Таллин. Середина ноября | Hvatkin.com
Оригинал текста (как всегда) взят отсюда, с моего основного блога Hvatkin.com
Днём стоит удивительно хорошая погода: тихо и светит солнце. Оно почти не греет, но светит очень старательно и вся погода напоминает качественное бабье лето в средней полосе России, только температура чуть пониже.
Но листьев нет совсем, деревья голы, темнеет рано.
...Море искупает тут всё. Мне море нужно даже не для купания - я спокойно отношусь к купанию в море, к тёплой или холодной воде. Мне море нужно, чтобы было. Чтоб был этот неповторимый морской аромат.
Кстати, северные моря пахнут не так, как южные. Южные отдают развратом ночной августовской тьмы. В их вязком тягучем запахе - имитация борьбы с предрешённой победой, счастье случайного соития и выделенная в процессе влага. А ещё они пахнут арбузными корками. Даже там, где арбузы непопулярны.
Северные моря строги и свежи, как взгляд Изольды, феи из скандинавской сказки. Их вода - сталь, их волны - острозаточенные клинки, если в эту воду зимой опустить руку или ногу - впечатление, будто тысячи маленьких водяных троллей с пилами и пиками набросились на неё, тычут, режут, кромсают. Вынимаешь побелевшую руку (или ногу) и с удивлением смотришь - должны же быть кровоподтёки...
Даже в самое жаркое лето эти моря снисходительно прогреваются до температуры выше 20-ти лишь у самой-самой кромки берега. Чтоб совсем уж не отпугнуть несчастных жителей континента от берегов. Стоит отплыть чуть подальше - и море сразу напоминает тебе, какое оно суровое. Вода леденеет так ощутимо, что кажется - сейчас встретишь льдины.
Но в ноябре уже никому тут и в голову не придёт купаться, даже пьяному русскому.
У меня выдался свободный вечер, я здесь один, приехал по делам, и, разумеется, я занялся своим любимым - пошёл гулять по Старому городу.
Забыв обо всём, выключив встроенный в голове навигатор, шёл специально, чтобы заблудиться, чтоб каждый переулок, проулок, лестничка, закуток - были новыми и неповторимыми.
...В Старом городе было удивительно тихо и пусто. Я в следующий раз буду здесь проездом, через полтора месяца, с семьёй на новогодние зимние российские каникулы - и буду неприятно шокирован безумными толпами соотечественников, шарахающимися по старому городу и штурмующими немногочисленные сувенирные магазины так, что только чтоб войти в них надо оттоптаться пингвиньим шагом в приличной толпе.
А сейчас тут тишина. Изредка проходят влюблённые парочки, одинокие художники рисуют улицы в вечернем свете.
Блестит мокрая брусчатка в оранжевом йодистом свете фонарей «под старину». А снег здесь выпадает утром, очень интеллигентно, словно извиняясь: положено весь снег отправлять в Россию, в Москву. Но просыпали мало-мало, одним слоем, словно кто-то соль заботливо растёр по земле. И к полудню уже всё тает без следа...
После захода солнца становится немного зябко, я иду по Старому городу, заглядывая в окна. Я очень люблю заглядывать в окна. Нет, я не для слухов и сплетен - подробности чужой личной жизни меня не интересуют. Просто окна тут почти у всех без занавесок, и мне любопытно схватывать кусочки, фрагменты чужой незнакомой мне жизни, фотографировать мысленно запечатлённый интерьер, вид, людей, и потом домысливать: кто бы могли быть эти люди? Как они живут? Любят ли друг друга, довольны ли жизнью? Кто они по профессии? Чем занимаются по жизни? О, убранство комнаты, какие-то незначительные бытовые предметы и то, как они расположены - могут многое рассказать о человеке, поверьте...
Зябко, и гуляя и заглядывая в окна, я не забываю намётанным глазом замечать кабачки - надо выбрать заведение и зайти куда-нибудь погреться.
Как я выбираю кабак? Ха! Сердцем, как выбирали Ельцина в 1996. Не знаю. Нет никаких критериев. Они все там симпатичные. Маленькие. Преимущественно подземные. Но вот этот какой-то слишком тёмный и чопорный. В этот, с непроизносимым немецким названием, что-то там «Höndürshoß...» - господи, это невозможно ни выговорить, ни запомнить - заглянем. Не, не подходит: там сидит какая-то развесёлая компания немцев, толи организованные туристы, толи просто какая-то делегация.
А вот этот ничего!
Спускаюсь в уютный подвальчик. В зале пусто, фундаментальные столы и стулья, всё - в средневековом антураже. Цепи какие-то на стенах. В самом углу сидит девушка, закутанная в тёмный платок. На столе перед ней лежат тёмные очки. Так одеваются жёны мафиози на похоронах своих мужей в фильмах про мафию...
Больше никого нет. Официант протягивает мне меню, но я жестом отвожу его: мне, пожалуйста, стаканчик глинтвейна (официант переспрашивает на немецкий лад: Glühwein?), я-я, глювайн, данке. И ещё - один шотик вискаря, данке, плиз, пожалуйста, полун, и какой-нибудь десерт, с кислинкой. На ваше усмотрение, любезный! Айта!
Уточнив сорт виски, официант исчезает. Вскоре передо мной появляются напитки: шот виски, широкий стакан дымящегося глинтвейна, и, ещё через минуту - лимонный пай.
А замечали ли вы, что люди сегодняшней эпохи очень некрасиво едят (и пьют)? Безо всякого смысла, без души, закидывают в себя жратву, как кочегар уголь - в топку. И с выпивкой такое же.
Я так не могу. Всё надо делать по сценарию, написанному талантливым мной.
Сейчас, для этого конкретного набора, придумал следующий ритуал: сначала необходимо вонзить в себя шот вискаря: он самый крепкий из присутствующих напитков, взбудоражит кровь, разгонит подуставшее сердце, вспыхнет потухший было реактор, пойдёт цепная, гремя ливером, по всему телу, а ты тут же такой - глювайну этого, большой глоток, и ничего, что горячий - пей, пей! - и вот этот слабоалкогольный кипяток, обжигая где-то там на соприкосновении пищевода с лёгкими, бежит, бежит вниз, а оттуда ему на встречу уже поднимается цепная, вызванная точечным попаданием вискарика в цель, и они соединяются, затапливая весь организм приятным и желанным теплом и повергая в негу...
...Здесь надо откинуться, прислушиваясь к себе и слегка остекленев, чтоб видел каждый бы, кто посмотрел: хорошо человеку, человек умеет слушать себя и ловить моменты удовольствия! - а потом одной рукой, маленькой вилочкой, отломить в задумчивости самый остренький кончик лимонного пая, и положить его в рот - ничего, эта кислинка как раз хорошо нейтрализует излишне сладкий глювайн, который глинтвейн...
Неожиданно шмыгнул носом: так хорошо стало от всего этого, что даже сам прослезился. Посмотрел на даму, «безутешную вдову», и увидел, что она внимательно смотрит на меня. Ну, хоть кто-то увидел этот one man show, спектакль одного актёра, мою старательную буффонаду, я ведь играл-то для себя, но если и зрители есть - ещё приятнее.
...Моя болгарская секретарша как-то перевела one man show как «один мужик показал!». Забавная смешная девка была, много плюх мочила. Полиглот. Щас, небось, уже давно - мама, если не бабушка...
Как время летит, а? Лениво дожевал пай (всё-таки кислый, сволочь). Официант принёс чаю. Девица из угла всё смотрела на меня, не отводя глаз. Мелькнула даже мысль - а не закрутить ли лёгкий флирт с симпатичной эстонской девушкой? В полумраке зала я не видел её фигуры, только лицо было в свете лампы, максимально притянутой к столу. Но лицо было вполне себе симпатичное.
Однако эту мысль я отверг - рано утром на самолёт, да и вообще я уже давно вышел из возраста, когда хочется непременно всех подряд осеменять, словно ты хряк-производитель-медалист с выставки достижений народного хозяйства. Теперь это дело требует вдумчивости, избирательности, а фемина была не из тех, от кого сразу сбивается с ритма моё сердце.
В голове почему-то крутились строчки из Бродского:
Конец сезона. Столики вверх дном.
Ликуют белки, шишками насытясь.
Храпит в буфете русский агроном
Как свыкшийся с распутицею витязь.
Фонтан журчит, и где-то за окном
Милуются Юрайтэ и Каститис.
Это он про Палангу, не про Таллин, но всё равно подходит. Я, например, вполне мог бы сойти за русского агронома, если мне ещё грамм триста вискаря. Потому как воздух тут морской, совершенно непередаваемый, насыщенный йодом и кислородом, и от него меня постоянно клонит в сон.
Мы в столице нашей родины, похоже, дышим таким говном, что его и воздухом-то назвать нельзя. Не знаю иначе как объяснить, что я, высыпаясь по восемь и более часов в сутки в Европе всё равно постоянно хочу спать первые дня три пребывания. Потом, конечно, организм привыкает. Но это потом.
На море надо сходить, вот что! На море!
Расплатился за чай, подмигнул всё так же внимательно «фотографирующей» меня эстонской деве, улыбнулся ей приветливо: здесь главное - вежливость и дружелюбие! - и пошёл.
К морю.
Таллин-Москва, ноябрь 2012 года.
Я в Твиттер: Follow @real_baxus
Днём стоит удивительно хорошая погода: тихо и светит солнце. Оно почти не греет, но светит очень старательно и вся погода напоминает качественное бабье лето в средней полосе России, только температура чуть пониже.
Но листьев нет совсем, деревья голы, темнеет рано.
...Море искупает тут всё. Мне море нужно даже не для купания - я спокойно отношусь к купанию в море, к тёплой или холодной воде. Мне море нужно, чтобы было. Чтоб был этот неповторимый морской аромат.
Кстати, северные моря пахнут не так, как южные. Южные отдают развратом ночной августовской тьмы. В их вязком тягучем запахе - имитация борьбы с предрешённой победой, счастье случайного соития и выделенная в процессе влага. А ещё они пахнут арбузными корками. Даже там, где арбузы непопулярны.
Северные моря строги и свежи, как взгляд Изольды, феи из скандинавской сказки. Их вода - сталь, их волны - острозаточенные клинки, если в эту воду зимой опустить руку или ногу - впечатление, будто тысячи маленьких водяных троллей с пилами и пиками набросились на неё, тычут, режут, кромсают. Вынимаешь побелевшую руку (или ногу) и с удивлением смотришь - должны же быть кровоподтёки...
Даже в самое жаркое лето эти моря снисходительно прогреваются до температуры выше 20-ти лишь у самой-самой кромки берега. Чтоб совсем уж не отпугнуть несчастных жителей континента от берегов. Стоит отплыть чуть подальше - и море сразу напоминает тебе, какое оно суровое. Вода леденеет так ощутимо, что кажется - сейчас встретишь льдины.
Но в ноябре уже никому тут и в голову не придёт купаться, даже пьяному русскому.
У меня выдался свободный вечер, я здесь один, приехал по делам, и, разумеется, я занялся своим любимым - пошёл гулять по Старому городу.
Забыв обо всём, выключив встроенный в голове навигатор, шёл специально, чтобы заблудиться, чтоб каждый переулок, проулок, лестничка, закуток - были новыми и неповторимыми.
...В Старом городе было удивительно тихо и пусто. Я в следующий раз буду здесь проездом, через полтора месяца, с семьёй на новогодние зимние российские каникулы - и буду неприятно шокирован безумными толпами соотечественников, шарахающимися по старому городу и штурмующими немногочисленные сувенирные магазины так, что только чтоб войти в них надо оттоптаться пингвиньим шагом в приличной толпе.
А сейчас тут тишина. Изредка проходят влюблённые парочки, одинокие художники рисуют улицы в вечернем свете.
Блестит мокрая брусчатка в оранжевом йодистом свете фонарей «под старину». А снег здесь выпадает утром, очень интеллигентно, словно извиняясь: положено весь снег отправлять в Россию, в Москву. Но просыпали мало-мало, одним слоем, словно кто-то соль заботливо растёр по земле. И к полудню уже всё тает без следа...
После захода солнца становится немного зябко, я иду по Старому городу, заглядывая в окна. Я очень люблю заглядывать в окна. Нет, я не для слухов и сплетен - подробности чужой личной жизни меня не интересуют. Просто окна тут почти у всех без занавесок, и мне любопытно схватывать кусочки, фрагменты чужой незнакомой мне жизни, фотографировать мысленно запечатлённый интерьер, вид, людей, и потом домысливать: кто бы могли быть эти люди? Как они живут? Любят ли друг друга, довольны ли жизнью? Кто они по профессии? Чем занимаются по жизни? О, убранство комнаты, какие-то незначительные бытовые предметы и то, как они расположены - могут многое рассказать о человеке, поверьте...
Зябко, и гуляя и заглядывая в окна, я не забываю намётанным глазом замечать кабачки - надо выбрать заведение и зайти куда-нибудь погреться.
Как я выбираю кабак? Ха! Сердцем, как выбирали Ельцина в 1996. Не знаю. Нет никаких критериев. Они все там симпатичные. Маленькие. Преимущественно подземные. Но вот этот какой-то слишком тёмный и чопорный. В этот, с непроизносимым немецким названием, что-то там «Höndürshoß...» - господи, это невозможно ни выговорить, ни запомнить - заглянем. Не, не подходит: там сидит какая-то развесёлая компания немцев, толи организованные туристы, толи просто какая-то делегация.
А вот этот ничего!
Спускаюсь в уютный подвальчик. В зале пусто, фундаментальные столы и стулья, всё - в средневековом антураже. Цепи какие-то на стенах. В самом углу сидит девушка, закутанная в тёмный платок. На столе перед ней лежат тёмные очки. Так одеваются жёны мафиози на похоронах своих мужей в фильмах про мафию...
Больше никого нет. Официант протягивает мне меню, но я жестом отвожу его: мне, пожалуйста, стаканчик глинтвейна (официант переспрашивает на немецкий лад: Glühwein?), я-я, глювайн, данке. И ещё - один шотик вискаря, данке, плиз, пожалуйста, полун, и какой-нибудь десерт, с кислинкой. На ваше усмотрение, любезный! Айта!
Уточнив сорт виски, официант исчезает. Вскоре передо мной появляются напитки: шот виски, широкий стакан дымящегося глинтвейна, и, ещё через минуту - лимонный пай.
А замечали ли вы, что люди сегодняшней эпохи очень некрасиво едят (и пьют)? Безо всякого смысла, без души, закидывают в себя жратву, как кочегар уголь - в топку. И с выпивкой такое же.
Я так не могу. Всё надо делать по сценарию, написанному талантливым мной.
Сейчас, для этого конкретного набора, придумал следующий ритуал: сначала необходимо вонзить в себя шот вискаря: он самый крепкий из присутствующих напитков, взбудоражит кровь, разгонит подуставшее сердце, вспыхнет потухший было реактор, пойдёт цепная, гремя ливером, по всему телу, а ты тут же такой - глювайну этого, большой глоток, и ничего, что горячий - пей, пей! - и вот этот слабоалкогольный кипяток, обжигая где-то там на соприкосновении пищевода с лёгкими, бежит, бежит вниз, а оттуда ему на встречу уже поднимается цепная, вызванная точечным попаданием вискарика в цель, и они соединяются, затапливая весь организм приятным и желанным теплом и повергая в негу...
...Здесь надо откинуться, прислушиваясь к себе и слегка остекленев, чтоб видел каждый бы, кто посмотрел: хорошо человеку, человек умеет слушать себя и ловить моменты удовольствия! - а потом одной рукой, маленькой вилочкой, отломить в задумчивости самый остренький кончик лимонного пая, и положить его в рот - ничего, эта кислинка как раз хорошо нейтрализует излишне сладкий глювайн, который глинтвейн...
Неожиданно шмыгнул носом: так хорошо стало от всего этого, что даже сам прослезился. Посмотрел на даму, «безутешную вдову», и увидел, что она внимательно смотрит на меня. Ну, хоть кто-то увидел этот one man show, спектакль одного актёра, мою старательную буффонаду, я ведь играл-то для себя, но если и зрители есть - ещё приятнее.
...Моя болгарская секретарша как-то перевела one man show как «один мужик показал!». Забавная смешная девка была, много плюх мочила. Полиглот. Щас, небось, уже давно - мама, если не бабушка...
Как время летит, а? Лениво дожевал пай (всё-таки кислый, сволочь). Официант принёс чаю. Девица из угла всё смотрела на меня, не отводя глаз. Мелькнула даже мысль - а не закрутить ли лёгкий флирт с симпатичной эстонской девушкой? В полумраке зала я не видел её фигуры, только лицо было в свете лампы, максимально притянутой к столу. Но лицо было вполне себе симпатичное.
Однако эту мысль я отверг - рано утром на самолёт, да и вообще я уже давно вышел из возраста, когда хочется непременно всех подряд осеменять, словно ты хряк-производитель-медалист с выставки достижений народного хозяйства. Теперь это дело требует вдумчивости, избирательности, а фемина была не из тех, от кого сразу сбивается с ритма моё сердце.
В голове почему-то крутились строчки из Бродского:
Конец сезона. Столики вверх дном.
Ликуют белки, шишками насытясь.
Храпит в буфете русский агроном
Как свыкшийся с распутицею витязь.
Фонтан журчит, и где-то за окном
Милуются Юрайтэ и Каститис.
Это он про Палангу, не про Таллин, но всё равно подходит. Я, например, вполне мог бы сойти за русского агронома, если мне ещё грамм триста вискаря. Потому как воздух тут морской, совершенно непередаваемый, насыщенный йодом и кислородом, и от него меня постоянно клонит в сон.
Мы в столице нашей родины, похоже, дышим таким говном, что его и воздухом-то назвать нельзя. Не знаю иначе как объяснить, что я, высыпаясь по восемь и более часов в сутки в Европе всё равно постоянно хочу спать первые дня три пребывания. Потом, конечно, организм привыкает. Но это потом.
На море надо сходить, вот что! На море!
Расплатился за чай, подмигнул всё так же внимательно «фотографирующей» меня эстонской деве, улыбнулся ей приветливо: здесь главное - вежливость и дружелюбие! - и пошёл.
К морю.
Таллин-Москва, ноябрь 2012 года.
Я в Твиттер: Follow @real_baxus