Алджернон Сидней
Материал из книжки Айворо Брауна
ENGLISH POLITICAL THEORY, 1920
Философия Мильтона, изложенная его благородным слогом, была противоречива и приводит в смущение. Он одновременно громогласно провозглашает права народа и отвергает механизмы демократии, заменяя их постоянным Высшим Советом. Человек, который хочет занять компромиссную позицию в отношении этого противоречия, должен быть чрезвычайно осторожен в высказываниях. Он должен быть, прежде всего, очень точен в определении ограниченного общественного договора, и должен показать, как именно следует ограничить индивидуальную свободу, чтобы правительство смогло существовать, и в какой степени свобода должна быть сохранена. Но Мильтон вовсе не был точен и, соответственно, страдает его философия. Но, как бы то ни было, он сослужил своей партии хорошую службу и в общих грубых чертах обрисовал, как должна выглядеть либеральная республика. Его личная привязанность к Кромвелю, делала его положение в высшей степени деликатным. Тот был человеком недемократического темперамента, аристократом и воином. Как мог он искренне разделять демократическую теорию, лежащую в основе борьбы пуритан? Но в «Обязанностях государей и правительств» он, все же доказал, при том, доказал красноречиво и энергично, что основа всякого справедливого правления это согласие.
Прежде, чем эта дискуссия была продолжена в философской сфере Локком - к вящему удовольствию его современников - и в сфере практической, в ходе низложения Стюартов и победы вигов, Алджернон Сидней, аристократ, который большую часть жизни провел в изгнании, в своих «Рассуждениях о правительстве» дал развернутую критику Фильмера и предъявил обоснованное обвинение Божественному Праву. Сидней был казнен за участие в заговоре и публикация его книги была отложена, но и его жизнь, и его трагическая смерть внесли свой вклад в дело, за которое он боролся. Он, пространно, с большой эрудицией и многочисленными ссылками на Библию и древнюю историю излагает теорию ограниченного общественного договора. «И мы можем быть уверены в том, что договоры, которые когда-либо заключались между нациями и их королями, были поставлены в рамки, в соответствии с волей наций; и, следовательно, как бы многочисленны они ни были и как каково бы ни было содержание каждого из них или всех их вместе взятых, они не могут обязывать никого, кроме тех, кто подписал эти договоры и их наследников. По этой причине, если кто бы то ни было утверждает, что некие нации, в соответствии с этими договорами, обязались терпеть любое высокомерие тиранов, то он обязан показать, как именно этот договор связывает их самих». И еще: «так как эти контракты заключены добровольно, без предварительных обязательств, ясно, что эти договоры заключались людьми ради их собственного блага, и, если одна из сторон их не выполняет, и обращает договор во вред другой стороны, он лишается права на любые выгоды от этого договора». Сиднею следовало бы тщательнее проработать эти положения и ввести в свою книгу дополнительные рассуждения, чтобы сделать ее привлекательной для современного читателя. Заслуга Сиднея в том, что он поддержал традицию умеренного либерализма, начатую Селденом и Мильтоном. Он не радикал и далеко отстоит от раннего чартизма в духе левеллеров и от примитивного коммунизма диггеров. Он совершенно не озабочен проблемой равенства и очень внимателен к проблеме свободы: если бы он внимательнее читал любимого им Харрингтона, и был бы больше знаком с жизнью, то понял бы, что равенство и свобода взаимосвязанны, и никакая подлинная свобода не возможна при сохранении серьезного неравенства в богатстве и власти. Сидней сконцентрировался на конституционных аспектах свободы и никто не может отрицать его полной искренности. Его гибель на плахе и казнь, которую он учинил над логикой Фильмера, сделали многое для победы конституционализма вскоре после его кончины и для окончательного разгрома претензий теории Божественного Права.
ENGLISH POLITICAL THEORY, 1920
Философия Мильтона, изложенная его благородным слогом, была противоречива и приводит в смущение. Он одновременно громогласно провозглашает права народа и отвергает механизмы демократии, заменяя их постоянным Высшим Советом. Человек, который хочет занять компромиссную позицию в отношении этого противоречия, должен быть чрезвычайно осторожен в высказываниях. Он должен быть, прежде всего, очень точен в определении ограниченного общественного договора, и должен показать, как именно следует ограничить индивидуальную свободу, чтобы правительство смогло существовать, и в какой степени свобода должна быть сохранена. Но Мильтон вовсе не был точен и, соответственно, страдает его философия. Но, как бы то ни было, он сослужил своей партии хорошую службу и в общих грубых чертах обрисовал, как должна выглядеть либеральная республика. Его личная привязанность к Кромвелю, делала его положение в высшей степени деликатным. Тот был человеком недемократического темперамента, аристократом и воином. Как мог он искренне разделять демократическую теорию, лежащую в основе борьбы пуритан? Но в «Обязанностях государей и правительств» он, все же доказал, при том, доказал красноречиво и энергично, что основа всякого справедливого правления это согласие.
Прежде, чем эта дискуссия была продолжена в философской сфере Локком - к вящему удовольствию его современников - и в сфере практической, в ходе низложения Стюартов и победы вигов, Алджернон Сидней, аристократ, который большую часть жизни провел в изгнании, в своих «Рассуждениях о правительстве» дал развернутую критику Фильмера и предъявил обоснованное обвинение Божественному Праву. Сидней был казнен за участие в заговоре и публикация его книги была отложена, но и его жизнь, и его трагическая смерть внесли свой вклад в дело, за которое он боролся. Он, пространно, с большой эрудицией и многочисленными ссылками на Библию и древнюю историю излагает теорию ограниченного общественного договора. «И мы можем быть уверены в том, что договоры, которые когда-либо заключались между нациями и их королями, были поставлены в рамки, в соответствии с волей наций; и, следовательно, как бы многочисленны они ни были и как каково бы ни было содержание каждого из них или всех их вместе взятых, они не могут обязывать никого, кроме тех, кто подписал эти договоры и их наследников. По этой причине, если кто бы то ни было утверждает, что некие нации, в соответствии с этими договорами, обязались терпеть любое высокомерие тиранов, то он обязан показать, как именно этот договор связывает их самих». И еще: «так как эти контракты заключены добровольно, без предварительных обязательств, ясно, что эти договоры заключались людьми ради их собственного блага, и, если одна из сторон их не выполняет, и обращает договор во вред другой стороны, он лишается права на любые выгоды от этого договора». Сиднею следовало бы тщательнее проработать эти положения и ввести в свою книгу дополнительные рассуждения, чтобы сделать ее привлекательной для современного читателя. Заслуга Сиднея в том, что он поддержал традицию умеренного либерализма, начатую Селденом и Мильтоном. Он не радикал и далеко отстоит от раннего чартизма в духе левеллеров и от примитивного коммунизма диггеров. Он совершенно не озабочен проблемой равенства и очень внимателен к проблеме свободы: если бы он внимательнее читал любимого им Харрингтона, и был бы больше знаком с жизнью, то понял бы, что равенство и свобода взаимосвязанны, и никакая подлинная свобода не возможна при сохранении серьезного неравенства в богатстве и власти. Сидней сконцентрировался на конституционных аспектах свободы и никто не может отрицать его полной искренности. Его гибель на плахе и казнь, которую он учинил над логикой Фильмера, сделали многое для победы конституционализма вскоре после его кончины и для окончательного разгрома претензий теории Божественного Права.