Контрреволюция | Hvatkin.com
Оригинал текста (как всегда) взят отсюда, с моего основного блога Hvatkin.com
Глубокую народную любовь я познал в ранней юности, и с тех пор навсегда излечился от каких-либо наивных мыслей относительно того, кого и как народ любит и каков он, этот народ...
В далеких и всяко проклинаемых нынче 1992-1993 годах я владел целой сетью магазинов (типа "палатка", ага) - аж где-то пять-шесть штук их было на пике развития предприятия, не считая десятка временно выставляемых лотков.
Может быть, мне сейчас моя память изменяет, конечно, но кажется не проходило дня, чтоб где-нибудь я не услышал зубовный скрежет и спонтанно возникающую вспышку классовой ненависти. К себе.
Вот стоит работяга перед палаткой. Наш доблестный завод зарплату ещё платил. Только зарплата была - как в СССР (с какими-то небольшими дополнениями), а жили-то мы уже в капитализме, причем наидичайшем. Шоковая терапия, знаете ли, вот это всё. Ну и в общем работяге платили в пересчете на цены в моем магазине - 3 пачки Мальбро. Или четыре.
Слава Богу, мальбро работяга не курил. Но водку пил. А водка тоже стоила дороже, чем ему бы хотелось.
И вот стоит, копейки перед палаткой считает, а сам повторяет, как мантру: "скоро... скоро... суки... барыги проклятые... кровопийцы... ничего-о, скоро на фонарях-то вас поразвесим... скоро напоим вас досыта кровушкой народной... чекушку дайте, пожалуйста... а фанта сколько стоит? Нет, вон та, маленькая, "чебурашка"? Бля... не хватает... Суки! Что ж цена такая?!"
Продавщицы, девки молодые, грубоватые и простые, сами далеко не миллионерши (но имеющие всё ж о ту пору в коммерческом ларьке много больше работяги) отрубали обидно: "Зарплату надо больше иметь!" - иногда человек уходил с чекушкой, обтекая, иногда начинал бычиться: "Да я... вот этими самыми руками... пока ты тут... я там... ракету... самоходную пушку..." - но с разбитными да бойкими девками спорить бесполезно, если они тебя изначально не уважают: "Ну и нашел бы тогда, кому твоя пушка нужна, как тебе - наша водка! Продал бы, да приходил!" - толсто троллили девки представителя рабочего класса, тем более, что все знали, что наш завод о ту пору давно пал жертвой конверсии и прочего хозрасчета с ускорением, и непонятно уже вообще, что производил и производил ли: по нему шлялись толпы иностранцев, каждый раз после этих встреч с флажками разных стран заявлялось, что теперь-то - точно полетим в заоблачный космос, но почему-то всегда с одним и тем же результатом - никаким...
...Отдельно доставляли старухи. Этих было жальче, конечно. Многие, во-первых, были реально нищими. Во-вторых - чего там, будем называть вещи своими именами: крыши ехали у них со страшной силой, у многих. А если к этому ещё добавить свободу прессы и её, этой самой прессы, низкое качество притом - неудивительно, что в инопланетян и всякую лабуду подобную верила каждая первая. Причем ролики соскакивали прямо на ходу, и на ходу же заскакивали обратно: вспоминаю очередь и разговоры в ней у молочной палатки, которую мы сообразили на паях с покойным Доном поставить:
- Ельцин, говорят, умер давно. Еще в декабре 1991 года. Как Беловежское соглашение подписал, так и умер! Его американцы отравили!
- Зачем? Он же... мы же... он же...
- Потому что СВИДЕТЕЛЬ!
- А сейчас-то там тогда кто?!
- Как кто? Инопланетяне! Я вчера сама в газете фотографию видела! Ельцин-то - он большой, и как кукла ходит, - видели? Кукла и есть! А вот в ём-то внутри инопланетяне и живут! Сыночек, а молочко свежее, сегодняшнее?
- Утренняя дойка, бабуль... - устало отвечал я (это было правдой), надзиравший за тем, как справляется новая продавщица: она ещё мне молоко продавала в далеком 1986-ом, когда я школьником был. Теперь я переманил её на работу "по профилю": в 1993-ем она прозябала в "Бакалее", в продмаге, где зарплата была "нерыночная", а торговать и вовсе было нечем. - Вот только от титьки коровьей руки оторвал, пришёл тебе молочка продать...
- Ой, тогда налей литр бабушке, пожалуйста!
Вот так. Инопланетянин в Ельцине, Ельцин умер, и литр молока, пожалуйста. Россия, ничего необычного...
Мы кстати, многих из них подкармливали, помогали. Не люблю об этом говорить. Но так и выглядело: они нас проклинают, а мы им продукты собираем. У каждой продавщицы была своя бабушка. У меня - две.
Это сюр был, честное слово: идёт, издалека, приближаясь к торговому ряду, как закипающий чайник: "суки-изверги-кровопийцы-сталина-на-вас-нет-распустили-вас-сволочи-жиды-твари-американцы" - ну и так далее, в зависимости от изначальной закваски. Кого больше в жидов несло, кого - в сталина, кого - вообще. И тут из палатки, к которой она вот с этими вот ругательствами подходит, приветливое лицо: "Баб Маш, я тебе тут пакетик собрала, возьми..." - и: "Ой, спасибо, доченька, ой, чтоб я без тебя делала, спасибо, а то бабушка-то старенькая, дай тебе Бог здоровья и мужа не злого..." - и все в таком духе.
Идиллия.
Я, кстати, никогда в этом плане на народ не обижался, не рефлексировал, не реагировал особо. Я уже тогда понимал: в просто устроенных мозгах цепочки замыкаются напрямую: не хватает на водку? Ну, кто ж виноват? Бинго: лавочник! Только и исключительно он, сволочь!
Когда-то в школе нам на расширенном уроке истории (не спрашивайте меня, что это такое) приглашенный из какого-то ветхого музея историк рассказывал со слайдами, как проходила агитация большевиков среди рабочего класса. И мол упор делался на то, что лавочник в сговоре с заводовладельцем поднимает в заводской лавке цены. Ну, чтоб побольше крови выпить из рабочего класса. Мне стало непонятно: а что, больше лавок нет, только при заводе? Лектор-историк мне ответил нехотя, что лавки-то есть, и может быть там цены и дешевле, но злой заводовладелец запрещал рабочим покупать в тех лавках. Мне опять стало непонятно: как можно запретить рабочему покупать в сторонних лавках, если рабочий вроде бы никак не был ограничен в свободе передвижения? Историк недовольно замолчал, видимо, мечтая нам рассказать о том, что до революции все рабочие жили в одном запирающемся на ночь бараке, но недодумав мысль, сообщил правду: в заводской лавке давали в долг. И рабочие, которым платили мало, вынуждены были ходить в заводскую лавку и покупать дороже, но без денег, так как в других лавках можно было купить дешевле, но за деньги, которых у рабочих не было, потому что платили мало. И в итоге рабочий жил почти как раб, сказал историк: он был должен денег лавке, и вынужден был работать и терпеть, так как пререкания с начальством грозили ещё большими финансовыми потерями или вообще увольнением.
Мне оставалось только выяснить, что же терял рабочий, если становился банкротом? - если вначале историк сказал, что у рабочего ничего и не было своего, а брал он в лавке харч для семьи и водку для себя, т.е. то, что вернуть невозможно в принципе. И что же отобрал бы у него лавочник или заводовладелец, после увольнения? Но историк, едва я открыл рот, попросил его не перебивать, и я так и не узнал от него ответа на этот вопрос.
Знание - сила! Узнал бы - гораздо раньше бы пошел в банковский бизнес. Вон они щас все, уралвагонзаводы, по уши закредитованные щас сидят на попе ровно... так и хочется спросить: нешто вам царь-батюшка не разрешал в долг укроп в лавке брать?! Пошто "вся власть советам" запилили?
В общем, не обижался я на них. И не боялся. И не боюсь. Я на этом скрежете зубовном всю жизнь деньги делал. Они всегда так: сначала поскрежещут и глазенками посверкают, а потом сами несут. И подписывают: "извините, я в этом ничего не понимаю... но тут всё честно ведь, да?" - конечно! Разве с тобой когда-нибудь нечестно поступали?
Нет, ну если виноват лавочник, или кто угодно еще, но только не тот, кто от тебя реально мокрое место может оставить, и только не тот, кто тебя даже не слышит, и только не ты сам - то что ты хочешь, гегемон? Я в своих бедах виню себя - в первую очередь. Если я проиграл, если я просрал, если я не смог, если, если, если - если неудача постигла меня - виноват всегда я. Даже если мне стоячему в зад машины въехали: я виноват (для себя).
А если у тебя виноваты злые дяди лавочники, абстрактное правительство или еще более абстрактные жиды - ну, не стоит удивляться, что никто тебя не уважает, а даже девки-продавщицы над тобой стебутся и ржут.
...Однажды я покупал очередную палатку. Мы стояли с ее прежним владельцем и терли за остатки товара (я покупал прямо с колес, as is, торговля не должна была прекращаться ни на минуту, и в стоимости сделки мы учитывали товарный остаток). И вдруг откуда-то из-за моей руки задребезжало злобно-трескуче, шипяще:
- Кон-т-р-р-р-р-ре-во-лю-ци-я-а-а!!! Кон-т-р-р-р-р-революция!!! - искажённое злобой лицо какой-то старой грымзы смотрело в очко палатки с такой лютой ненавистью, что наверное смогло бы заставить обосраться бригаду немецко-фашистских захватчиков. Владелец взял меня за локоть:
- Не обращай внимания. Местная ебанутая. Ходит тут, хуями нас кроет. Мы, видишь, контрреволюционеры все у нее.
- Сталинистка-коммунистка?
- Да буй её знает... говорю же - крышей протекла. Каждый день приходит, хлеб берет, яйца берет, меня ещё иногда жидом называет, трясется от злости вся, но покупает, почему-то, именно у нас. - владелец-армянин засмеялся весело. - Мы её так и зовём: Контрреволюция... Уже привыкли к ней... если хоть раз за день не пришла - считай, день зря прошел. Талисман! Не обижайте её! - со смехом завещал он.
Мы и не обижали.
Шло время. Наступил декабрь, судя по всему - 1993 года.
Мой тогдашний партнёр по нашему быстрорастущему бизнесу был года на три старше меня, женат и имел дочь аж 3 или 4 лет. Он искал ей что-нибудь интересное, и на оптовом складе, где мы брали товар, увидел диковину...
Сейчас это покажется странным, поскольку нынче такие "диковины" обычно мотыляются где-то в районе касс, или на специальном стенде для особо дешевых товаров, но тогда... тогда мы еще были слишком дикими в вопросах потребления.
Это был немецкий рождественский шоколадный календарь: красиво расписанная картонка формата А4 или чуть больше, в которой было 24 окошка (в соответствии с количеством дней в декабре до католического Рождества), в каждом окошке была шоколадка: ангелочек или типа того, в разных там позах и ситуациях, в основном на библейский сюжет.
Вещица была пустяковая, но сделанная с такой м-м... европейской (не сказать - немецкой) педантичностью и любовью ко всяким мелким штучкам, настолько миниатюрная и нетипичная, что взгляд к ней прилипал надолго. Ну, как к какому-то сказочному домику с маленькими куколками. Вроде дурь, блажь, а смотришь - и оторваться не можешь. И все новые и новые детали видишь...
Календарь продавался только оптом, партнер взял сколько-то штук, стоил он - как чугуниевый мост даже для нас, людей не бедных о ту пору, сколько-то мы расписали между собой (у меня о ту пору родился племянник, и я ему подарок сделал), сколько-то поставили на продажу: продастся - хорошо, нет - после НГ сами съедим. Пофиг.
Но неожиданно календарь стал хорошо продаваться: видимо, вещь завораживала не только нас.
...На витрине стоял образец, который предполагалось сожрать коллективно в новогоднюю ночь: с приоткрытыми окошками, чтоб было видно, что там внутри.
Уже ближе к концу декабря в очередной раз к нашей витрине подходит "Контрреволюция", привычно начинает нас крыть одноименным словом, и вдруг - залипает...
На календаре.
Стоит напротив него, напротив богато украшенной витрины, смотрит на эту красоту, подобной которой никогда, походу, не видела - а всего-то, Господи, ангелочки да пухленькие дети на саночках, и остальное в таком духе... Стоит, губёшками хлопает, вот это всё. Глаза совсем другие. Завороженная. Залипшая.
Господи. Как же их изувечили тут... Хорошо, меня не успели...
Настроение было предновогоднее, и мне захотелось сделать широкий жест: я достал запечатанный, предназначенный к продаже, календарь, и протянул ей в окно:
- Держи, бабуль. Внучкам подаришь, если есть они у тебя. Нет - сама себе возьми. С наступающим тебя!
Бабулька облапила двумя руками волшебную картонку, осторожно, словно хрупкую вещь, прижала к груди немецкий кондитерский набор... и заплакала вдруг.
Посмотрела на меня совершенно нормальным взглядом совершенно нормального человека (это было так неожиданно) - одними губами сказала: "спасибо" - и ушла.
Больше к нашей палатке она не подходила. И ничего у нас не покупала. Хотя окрест ходила, и даже ругалась на других, но мимо нас проходила, приветливо улыбалась (если видела меня) или просто - тихо, если меня не было. Я (мы) перестали быть для неё гнусной "контрой".
...за немецкие шоколадки.
В Рождество и не такие чудеса бывают.
P.S. - тем, кто в комментариях опять захочет автору рассказать, что он - за гранью добра и зла, что "теперь я понимаю, за что таких на фонарях вешали", и вот всё в таком духе - говорите. Говорите побольше, потому что автор от этого испытывает исключительно положительные эмоции, убеждается в собственной циничной правоте и получает мощную энергетическую подпитку и прилив новых сил и порывов к творческим успехам. Так что продолжайте делать автору приятное и повышать его рейтинг (во всех смыслах этого слова). Заранее спасибо!
Счастья всем, и здравого, циничного разума.
Глубокую народную любовь я познал в ранней юности, и с тех пор навсегда излечился от каких-либо наивных мыслей относительно того, кого и как народ любит и каков он, этот народ...
В далеких и всяко проклинаемых нынче 1992-1993 годах я владел целой сетью магазинов (типа "палатка", ага) - аж где-то пять-шесть штук их было на пике развития предприятия, не считая десятка временно выставляемых лотков.
Может быть, мне сейчас моя память изменяет, конечно, но кажется не проходило дня, чтоб где-нибудь я не услышал зубовный скрежет и спонтанно возникающую вспышку классовой ненависти. К себе.
Вот стоит работяга перед палаткой. Наш доблестный завод зарплату ещё платил. Только зарплата была - как в СССР (с какими-то небольшими дополнениями), а жили-то мы уже в капитализме, причем наидичайшем. Шоковая терапия, знаете ли, вот это всё. Ну и в общем работяге платили в пересчете на цены в моем магазине - 3 пачки Мальбро. Или четыре.
Слава Богу, мальбро работяга не курил. Но водку пил. А водка тоже стоила дороже, чем ему бы хотелось.
И вот стоит, копейки перед палаткой считает, а сам повторяет, как мантру: "скоро... скоро... суки... барыги проклятые... кровопийцы... ничего-о, скоро на фонарях-то вас поразвесим... скоро напоим вас досыта кровушкой народной... чекушку дайте, пожалуйста... а фанта сколько стоит? Нет, вон та, маленькая, "чебурашка"? Бля... не хватает... Суки! Что ж цена такая?!"
Продавщицы, девки молодые, грубоватые и простые, сами далеко не миллионерши (но имеющие всё ж о ту пору в коммерческом ларьке много больше работяги) отрубали обидно: "Зарплату надо больше иметь!" - иногда человек уходил с чекушкой, обтекая, иногда начинал бычиться: "Да я... вот этими самыми руками... пока ты тут... я там... ракету... самоходную пушку..." - но с разбитными да бойкими девками спорить бесполезно, если они тебя изначально не уважают: "Ну и нашел бы тогда, кому твоя пушка нужна, как тебе - наша водка! Продал бы, да приходил!" - толсто троллили девки представителя рабочего класса, тем более, что все знали, что наш завод о ту пору давно пал жертвой конверсии и прочего хозрасчета с ускорением, и непонятно уже вообще, что производил и производил ли: по нему шлялись толпы иностранцев, каждый раз после этих встреч с флажками разных стран заявлялось, что теперь-то - точно полетим в заоблачный космос, но почему-то всегда с одним и тем же результатом - никаким...
...Отдельно доставляли старухи. Этих было жальче, конечно. Многие, во-первых, были реально нищими. Во-вторых - чего там, будем называть вещи своими именами: крыши ехали у них со страшной силой, у многих. А если к этому ещё добавить свободу прессы и её, этой самой прессы, низкое качество притом - неудивительно, что в инопланетян и всякую лабуду подобную верила каждая первая. Причем ролики соскакивали прямо на ходу, и на ходу же заскакивали обратно: вспоминаю очередь и разговоры в ней у молочной палатки, которую мы сообразили на паях с покойным Доном поставить:
- Ельцин, говорят, умер давно. Еще в декабре 1991 года. Как Беловежское соглашение подписал, так и умер! Его американцы отравили!
- Зачем? Он же... мы же... он же...
- Потому что СВИДЕТЕЛЬ!
- А сейчас-то там тогда кто?!
- Как кто? Инопланетяне! Я вчера сама в газете фотографию видела! Ельцин-то - он большой, и как кукла ходит, - видели? Кукла и есть! А вот в ём-то внутри инопланетяне и живут! Сыночек, а молочко свежее, сегодняшнее?
- Утренняя дойка, бабуль... - устало отвечал я (это было правдой), надзиравший за тем, как справляется новая продавщица: она ещё мне молоко продавала в далеком 1986-ом, когда я школьником был. Теперь я переманил её на работу "по профилю": в 1993-ем она прозябала в "Бакалее", в продмаге, где зарплата была "нерыночная", а торговать и вовсе было нечем. - Вот только от титьки коровьей руки оторвал, пришёл тебе молочка продать...
- Ой, тогда налей литр бабушке, пожалуйста!
Вот так. Инопланетянин в Ельцине, Ельцин умер, и литр молока, пожалуйста. Россия, ничего необычного...
Мы кстати, многих из них подкармливали, помогали. Не люблю об этом говорить. Но так и выглядело: они нас проклинают, а мы им продукты собираем. У каждой продавщицы была своя бабушка. У меня - две.
Это сюр был, честное слово: идёт, издалека, приближаясь к торговому ряду, как закипающий чайник: "суки-изверги-кровопийцы-сталина-на-вас-нет-распустили-вас-сволочи-жиды-твари-американцы" - ну и так далее, в зависимости от изначальной закваски. Кого больше в жидов несло, кого - в сталина, кого - вообще. И тут из палатки, к которой она вот с этими вот ругательствами подходит, приветливое лицо: "Баб Маш, я тебе тут пакетик собрала, возьми..." - и: "Ой, спасибо, доченька, ой, чтоб я без тебя делала, спасибо, а то бабушка-то старенькая, дай тебе Бог здоровья и мужа не злого..." - и все в таком духе.
Идиллия.
Я, кстати, никогда в этом плане на народ не обижался, не рефлексировал, не реагировал особо. Я уже тогда понимал: в просто устроенных мозгах цепочки замыкаются напрямую: не хватает на водку? Ну, кто ж виноват? Бинго: лавочник! Только и исключительно он, сволочь!
Когда-то в школе нам на расширенном уроке истории (не спрашивайте меня, что это такое) приглашенный из какого-то ветхого музея историк рассказывал со слайдами, как проходила агитация большевиков среди рабочего класса. И мол упор делался на то, что лавочник в сговоре с заводовладельцем поднимает в заводской лавке цены. Ну, чтоб побольше крови выпить из рабочего класса. Мне стало непонятно: а что, больше лавок нет, только при заводе? Лектор-историк мне ответил нехотя, что лавки-то есть, и может быть там цены и дешевле, но злой заводовладелец запрещал рабочим покупать в тех лавках. Мне опять стало непонятно: как можно запретить рабочему покупать в сторонних лавках, если рабочий вроде бы никак не был ограничен в свободе передвижения? Историк недовольно замолчал, видимо, мечтая нам рассказать о том, что до революции все рабочие жили в одном запирающемся на ночь бараке, но недодумав мысль, сообщил правду: в заводской лавке давали в долг. И рабочие, которым платили мало, вынуждены были ходить в заводскую лавку и покупать дороже, но без денег, так как в других лавках можно было купить дешевле, но за деньги, которых у рабочих не было, потому что платили мало. И в итоге рабочий жил почти как раб, сказал историк: он был должен денег лавке, и вынужден был работать и терпеть, так как пререкания с начальством грозили ещё большими финансовыми потерями или вообще увольнением.
Мне оставалось только выяснить, что же терял рабочий, если становился банкротом? - если вначале историк сказал, что у рабочего ничего и не было своего, а брал он в лавке харч для семьи и водку для себя, т.е. то, что вернуть невозможно в принципе. И что же отобрал бы у него лавочник или заводовладелец, после увольнения? Но историк, едва я открыл рот, попросил его не перебивать, и я так и не узнал от него ответа на этот вопрос.
Знание - сила! Узнал бы - гораздо раньше бы пошел в банковский бизнес. Вон они щас все, уралвагонзаводы, по уши закредитованные щас сидят на попе ровно... так и хочется спросить: нешто вам царь-батюшка не разрешал в долг укроп в лавке брать?! Пошто "вся власть советам" запилили?
В общем, не обижался я на них. И не боялся. И не боюсь. Я на этом скрежете зубовном всю жизнь деньги делал. Они всегда так: сначала поскрежещут и глазенками посверкают, а потом сами несут. И подписывают: "извините, я в этом ничего не понимаю... но тут всё честно ведь, да?" - конечно! Разве с тобой когда-нибудь нечестно поступали?
Нет, ну если виноват лавочник, или кто угодно еще, но только не тот, кто от тебя реально мокрое место может оставить, и только не тот, кто тебя даже не слышит, и только не ты сам - то что ты хочешь, гегемон? Я в своих бедах виню себя - в первую очередь. Если я проиграл, если я просрал, если я не смог, если, если, если - если неудача постигла меня - виноват всегда я. Даже если мне стоячему в зад машины въехали: я виноват (для себя).
А если у тебя виноваты злые дяди лавочники, абстрактное правительство или еще более абстрактные жиды - ну, не стоит удивляться, что никто тебя не уважает, а даже девки-продавщицы над тобой стебутся и ржут.
...Однажды я покупал очередную палатку. Мы стояли с ее прежним владельцем и терли за остатки товара (я покупал прямо с колес, as is, торговля не должна была прекращаться ни на минуту, и в стоимости сделки мы учитывали товарный остаток). И вдруг откуда-то из-за моей руки задребезжало злобно-трескуче, шипяще:
- Кон-т-р-р-р-р-ре-во-лю-ци-я-а-а!!! Кон-т-р-р-р-р-революция!!! - искажённое злобой лицо какой-то старой грымзы смотрело в очко палатки с такой лютой ненавистью, что наверное смогло бы заставить обосраться бригаду немецко-фашистских захватчиков. Владелец взял меня за локоть:
- Не обращай внимания. Местная ебанутая. Ходит тут, хуями нас кроет. Мы, видишь, контрреволюционеры все у нее.
- Сталинистка-коммунистка?
- Да буй её знает... говорю же - крышей протекла. Каждый день приходит, хлеб берет, яйца берет, меня ещё иногда жидом называет, трясется от злости вся, но покупает, почему-то, именно у нас. - владелец-армянин засмеялся весело. - Мы её так и зовём: Контрреволюция... Уже привыкли к ней... если хоть раз за день не пришла - считай, день зря прошел. Талисман! Не обижайте её! - со смехом завещал он.
Мы и не обижали.
Шло время. Наступил декабрь, судя по всему - 1993 года.
Мой тогдашний партнёр по нашему быстрорастущему бизнесу был года на три старше меня, женат и имел дочь аж 3 или 4 лет. Он искал ей что-нибудь интересное, и на оптовом складе, где мы брали товар, увидел диковину...
Сейчас это покажется странным, поскольку нынче такие "диковины" обычно мотыляются где-то в районе касс, или на специальном стенде для особо дешевых товаров, но тогда... тогда мы еще были слишком дикими в вопросах потребления.
Это был немецкий рождественский шоколадный календарь: красиво расписанная картонка формата А4 или чуть больше, в которой было 24 окошка (в соответствии с количеством дней в декабре до католического Рождества), в каждом окошке была шоколадка: ангелочек или типа того, в разных там позах и ситуациях, в основном на библейский сюжет.
Вещица была пустяковая, но сделанная с такой м-м... европейской (не сказать - немецкой) педантичностью и любовью ко всяким мелким штучкам, настолько миниатюрная и нетипичная, что взгляд к ней прилипал надолго. Ну, как к какому-то сказочному домику с маленькими куколками. Вроде дурь, блажь, а смотришь - и оторваться не можешь. И все новые и новые детали видишь...
Календарь продавался только оптом, партнер взял сколько-то штук, стоил он - как чугуниевый мост даже для нас, людей не бедных о ту пору, сколько-то мы расписали между собой (у меня о ту пору родился племянник, и я ему подарок сделал), сколько-то поставили на продажу: продастся - хорошо, нет - после НГ сами съедим. Пофиг.
Но неожиданно календарь стал хорошо продаваться: видимо, вещь завораживала не только нас.
...На витрине стоял образец, который предполагалось сожрать коллективно в новогоднюю ночь: с приоткрытыми окошками, чтоб было видно, что там внутри.
Уже ближе к концу декабря в очередной раз к нашей витрине подходит "Контрреволюция", привычно начинает нас крыть одноименным словом, и вдруг - залипает...
На календаре.
Стоит напротив него, напротив богато украшенной витрины, смотрит на эту красоту, подобной которой никогда, походу, не видела - а всего-то, Господи, ангелочки да пухленькие дети на саночках, и остальное в таком духе... Стоит, губёшками хлопает, вот это всё. Глаза совсем другие. Завороженная. Залипшая.
Господи. Как же их изувечили тут... Хорошо, меня не успели...
Настроение было предновогоднее, и мне захотелось сделать широкий жест: я достал запечатанный, предназначенный к продаже, календарь, и протянул ей в окно:
- Держи, бабуль. Внучкам подаришь, если есть они у тебя. Нет - сама себе возьми. С наступающим тебя!
Бабулька облапила двумя руками волшебную картонку, осторожно, словно хрупкую вещь, прижала к груди немецкий кондитерский набор... и заплакала вдруг.
Посмотрела на меня совершенно нормальным взглядом совершенно нормального человека (это было так неожиданно) - одними губами сказала: "спасибо" - и ушла.
Больше к нашей палатке она не подходила. И ничего у нас не покупала. Хотя окрест ходила, и даже ругалась на других, но мимо нас проходила, приветливо улыбалась (если видела меня) или просто - тихо, если меня не было. Я (мы) перестали быть для неё гнусной "контрой".
...за немецкие шоколадки.
В Рождество и не такие чудеса бывают.
P.S. - тем, кто в комментариях опять захочет автору рассказать, что он - за гранью добра и зла, что "теперь я понимаю, за что таких на фонарях вешали", и вот всё в таком духе - говорите. Говорите побольше, потому что автор от этого испытывает исключительно положительные эмоции, убеждается в собственной циничной правоте и получает мощную энергетическую подпитку и прилив новых сил и порывов к творческим успехам. Так что продолжайте делать автору приятное и повышать его рейтинг (во всех смыслах этого слова). Заранее спасибо!
Счастья всем, и здравого, циничного разума.