Бонни и Клайд в Стругах Красных
Оригинал взят у feruza в Бонни и Клайд в Стругах Красных
Некоторые пишут довольно зло, про отбраковку, про "эти ублюдки стреляли в людей"...
Я прочитала расшифровку их роликов. Там имеющему уши слышно, что это отчаявшиеся дети, у которых все стремительно пошло не так, они хорохорятся, бодрятся, они не очень понимают про смерть и жизнь, хотя им кажется, что они горько-искушенные во всем этом.
Они переписываются с одноклассниками, матерятся (довольно умеренно, кстати, я бы в такой ситуации разговаривала гораздо хуже). Они держатся друг за друга, в этой идиотской ситуации никто из них не впадает в эгоизм и злобу к другому ("а, из-за тебя все!!") - они говорят: "Мы Бонни и Клайд". Такая вот дурацкая романтика и отчаяние под маской цинизма.
Они сидели три дня на этой даче одни против всего мира и одни во всем мире.
15 лет - совсем мальки еще.
Мы вот типа эээ... детские писатели, рассуждаем про то, какие книжки надо писать для старших подростков. Про суицид Жвалевский и Пастернак недавно написали - и там, конечно, главная героиня в порядке и осталась жива, и негодяи получили по заслугам, а то, что спасти удалось не всех - так это книжка про правду жизни.
При этом правда жизни в том, что спасти в жизни не удается даже главного героя. Такую книгу написать нельзя, потому что в книге для детей (15 лет тоже дети) - должен быть свет в конце туннеля и выход.
А в жизни - как получится.
Я вот теперь не представляю, какую книгу можно было бы написать для этих детей и их одноклассников, которые все это видели в прямом эфире. С пометкой 18+?
Лев Шлосберг. «Я тебя понимаю. Я тебя люблю. Всё будет хорошо»
Этих слов не хватило погибшим в Стругах Красных подросткам
При любом абсолютно фатальном внешне развитии событий на каждом шагу почти всегда есть шанс остановить падение в пропасть.
Гибель псковских подростков в Стругах Красных - не просто убийство и самоубийство, как это выглядит в официальной версии. Здесь на каждом шагу проступает доведение до самоубийства, и это приближение к смерти происходило не один день.
Этих детей никто не любил, они давно были никому, кроме самих себя, не нужны. А этого недостаточно, чтобы ценить свою жизнь и бороться за нее.
Никто ни в один переломный час их жизни, особенно в последние месяцы, не сказал им: «Я тебя понимаю. Я тебя люблю. Всё будет хорошо». По закону никто и не должен говорить такие слова. А по жизни - много кто должен. Иначе человеческая жизнь не складывается.
В самый трагический момент по одну сторону острой грани оказались матерящиеся дети с оружием в руках, по другую - абсолютно не понимающие, как себя вести и что с этим делать полицейские. Им выпала задача, в решении которой до них ошиблись все. И у них тоже не получилось.
Несколько часов прямой трансляции объявленной смерти в интернете - и ни одного профессионального действия, ни одного грамотного ответа окружающего этих детей чужого взрослого мира.
Когда человек действительно хочет совершить самоубийство, он делает это молча и наверняка. Когда он говорит об этом вслух и громко - он хочет, чтобы его спасли.
Силовики знают (или считают, что знают), как вести себя с вооруженными взрослыми преступниками. А как вести себя с опасными и обозленными детьми, у которых от нелюбви близких и утраты грани между интернетом и жизнью сломалось сознание, - не знают и не умеют. Их этому не учили. Но именно у них, не обученных и не умеющих, при этом вооруженных и защищенных законом, оказался в роковой для этих детей час ключ от ворот между жизнью и смертью.
Того, кто умел бы пользоваться этим ключом, не нашлось.
Никто не сказал спасительные слова. Никто не смог заговорить по‑человечески.
Они никому не поверили.
Ни у кого не было задачи спасти этих детей. Их стремились обезвредить.
В день своей гибели они уже очень далеко ушли от реальности человеческой жизни. Некому оказалось их в эту спасительную реальность вернуть.
Никто не оказался готов спасать жизни в первую очередь этих детей. А это была самая главная задача. По сути, единственная. Она решала все остальные.
Государство, в каждом своем проявлении готовое подавить любого несогласного с ним человека, и к этим детям отнеслось в первую очередь как к врагам, которых необходимо или заставить сдаться, или ликвидировать.
Не могу ни с какой долей уверенности сказать, чьи выстрелы были последними.
Но эти пули не вчера вылетели из рокового ствола.
Нет никакой надежды на то, что гибель сорвавшихся в штопор подростков изменит мир, из которого они ушли.
Но, может быть, кто‑то научится говорить детям самые главные в жизни слова: «Я тебя понимаю. Я тебя люблю. Всё будет хорошо».
Некоторые пишут довольно зло, про отбраковку, про "эти ублюдки стреляли в людей"...
Я прочитала расшифровку их роликов. Там имеющему уши слышно, что это отчаявшиеся дети, у которых все стремительно пошло не так, они хорохорятся, бодрятся, они не очень понимают про смерть и жизнь, хотя им кажется, что они горько-искушенные во всем этом.
Они переписываются с одноклассниками, матерятся (довольно умеренно, кстати, я бы в такой ситуации разговаривала гораздо хуже). Они держатся друг за друга, в этой идиотской ситуации никто из них не впадает в эгоизм и злобу к другому ("а, из-за тебя все!!") - они говорят: "Мы Бонни и Клайд". Такая вот дурацкая романтика и отчаяние под маской цинизма.
Они сидели три дня на этой даче одни против всего мира и одни во всем мире.
15 лет - совсем мальки еще.
Мы вот типа эээ... детские писатели, рассуждаем про то, какие книжки надо писать для старших подростков. Про суицид Жвалевский и Пастернак недавно написали - и там, конечно, главная героиня в порядке и осталась жива, и негодяи получили по заслугам, а то, что спасти удалось не всех - так это книжка про правду жизни.
При этом правда жизни в том, что спасти в жизни не удается даже главного героя. Такую книгу написать нельзя, потому что в книге для детей (15 лет тоже дети) - должен быть свет в конце туннеля и выход.
А в жизни - как получится.
Я вот теперь не представляю, какую книгу можно было бы написать для этих детей и их одноклассников, которые все это видели в прямом эфире. С пометкой 18+?
Лев Шлосберг. «Я тебя понимаю. Я тебя люблю. Всё будет хорошо»
Этих слов не хватило погибшим в Стругах Красных подросткам
При любом абсолютно фатальном внешне развитии событий на каждом шагу почти всегда есть шанс остановить падение в пропасть.
Гибель псковских подростков в Стругах Красных - не просто убийство и самоубийство, как это выглядит в официальной версии. Здесь на каждом шагу проступает доведение до самоубийства, и это приближение к смерти происходило не один день.
Этих детей никто не любил, они давно были никому, кроме самих себя, не нужны. А этого недостаточно, чтобы ценить свою жизнь и бороться за нее.
Никто ни в один переломный час их жизни, особенно в последние месяцы, не сказал им: «Я тебя понимаю. Я тебя люблю. Всё будет хорошо». По закону никто и не должен говорить такие слова. А по жизни - много кто должен. Иначе человеческая жизнь не складывается.
В самый трагический момент по одну сторону острой грани оказались матерящиеся дети с оружием в руках, по другую - абсолютно не понимающие, как себя вести и что с этим делать полицейские. Им выпала задача, в решении которой до них ошиблись все. И у них тоже не получилось.
Несколько часов прямой трансляции объявленной смерти в интернете - и ни одного профессионального действия, ни одного грамотного ответа окружающего этих детей чужого взрослого мира.
Когда человек действительно хочет совершить самоубийство, он делает это молча и наверняка. Когда он говорит об этом вслух и громко - он хочет, чтобы его спасли.
Силовики знают (или считают, что знают), как вести себя с вооруженными взрослыми преступниками. А как вести себя с опасными и обозленными детьми, у которых от нелюбви близких и утраты грани между интернетом и жизнью сломалось сознание, - не знают и не умеют. Их этому не учили. Но именно у них, не обученных и не умеющих, при этом вооруженных и защищенных законом, оказался в роковой для этих детей час ключ от ворот между жизнью и смертью.
Того, кто умел бы пользоваться этим ключом, не нашлось.
Никто не сказал спасительные слова. Никто не смог заговорить по‑человечески.
Они никому не поверили.
Ни у кого не было задачи спасти этих детей. Их стремились обезвредить.
В день своей гибели они уже очень далеко ушли от реальности человеческой жизни. Некому оказалось их в эту спасительную реальность вернуть.
Никто не оказался готов спасать жизни в первую очередь этих детей. А это была самая главная задача. По сути, единственная. Она решала все остальные.
Государство, в каждом своем проявлении готовое подавить любого несогласного с ним человека, и к этим детям отнеслось в первую очередь как к врагам, которых необходимо или заставить сдаться, или ликвидировать.
Не могу ни с какой долей уверенности сказать, чьи выстрелы были последними.
Но эти пули не вчера вылетели из рокового ствола.
Нет никакой надежды на то, что гибель сорвавшихся в штопор подростков изменит мир, из которого они ушли.
Но, может быть, кто‑то научится говорить детям самые главные в жизни слова: «Я тебя понимаю. Я тебя люблю. Всё будет хорошо».