подлое эхо войны или давно обещанный романтический пожар
Когда я была молода, резва и бездетна, то часто устраивала моему любимому мужу романтические ужины. Готовились изысканные блюда (изысканные настолько, насколько позволяла наша скромная зарплата и моя не менее скромная фантазия), покупалось вино, накрывался стол, зажигались свечи. Я любила накрывать маленький журнальный столик прямо в комнате, у кровати, чтобы, так сказать, недалеко бежать было.
Однажды, отужинав романтическим - чем-бог-послал-ужином и отлюбив ближнего своего, мы с Андрюхой переместились на кухню - покурить. Пока мы покурили, захотелось кофе. Ничто так не скрашивает ритуал питья кофе, как сигарета и задушевная беседа. А так как, вы же помните, Андрюха ни-разу-не-романтик, то общались мы на темы далекие от любовной лирики, а именно: историко-культурные ценности Японии, участие Японии во Второй мировой войне и феномен роста японской экономики в послевоенные годы.
Когда ты слушаешь любимого человека, то тебе неважно о чем, в принципе, он говорит: о глубине твоих глаз и далеких звездах или о замене масляных фильтров, ты просто слушаешь его, открыв рот, растворившись в его словах, находясь в состоянии легкой прострации и с чувством одновременного присутствия во всех возможных измерениях.
Поэтому, когда мы в своей беседе дошли до трагедии Хиросимы, раздавшийся взрыв не то что бы испугал меня - он поверг меня в ужас, внезапно оживив только что обсуждаемые картинки. Разгорающееся же, следом за взрывом, зарево в коридоре, создавало полное ощущение перемещения во времени и американской бомбардировки в отдельно взятой квартире.
Опрокидывая табуретки, мы помчались в комнату. В комнате уже вовсю бушевали, так неосторожно разбуженные, призраки войны.
Две замотанные в простыни фигуры, бестолково суетящиеся на фоне весело пляшущих язычков пламени, очень доставили, наверно, нашим соседям из дома напротив.
Случилось же следующее: пока мы обсуждали геополитическую судьбу Японии, свечи догорели до основания, вслед за свечами до основания догорели дешевые пластмассовые китайские подсвечники, потом настала очередь прекрасной скатерти (чистый лен - мое приданое, между прочим). В то время, когда огонь уже доедал лаковое покрытие журнального столика, предательски взорвалась бутылка с недопитым вином. Именно этот звук и вернул нас в окружающую действительность и не дал пожару сожрать весь дом.
Огонь мы потушили, пожертвовав простыней, в которую был укутан Андрей, и остатками скатерти (чистый лен, едыть его). Романтический вечер спонтанно перешел в вечер истерического хихиканья. Столик пришлось выбросить. До сих пор перед свекровью неудобно - столик-то её был. Хотя с другой стороны, хорошо, что я не взяла тогда стеклянный столик, потому, что за романтично сожженный ковер получила бы гораздо больше люлей, чем за дряхлого представителя советской мебельной промышленности.
Конец.
Однажды, отужинав романтическим - чем-бог-послал-ужином и отлюбив ближнего своего, мы с Андрюхой переместились на кухню - покурить. Пока мы покурили, захотелось кофе. Ничто так не скрашивает ритуал питья кофе, как сигарета и задушевная беседа. А так как, вы же помните, Андрюха ни-разу-не-романтик, то общались мы на темы далекие от любовной лирики, а именно: историко-культурные ценности Японии, участие Японии во Второй мировой войне и феномен роста японской экономики в послевоенные годы.
Когда ты слушаешь любимого человека, то тебе неважно о чем, в принципе, он говорит: о глубине твоих глаз и далеких звездах или о замене масляных фильтров, ты просто слушаешь его, открыв рот, растворившись в его словах, находясь в состоянии легкой прострации и с чувством одновременного присутствия во всех возможных измерениях.
Поэтому, когда мы в своей беседе дошли до трагедии Хиросимы, раздавшийся взрыв не то что бы испугал меня - он поверг меня в ужас, внезапно оживив только что обсуждаемые картинки. Разгорающееся же, следом за взрывом, зарево в коридоре, создавало полное ощущение перемещения во времени и американской бомбардировки в отдельно взятой квартире.
Опрокидывая табуретки, мы помчались в комнату. В комнате уже вовсю бушевали, так неосторожно разбуженные, призраки войны.
Две замотанные в простыни фигуры, бестолково суетящиеся на фоне весело пляшущих язычков пламени, очень доставили, наверно, нашим соседям из дома напротив.
Случилось же следующее: пока мы обсуждали геополитическую судьбу Японии, свечи догорели до основания, вслед за свечами до основания догорели дешевые пластмассовые китайские подсвечники, потом настала очередь прекрасной скатерти (чистый лен - мое приданое, между прочим). В то время, когда огонь уже доедал лаковое покрытие журнального столика, предательски взорвалась бутылка с недопитым вином. Именно этот звук и вернул нас в окружающую действительность и не дал пожару сожрать весь дом.
Огонь мы потушили, пожертвовав простыней, в которую был укутан Андрей, и остатками скатерти (чистый лен, едыть его). Романтический вечер спонтанно перешел в вечер истерического хихиканья. Столик пришлось выбросить. До сих пор перед свекровью неудобно - столик-то её был. Хотя с другой стороны, хорошо, что я не взяла тогда стеклянный столик, потому, что за романтично сожженный ковер получила бы гораздо больше люлей, чем за дряхлого представителя советской мебельной промышленности.
Конец.