Блеск
Хотя еще ничего не случилось, внутри была зима. А человек, что сидел рядом, казался до ужаса чужим. Словно между нами вдруг выросла стена изо льда. Кусочки льда застряли где-то в горле, и мне было тяжело дышать, однако, я терпела. Все вокруг было в огне, как будто люди еще ничего не чувствовали. Джаз-бэнд играл оглушительно, музыканты сжигали себя дотла. А танцевать не хотелось. Все вокруг такие чужие и далекие - разве можно с ними танцевать? Разве может быть страсть между мной и этим ледяным мужчиной? Все умерло безвозвратно, и пусть это случилось всего за один вечер, но это так.
Все веселье 30-х было прикрыто каким-то траурным, кружевным вуалем - того и гляди порвется. Повсюду блеск золота, огни, музыка. Женщины самые элегантные, на высоких каблуках, в вечерних платьях с красными, хищными ртами. Глаза блестят, ни то от вина и страсти, ни то от алчности: любви к деньгам и дорогим вещам. Мужчине достаточно щелкнуть пальцами, чтобы роскошный автомобиль встал у входа. И тогда выбирай любую из красавиц и увози вдаль ярко освещенных улиц. Бродвей, Нью-Йорк… Яркая, прекрасная Америка, которая не знает сна и покоя. Только мюзиклы, танцы, джаз, великие артисты…
Я любила такую жизнь. Она затягивает, заставляет забыться, плыть по течению, не страдать… Здесь было место только для радости. Бесконечные рестораны, театры, концерты… И любовь, страсть… Злость тоже есть, но она, как вспышка. Поднимаешься из-за стола и бьешь спутника по лицу, наотмашь. Немного слез, лучше, чтобы они только в глазах стояли, не более, выбегаешь из ресторана. Каблуки цокают по мостовой, а он следом, догоняет, целует - мир. Да, это сцена из дешевого фильма. Что с того? Она воплощает всю нашу жизнь. Красота и ханжество. Не одного настоящего чувства. Актеры в кино плачут реалистичней, чем мы, обычные люди. А смех? Думаете, это радость? Нет, это всеобщая истерия. Раньше я этого не замечала. Мной управляла, какая-то невидимая сила, сила толпы, пьянства, безудержного веселья, дешевого искусства и ненастоящей любви. А теперь я словно прозрела. Что-то порвалось. Все внутри окаменело. Может, я выпила слишком много вина? А, может, мало? Не знаю, не важно. Важно, что я не люблю больше этих людей. Даже джаз сегодня, мне кажется, каким-то чужим, поддельным. Так не играют настоящее африканцы, вы не умеете играть, как они. Вы не джаз-бэнд, вы оркестр неудачников.
Он привлекает меня к себе, хочет обнять, но я отстраняюсь. Как холодно! Когда он прикасается ко мне, ледяные шипы рвут мою плоть, мне больно, я начинаю злиться и как-то судорожно отталкиваю его от себя. Он смеется, все вокруг смеются, они не верят в серьезность моих чувств, думают, что я опять играю, как делала это миллион раз подряд. Но нет, мне не смешно, я не шучу и не жду поцелуев. Я хочу зарыдать. Я не боюсь испортить макияж и не намекаю на слезы лишь влагой где-то внутри глаз.
Скорее, автомобиль! Посадить (затолкать) меня в его теплое нутро. Но я сопротивляюсь, бегу, отталкиваю скаливших пасти зверей. Я знаю, что скоро будет война. Вот, она уже почти что объявлена. Весь мир потонет в крови, но станет честней. И этого человека, что обхватил мою талию своими грязными руками, не будет. Не будет не потому, что я желаю ему смерти, а потому что такие не выживают на войне. Он ведь не знает крови, он не сможет взять оружие в руки. Сейчас я улыбаюсь искренне, я улыбаюсь гордо и торжественно в его тупой оскал. Война всех рассудит, останутся ужасные подлецы и великие герои и все. Никаких зевак, сынков богатеньких родителей, прекрасных дам, продающих свое тело. А, может быть, и меня не будет. Но сейчас это не важно. Скоро война.
Ирина Мазурина