фронтовое письмо
Пару лет назад я писал про своего любимого деда-фронтовика. Сейчас ему восемьдесят семь - и, слава богу, здоровья еще хватает и на многокилометровые лесные прогулки, и на сад (благодаря деду мы в последние годы до ноября едим шарлотки), и на инновации и нанотехнологии: когда сегодня мы подарили ему "бабкофон", дед заметил, что теперь он "не хуже президента". К текущей политике он относится с иронией: "Ааа, - недавно махнул он мозолистой крестьянской рукой, смотря вечернее "Время", - слышал я это все уже".
Дед для меня - главный пример простоты и честности: "Страшно было, дед?" - "Конечно, страшно"; "Ты почему на фронт добровольцем пошел?" - "А мне, Кирюша, либо в тылу с голоду помирать, либо в Сталинград, вот я и записался: решил, что хуже уже не будет". У деда боевая медаль "За отвагу". На фронте ему повезло: он попал в артиллерию, однако и в рукопашной пришлось биться, и прямой наводкой стрелять из "Катюш" по немецким танкам. Впрочем, вспоминать он любит только одну историю: как немцы по ошибке сбросили к советским позициям снаряд с провиантом, сигаретами и одеждой. Больше всего восемнадцатилетнего мальчика Сашу, каждый день таскавшего 90-килограммовые ящики с боеприпасами, порадовал шоколад.
Каких только чудес
на белом свете нету!
Конверт о трех углах,
обычный, фронтовой...
Полвека, почитай,
он провалялся где-то.
И вот пришел с войны
и лег передо мной.
Наткнувшись на него
среди макулатуры,
я понимал: читать
чужие письма - грех.
Но аккуратный штамп
"Проверено цензурой"
как бы уже письмо
приоткрывал для всех.
Был цензор фронтовой
рабом цензурных правил.
И он /а вдруг письмо
да попадет врагу!/
лишь первую строку
нетронутой оставил
да пощадить решил
последнюю строку.
Я цензора сейчас
не упрекну в бездушье.
Он свято чтил свой долг.
он знал свои права.
Не зря же он письмо
замазал жирной тушью.
наверно, были там
и вредные слова.
Писалось то письмо
в окопе? на привале?
и кто его писал -
солдат ли? офицер?
Какие сны его
ночами донимали?
о чем он помышлял
во вражеском кольце?
.........
Лишь "Здравствуй, жизнь моя!" -
оставлено в начале.
И "Я люблю тебя!"
оставлено в конце.
Геннадий Григорьев, 1985
Дед для меня - главный пример простоты и честности: "Страшно было, дед?" - "Конечно, страшно"; "Ты почему на фронт добровольцем пошел?" - "А мне, Кирюша, либо в тылу с голоду помирать, либо в Сталинград, вот я и записался: решил, что хуже уже не будет". У деда боевая медаль "За отвагу". На фронте ему повезло: он попал в артиллерию, однако и в рукопашной пришлось биться, и прямой наводкой стрелять из "Катюш" по немецким танкам. Впрочем, вспоминать он любит только одну историю: как немцы по ошибке сбросили к советским позициям снаряд с провиантом, сигаретами и одеждой. Больше всего восемнадцатилетнего мальчика Сашу, каждый день таскавшего 90-килограммовые ящики с боеприпасами, порадовал шоколад.
Каких только чудес
на белом свете нету!
Конверт о трех углах,
обычный, фронтовой...
Полвека, почитай,
он провалялся где-то.
И вот пришел с войны
и лег передо мной.
Наткнувшись на него
среди макулатуры,
я понимал: читать
чужие письма - грех.
Но аккуратный штамп
"Проверено цензурой"
как бы уже письмо
приоткрывал для всех.
Был цензор фронтовой
рабом цензурных правил.
И он /а вдруг письмо
да попадет врагу!/
лишь первую строку
нетронутой оставил
да пощадить решил
последнюю строку.
Я цензора сейчас
не упрекну в бездушье.
Он свято чтил свой долг.
он знал свои права.
Не зря же он письмо
замазал жирной тушью.
наверно, были там
и вредные слова.
Писалось то письмо
в окопе? на привале?
и кто его писал -
солдат ли? офицер?
Какие сны его
ночами донимали?
о чем он помышлял
во вражеском кольце?
.........
Лишь "Здравствуй, жизнь моя!" -
оставлено в начале.
И "Я люблю тебя!"
оставлено в конце.
Геннадий Григорьев, 1985