Наводнение
В Ашкелоне Глузман подрабатывал вечерним мытьем автобусов. Зимой 1992 года он приехал в соседний Ашдод на интервью к работодателю. С утра лил дождь. На европейском севере такой хороший дождь еще называют ливнем. Дренажная система не справлялась с этим ливнем, и когда после интервью Глузман добрался до центральной автобусной станции Ашдода, посадку на все линии отменили. Насколько? А пока вода не сойдет, может, завтра, может и через несколько дней.
Глузман подошел к местным мойщикам и представился. Потом бригадир ашдодских мойщиков приставил к мокрой бетонной стенке жестяной совок и метлу. Вместе с Глузманом он шлепал по лужам в диспетчерскую.
- Вот этот еврей - наш ашкелонский коллега, - сказал бригадир диспетчеру, - Он в Ашкелоне автобусы вылизывает. Ему надо успеть обратно к вечерней смене. Осталось полтора часа.
Диспетчер подумал и схватил за рукав какого-то арабского водителя.
- Помоги русскому, - взмолился диспетчер, - довези его до Ашкелона.
Из диспетчерской Глузман вместе с арабским водителем двинулся к старенькому автобусу.
- Ты, парень, сиди тихо, - учил водитель, - и кроме саляма ничего не говори. Прорвемся.
Глузман купил у водителя билет и сел на переднее кресло у двери. Пустой автобус медленно выехал через нескончаемые глубокие лужи к городской окраине. На пути вне автобусных остановок за перекрестками автобус собирал промокших арабов. Они поднимались в салон с приветствием:
- Салям алейкум.
Вместе со всеми Глузман отвечал:
- Ва-алейкум ас-салям.
На выезде из Ашдода стоял полицейский кордон и никого не выпускал. Автобус вежливо обогнул горестную очередь из разнокалиберных машин и притормозил у кордона. Полицейский кивнул водителю, пропустил его и объяснил возмущенным людям, что счастливчики в автобусе - арабы из Газы, - им нужно до шести часов вечера в Газу вернуться, и оставаться в Израиле ночью им никак нельзя.
Героический автобус продолжал собирать арабов. Кто-то сел на соседнее с Глузманом место и покосился на такого вот попутчика. Глузман молчал и смотрел в запотевшее окно на проносящиеся мимо жидкие хляби. Возле развилки на Ашкелон автобус остановился. Глузман на выходе кивнул героическому водителю и с попуткой добрался как раз к началу вечерней смены.
Глузман подошел к местным мойщикам и представился. Потом бригадир ашдодских мойщиков приставил к мокрой бетонной стенке жестяной совок и метлу. Вместе с Глузманом он шлепал по лужам в диспетчерскую.
- Вот этот еврей - наш ашкелонский коллега, - сказал бригадир диспетчеру, - Он в Ашкелоне автобусы вылизывает. Ему надо успеть обратно к вечерней смене. Осталось полтора часа.
Диспетчер подумал и схватил за рукав какого-то арабского водителя.
- Помоги русскому, - взмолился диспетчер, - довези его до Ашкелона.
Из диспетчерской Глузман вместе с арабским водителем двинулся к старенькому автобусу.
- Ты, парень, сиди тихо, - учил водитель, - и кроме саляма ничего не говори. Прорвемся.
Глузман купил у водителя билет и сел на переднее кресло у двери. Пустой автобус медленно выехал через нескончаемые глубокие лужи к городской окраине. На пути вне автобусных остановок за перекрестками автобус собирал промокших арабов. Они поднимались в салон с приветствием:
- Салям алейкум.
Вместе со всеми Глузман отвечал:
- Ва-алейкум ас-салям.
На выезде из Ашдода стоял полицейский кордон и никого не выпускал. Автобус вежливо обогнул горестную очередь из разнокалиберных машин и притормозил у кордона. Полицейский кивнул водителю, пропустил его и объяснил возмущенным людям, что счастливчики в автобусе - арабы из Газы, - им нужно до шести часов вечера в Газу вернуться, и оставаться в Израиле ночью им никак нельзя.
Героический автобус продолжал собирать арабов. Кто-то сел на соседнее с Глузманом место и покосился на такого вот попутчика. Глузман молчал и смотрел в запотевшее окно на проносящиеся мимо жидкие хляби. Возле развилки на Ашкелон автобус остановился. Глузман на выходе кивнул героическому водителю и с попуткой добрался как раз к началу вечерней смены.