Когда Глузман служил в батальоне охраны хевронской комендатуры, то стоял он на тумбочке у электронных ворот для арабов, желающих войти в здание гражданской администрации, поторговаться с налоговым ведомством или уладить дела при получении въездных документов в Израиль. В одной длинной очереди с раннего утра толпились одетые с иголочки молчаливые господа и разговорчивые люди попроще. Эти последние напирали вперед. Но всю очередь роднило нежелание говорить с охранником на иврите. Арабы вспоминали что-то из английского, охранник выкрикивал оккупационный арабский. Очередь продвигалась.
Хочешь пройти через электронные ворота, выложи из карманов звенящие на металл вещи. Звенит - сними пояс с железной пряжкой. И только неряшливо одетым людям охранник велит снимать обувь, если пояс звенит. Одетых с иголочки господ с ролексами на запястьях охранник проверяет ручным металоискателем.
Иногда Глузман дежурил на электронных воротах в паре с Алоном. Парень богатырского телосложения ходил зимой с закатанными рукавами и с нунчаками на поясе. Новичок в полку, Алон сразу же попал в сообщество потенциальных застройщиков. Эти странные люди на любом привале не торопились упасть на каменистую землю и вытянуть усталые ноги. Потенциальные застройщики упирали руки в бока, задирали головы повыше, внимательно осматривались по сторонам и указывали пальцем на склон какой-нибудь сопки:
- Вот здесь я бы построил квартал из тридцати шести домов.
Все они были парнями без специальности и большую часть года сидели на безработице. В Хевроне Алон приставил ладонь козырьком ко лбу, долго вглядывался в соты арабских домиков вокруг комендатуры, обернулся к товарищам и сказал:
- Вот там за Осью Мира к монастырю надо пустить шесть бульдозеров и снести все постройки. Расчистим место и заложим новый еврейский район.
Алон был патологическим трусом,
то есть не обыкновенным в меру трусоватым, в меру исполнительным солдатом, а тем нравственно покореженным человеком, ежесекундные поступки, слова и помыслы которого кричали о сжигающей его душу болезненной страсти - желании уйти, улететь от неминуемой смерти. Алон соответственно действовал, говорил и мыслил изворотливо и неординарно, дабы устоять и выжить. Он не шел на убой с покорностью теленка. Он бился и потому еще дышал. Когда резервисты вселялись в пустую казарму, Алон вбежал первым и закинул свою сумку в первую по коридору комнату. На следующий день он остался один в этой комнате. Остальные солдаты, матерясь, перебрались от него куда придется. Жить с ним и спать было невозможно. Алон ввинтил припасенную заранее пятисотваттную лампочку, включил ярчайший свет, завел самую громкую музыку из магнитофона и открыл настежь дверь. Алон приходил с дежурства и укладывался спать при свете, под музыку и при распахнутой двери. Он храпел ровным и чистым сном. Он отлично подготовился к вторжению арабов. Когда арабы ворвутся в казарму, из первой же комнаты они увидят яркий свет и услышат музыку. Значит, там не спят, бодрствуют, и туда не следут соваться. Ворвавшиеся арабы побегут дальше и займутся темными тихими комнатами. Там в темных тихих комнатах арабы будут стрелять из автоматов Калашникова по спящим дуракам. Поделом им.
Возле электронных ворот Алон стоял в почтительном поклоне и приветствовал каждого проверяемого длинной арабеской на смеси арабского с ивритом:
- Салям. Чтоб этот день принес тебе удачу. Извини, господин мой, служба требует проверить твои карманы. Скорей бы настал долгожданный салям между нашими народами.
Однажды Глузман спал в казарме между дежурствами. Подбежали ребята и разбудили с криками:
- Вставай! Вставай, быстрей! На электронных воротах сейчас дежурит уфимский вертолетчик.
На солнышке рядом с проходной уселись десятка два зрителей с жестянками пива. Оно того стоило. В прошлом выпускник уфимского летного училища, высокий угрюмый парень ходил с тяжелыми серебрянными перстнями. К притихшей проходной он подошел без гимнастерки в одной майке. Его руки покрывали цветные наколки на темы языческого противостояния страшного Зла робкому Добру. Уфимский вертолетчик обратился к арабам:
- В общем плохи ваши дела. Арабского я не знаю. Английского тоже. Поэтому тот, кто хочет пройти, должен говорить на русском или на иврите.
Арабы бойко и подобострастно приветствовали его на чистейшем иврите или на скверном русском. Пропустив очередного счастливца, солдат по-русски вызывал из безмолвной очереди:
- Следуюший!
Уфимский вертолетчик редко пользовался ручным металоискателем. Если рама звенела, проверяемый раздевался до трусов независимо от имущественного ценза, определяемого приличными часами, а в отдалении стоял татуированный охранник со взведенным автоматом наизготовку.