своего 80-летия Рот говорил о своей «страсти к конкретности, к гипнотической материальности мира, в котором человек находится», которая, по его словам, «лежит в основе задачи, которую каждый американский писатель выполнял со времен Германа Мелвилла и его кита и Марка Твена и его реки: найти самое захватывающее, вызывающее воспоминание словесного описания для каждой американской вещи. … Ее конкретность, ее беззастенчивая сосредоточенность на всех частностях, ее страсть к единичному и глубокое отвращение к обобщениям являются жизненной силой художественной литературы».
Роту потребовалось более двух десятилетий, чтобы полностью освободиться от сдерживавшей его всеобщности - сделать персонажа, который стал Шведом, больше, чем просто типом, - но он добился этого. Благодаря, отчасти, таким источникам, как «Shtetl in the Adirondacks», Роту удалось сшить из частей прочный американский роман. Newark Maid Gloves стали китом Рота и его рекой."
Телеграм-канал "Интриги книги"