ДУАЛИЗМ РУССКОГО И УКРАИНСКОГО НАЦИОНАЛИЗМА
Некраткий разбор становления русского национализма - причины, истоки, исторические вехи, этапы сложного пути, различия с украинским проектом.
Концептуально национализм лежит исключительно в плоскости социальности, и представляет более сложный и масштабный образец патриархальной общины - с территориальными границами и единым культурным, а часто и языковым, пространством. Перечисленные маркеры позволяют отличать своих от чужих. Национализм бывает двух видов - гражданский и этнический. Гражданский национализм оперирует понятием политических/договорных наций, а этнонационализм сводится к кровнородственному сообществу.
ЧАСТЬ I. ИСТОРИЧЕСКАЯ. Длинная.
Истоки национализма находятся в исторической эпохе, когда происходила смена традиционного общества индустриальным, т.е. конец 18-го и 19-й века. Со сменой производственного уклада, происходила и ревизия политического устройства, в первую очередь "концепции власти". Все предыдущие века, складывавшиеся в тысячелетия, власть была освещена божественной дланью. Доминировал принцип, закреплявшийся церковью, о получении монархом власти от Бога. Государствами/территориями правили династии. В конце 18-го века французы отправили свою династию к праотцам и ввели новую концепцию - ныне источником власти является народ, а точнее народ на определенной территории с одними культурными традициями - то есть нация. Французский национализм, являвшийся гражданским, консолидировал народ, успешно отбил атаки на свою революцию, и покорил всю Европу, под конец увязнув в снегах в России. И если французский, британский или американский национализмы являлись гражданскими (политическими), то от германских княжеств и далее на восток вначале возобладал этнический национализм, как реакция на французскую оккупацию. Наиболее яркое выражение этнический национализм получил в идеях пангерманизма, на базе которого была сформирована германская нация. В том или ином виде, национализм становится доминирующей идеологией 19-го века, и либо консолидирует новые нации, такие как французская, либо начинает подрывать целостность таких многоэтнических империй, как Российская, Австро-Венгерская и Османская.
Перед тем, как перейти к развитию националистических идей в Российской империи, необходимо остановится на различных стратегиях национального строительства. Наиболее максималистская ассимиляторская в культурном и языковом отношении, централизаторская в административном аспекте программа была осуществлена во Франции. Французское правительство использовало административную систему, школу, армию и церковь в качестве инструментов языковой и культурной ассимиляции. Не останавливалась Франция и перед применением административных запретов и практик жесткого психологического давления. Испания, следовавшая в целом французской модели, добилась заметно более ограниченных результатов из-за отставания в экономическом развитии и сравнительной слабости государственной власти. В результате сегодня по французскую сторону границы каталонцы называют себя если не французами, то во всяком случае французскими каталонцами, в то время как по испанскую сторону каталонцы все более очевидно отдают предпочтение каталонской идентичности как национальной, противостоящей испанской. Английская стратегия была, как всегда, дифференцированной. В Ирландии политика была очень близка к колониальной - репрессивная составляющая безусловно доминировала. Провинция управлялась как оккупированная территория, и террор был легитимизирован специальными актами. В Шотландии англичане подавляли восстания якобитов, но с конца XVIII в., во многом опираясь на уже достигнутые результаты по ассимиляции равнинной Шотландии, Англия переходит к легалистским формам правления. Притягательность Англии, мирового лидера в экономическом и политическом развитии того времени, а также карьерные и предпринимательские возможности, открывавшиеся для шотландцев в рамках Британской империи, привели к тому, что уже в XIX в. националистические движения не получали в Шотландии сколько-нибудь значительной поддержки. Требования преподавания в школах на гэльском языке выдвигались, но Англии уже не приходилось вмешиваться - они отвергались самими шотландскими элитами.
Анализ развития националистический идей в Российской империи (в силу отсутствия государственной стратегии национального строительства) взят из монографий А. И. Миллера; фактически ниже их сжатый пересказ. Однако, вступление хотелось бы сделать в виде спойлера с цитатами из монографии «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIX века)". Участники последних российско-украинских словесных баталий найдут практически все свои доводы, которым почти 150 лет:
[ЦИТАТЫ]
Фактически мы имеем здесь дело с весьма типичным для романтического этапа развития националистического конфликта спором о дележе истории, с поиском исторических аргументов для обоснования прав на ту или иную территорию и для установления того или иного варианта этнической иерархии.
Теорию Духиньского о неславянском, туранском происхождении москалей.
Польская «Газета Народова»: «руський народ {…} никогда не растворится в монголизме», газета делала однозначный и желанный для себя вывод: «Быть русином и быть в добрых отношениях с Москвой более невозможно».
С. С. Гогоцкий, профессор педагогики Киевского университета - Но мне кажется вы не приняли во внимание обстоятельств всей Малороссии, когда а) намекаете народу о какой-то самостойкости. (Самостойкость нас убила бы в один год.) Этим вы, даже если судить по расчету, поступили неловко, потому что вы накликаете нам вместо одного врага - Ляха, двух: Ляха и Русского. Понять не могу, каким же образом мы удержимся при двух врагах, когда нас держит единственно Русское Правительство.
Письмо Костомарова А. Котляревскому: «Александр Александрович! Необходимо написать большую, ученую, филологическую работу, где показать, что южнорусское наречие есть самобытный язык, а не неорганическая смесь русского с польским.
Главной становилась идентификационная, символическая, национально-репрезентативная роль языка. Все те функции, которые украинский выполнял до сих пор, рассматривались теперь как начальные шаги к полной языковой эмансипации.
Отметим без удивления, а, напротив, как закономерность, что антиассимиляторский пафос украинофилов менялся на прямо противоположный, когда украинцы оказывались сильной стороной.
Корф описывает отношения велико- и малоруссов как отношения «родных братьев», будучи, кажется, одним из первых, кто употребил эту метафору, получившую позднее столь широкое распространение... В своей оценке перспектив и планов украинофильства Корф был более проницателен, чем Мезенцов, четко заявив, что реализация языковой части программы движения вне зависимости от субъективных мнений и настроений его участников логически ведет к «отделению Малороссии от России»
Который, похоже, был искренним сторонником концепции «большой» русской общности при сохранении иерархической русско-малорусской множественной идентичности... Он выступал как сторонник триединой и в конечном счете гомогенной русской нации: «Малороссия (вообще Юго-Западная Русь), покоренная Литвой, а затем угнетаемая Польшей, воссоединилась с Северо-Восточной Русью {…} Малороссия толкнула Москву на путь преобразований; Малороссия вызвала к жизни предшественников Петра и подготовила его реформы, без Малороссии не было бы {…} и Российской империи как новой великой державы.
Вызов со стороны украинского национализма становится исключительно важным катализатором дискуссии о проблеме формирования самой русской нации. Представление о Малороссии и Белоруссии как об «исконно русских землях», о малороссах и белорусах как о частях русского народа ясно прослеживается в правительственных документах и преобладает в общественном мнении. В статьях Каткова и ряде публикаций «Дня» на тему украинофильства концепция большой русской нации, включающей малороссов и белорусов, получает свое наиболее полное для того времени выражение. Подчеркнем при этом, что в своих первых выступлениях по «украинскому вопросу» Катков продемонстрировал понимание того, что общерусский и украинский проекты национального строительства суть именно конкурирующие проекты с обоюдными шансами на успех.
В которой повторил свои рассуждения 1872 г. об украинофильстве как разновидности русского славянофильства. Он осуждал галицийских деятелей, не желающих признавать русскую литературу общерусской, и объяснял их сближение с поляками гонениями на малороссийскую литературу в 60-е гг.
Издательская деятельность переместилась за границу, в Галицию и Женеву, где обосновался Драгоманов. Туда же направлялись и деньги, которые Громада активно собирала в Юго-Западном крае. Постепенно Галиция превратилась в украинский культурный Пьемонт, надежно защищенный австрийской границей от влияния Петербурга. Указ подрывал и позиции про-русски ориентированных галицийских русинов.
Вместе с тем нужно отметить, что такая роль Галиции во многом была обусловлена развитием украинофильского движения в Российской империи. Галиция в значительной мере стала плацдармом украинского национального движения, но его инициатором и главной движущей силой она стать не могла. Если бы развитие России в политическом и экономическом отношении было настолько успешным, что осознание выгод единства решительно перевешивало бы в малорусском обществе сепаратистские настроения, то в экономическом отношении более медленно развивавшаяся Галиция не смогла бы получить такого политического влияния, даже несмотря на усилия Вены и части польских политиков, в последние десятилетия XIX в. поддерживавших галицийских украинофилов.
Оппозиция концепции большой русской нации со стороны Герцена и Чернышевского опирается на идеи национального самоопределения, право на которое они признавали за всеми народами империи, включая малороссов и белорусов. В правительственных кругах скептическое, нередко подозрительное отношение к акцентированию национальной проблематики вообще и проблемы формирования русской нации в частности было присуще традиционалистам - приверженцам сословного порядка и старых механизмов легитимации самодержавия. Элементы такого подхода могли сочетаться с элементами национализма, как, например, у Валуева - противоречивость его позиции отражает объективные противоречия той переходной стадии, когда национализм постепенно вытеснял в умах высшей бюрократии традиционалистские ценности.
Не забудем также, что только на рубеже веков украинофильство смогло решить две ключевые для всех таких движений задачи - стандартизировать язык и создать его словарь, а также сформировать собственную целостную национальную концепцию истории.
В Российскую империю, как было сказано выше, идеи национализма, как и многие другие, пришли из Западной Европы, в первую очередь из Франции. И как во всей Восточной Европе, национализм рассматривался только под этническим углом зрения. На середину 19-го века национальный вопрос выглядел, как проект Большой русской нации, куда помимо русских включались украинцы и белорусы (в современной терминологии). Термин "проект" применительно к данному вопросу звучит сильно громко, поскольку это скорее тема обсуждения для интеллектуальной элиты, практически не подкрепленная административными решениями и финансированием; но для простоты будем использовать именно термин "проект". Концепция единства Великой и Малой Руси, и единой государственной традиции Киевской Руси была впервые озвучена во второй половине 17-го в. В 1674 г. в Киеве был впервые напечатан «Синопсис», составленный одним из местных православных иерархов. Вполне вероятно, что автор «Синопсиса» преследовал достаточно сиюминутные конкретные цели: дать московскому царю мотивацию для продолжения борьбы с Речью Посполитой и облегчить элите Гетманата инкорпорацию в русское правящее сословие, но почти на три столетия эта идея градостроительства останется доминирующей. Вообще культура, известная нам сегодня под названием русской, была в 18-м и первой половине 19-го века плодом совместного творчества элит русской и украинской. Именно с этим совместным наследием пришлось потом бороться украинским националистам, в том числе М. Грушевскому, много сил отдавшему критике «традиционной схемы русской истории», для популяризации которой так много сделал «Синопсис».
Господствующие в континентальных империях этнические группы испытывали в эпоху пришествия национализма серьезные трудности с разграничением традиционной, донациональной империи, с одной стороны, и собственно нации и Родины, понимаемой как национальная территория,- с другой. В России - панславизм, идеология российского империализма и русский национализм развивались в противоречивой атмосфере соперничества и взаимовлияния. Интересно, что отголоски этого соперничества иногда слышны и сегодня. Во второй половине 19-го века националистические мотивы в русском общественном мнении постепенно становятся все более актуальными чему способствовали господство национализма в Западной Европе того времени и конфликт сперва с польским, а затем и с другими национальными движениями в самой Российской империи. Русский образ национальной территории или «идеального Отечества» сформировался в остром конфликте с соответствующей польской концепцией. Для поляков «идеальной Родиной», то есть какой она должна быть «по справедливости», была Речь Посполитая в границах 1772 г. Таким образом, польский образ «идеального Отечества» включал заметную часть территории с преобладанием восточнославянского населения (современная Белоруссия и часть современной Украины), которые русское общественное сознание считало «исконно русскими».
Территория современной Украины превратилась в 19-м в. в объект настоящей терминологической войны. Поляки называли земли, занятые Российской империей в результате разделов Речи Посполитой, kresy wschodnie (восточные окраины Речи Посполитой). В России об этой территории говорили как о Западном крае. При этом различались Юго-Западный край, включавший в себя Подольскую, Волынскую и Киевскую губернии, и Северо-Западный с Виленской, Ковенской, Могилевской, Минской и Витебской губерниями. Земли на левом берегу Днепра называли Малороссией, а Причерноморье - Новороссией. В целом территория современной Украины часто называлась Южной Русью. Особое название существовало при этом для Восточной Галиции - Червонная Русь. Такая же ситуация была и с терминами, использовавшимися для обозначения православного и униатского населения современной Украины. Поляки называли их rusini, непременно с одним «с», в то время как для великороссов использовалось слово moskali. До середины 19-го в. среди поляков преобладала точка зрения, отрицавшая этническую инаковость русинов и объявлявшая их такой же частью польского народа, как, например, мазуры. Постепенно все больше поляков начинает поддерживать украинскую идею, как подрывающую целостность главного противника польского национального движения - Российской империи. В Москве и Петербурге предков современных украинцев называли малороссами или малороссиянами, иногда русскими или руссинами, непременно с двумя «с», чтобы подчеркнуть их единство со всеми русскими, т. е великороссами и белорусами. Последние тоже писались тогда с двумя «с». Понятие русский оказывалось таким образом более широким, чем его современное значение. Оно относилось ко всем восточным славянам и обозначало ту цель проекта национального строительства, которая названа «большой русской нацией». Будучи этнической концепцией и проводя четкую грань между русскими и другими народами империи, этот проект в то же время отрицал качественный характер этнических различий между велико-, мало- и белорусами, включая всех их в единую этническую общность.
Вызов со стороны других национализмов воспринимался правительством и русским общественным мнением как вызов «извне», в то время как угроза украинского национализма для сторонников общерусской нации была диверсией изнутри «национального тела». Поэтому репрессии против украинского движения воспринимались как борьба с попытками разложения самого национального организма. Отношение властей империи и великороссов к малороссам и белорусам предполагало, таким образом, интеграцию, основанную на принципе равенства индивидов с одновременным отказом в институционализации этих групп как национальных меньшинств, в то время как по отношению к неславянам, а также к западным славянам (полякам), принцип индивидуального равенства отрицался, но их статус национального меньшинства не ставился под вопрос. Проект большой русской нации большинством его адептов интерпретировался как нечто среднее между французской и британской моделями. Сторонников предоставления Украине автономии было немного, но также немного было и тех, кто считал необходимым полное подавление особой малороссийской региональной идентичности и малороссийской культурной специфики.
Суммируя вышесказанное, можно обозначить этнический проект Большой русской нации, в целом поддерживаемый правительством, русской элитой, куда входила и украинская (в современной терминологии). С этим проектом конкурировало польское национальное строительство, претендовавшее на те же территории, что и проект Большой русской нации. С середины 19-го века эта конкуренция перерастает в острую фазу, в том числе с восстаниями; и постепенно начинает формировать второй проект - этнический национальный украинский. Ниже опишем основные вехи становления второго проекта.
В начале 19-го века Европу покорил романтизм, с его интересом к национальной проблематике и к народной культуре. В среде польской шляхты романтизм не просто становится господствующим настроением, но получает мощное художественное воплощение. Польское посредничество сыграло большую роль в распространении романтизма в России. Казачество и его фольклор становятся объектом живого интереса и своего рода модой среди поэтов, писателей и этнографов. В России первой половины XIX в. украинская тематика вызывала интерес и симпатию. Но это была симпатия и заинтересованность по отношению к одной из частей русской земли и русского народа. В то же время важный мотив польского украинофильства - миф кресов как потерянного рая (в 19-м веке, особенно в первой его половине, вполне ещё можно было быть польским националистом и украинофилом одновременно). Именно в польском украинофильстве уже в 30-е гг. начинают отчетливо звучать политические мотивы. Интерес к Украине польских идеологов, особенно из числа эмигрантов после поражения восстания 1830-1831 гг., прежде всего был связан с поиском потенциальных союзников для борьбы с Российской империей. В писаниях польских украинофилов акцент делался на противопоставлении Руси, как они называли восточнославянские территории Речи Посполитой, деспотической Московии. Наиболее радикальные из них даже отрицали славянскость москалей. Они идеализировали прошлое польско-русинских отношений, а будущее Руси видели в восстановлении Речи Посполитой, теперь уже как союза трех начал - польского, литовского и восточнославянского.
Первая серьезная проба пера, в ракурсе украинского романтизма, состоялась в исполнении Тараса Шевченко, который сформулировал идею «миллениарного» воскрешения Украины, ее особой будущности и оказал решающее воздействие на идейное развитие участников Кирилло-Мефодиевского общества. Члены общества - Н. И. Костомаров, П. А. Кулиш и Н. М. Белозерский - стали, наряду с Т. Г. Шевченко, тем поколением, которое превратило украинофильство в националистическую идеологию.
Разгромив, едва возникшее Кирилло-Мефодиевское общество, власти империи верно оценили взгляды кирилло-мефодиевцев как попытку формулирования программы украинского национального движения. Не желая подталкивать малороссов к союзу с поляками и учитывая также, что круг распространения идей кирилло-мефодиевцев был крайне узким, власти решили не обострять обстановку жесткими репрессиями и сохранить в тайне истинный характер дела.
Первые шаги по либерализации режима в начале царствования Александра II затронули и положение активистов украинского национального движения, репрессированных по делу Кирилло-Мефодиевского братства. Запрет на публикацию их произведений был снят. Петербург в то время становится центром довольно многочисленного и активного украинофильского кружка. Бдительность властей по отношению к украинофильству практически сошла на нет. В начале 1862 г. в Петербурге и Москве можно было свободно купить шесть (!) украинских букварей разных авторов, в том числе Кулиша и Шевченко. Власти не только не чинили препятствий для издания украинских букварей, но финансировали издания украинских учебников для народных школ. В это же время идет активная публикация в различных журналах полемики между украинофилами и сторонниками проекта Большой русской нации. Здесь еще раз нужно отметить, что сторонниками второго проекта являлась и украинское (в нынешней терминологии) дворянство, в подавляющей своей массе; украинофильство в том момент было скорее фрондой. При этом разночинные деятели по украинским селам стали распространять малороссийскую грамотность и начали заводить малороссийские школы.
В 1863 году начинается очередное польское восстание, и власти империи начинают пересматривать свои взгляды, воспринимая украинофильство через призму польской сепаратистской угрозы. В этом же году выходит Валуевский циркуляр - о приостановлении печатания на украинском языке («малороссийском наречии» по терминологии того времени) литературы религиозной, учебной и предназначенной для начального чтения. Валуевский циркуляр стал отражением целого ряда опасений властей. Он был реакцией на заметную активизацию как легальной, так и скрытой деятельности украинофилов, в которой явно прочитывались, пусть и отдаленные, сепаратистские планы. Так и в контексте русско-польских отношений того времени, резко усиливалась подозрительность властей по поводу любой несанкционированной политической активности в Юго-Западном крае. Именно сочетание боязни украинского сепаратизма как такового, с опасностью его использования польским освободительным движением в своих целях и было главной причиной острой реакции правительства. Наконец, власти подозревали, и не без основания, украинофилов в социалистической народнической ориентации. И хотя Валуевский циркуляр рассматривался его создателем как временная мера, по бюрократической традиции он стал руководством к действию на долгие годы. Итого, констатируем факт - запрет украинских публикаций для народа стал результатом сложного бюрократического процесса, а также националистического перелома в общественных настроениях, во многом предопределенного польским восстанием 1863-1864 гг.
Польское восстание было подавлено только к концу 1864 г. Именно в этот момент начинается в правительственных структурах обсуждение вопроса о возможном смягчении или отмене Валуевского циркуляра. Однако, 4 апреля 1866 г. произошло покушение Д. В. Каракозова на Александра II. Оно произвело на царя весьма сильное впечатление, что не замедлило сказаться на ужесточении многих либеральных начинаний, и оставило Валуевский циркуляр в силе.
В 1860-70-е года продолжается журнальная полемика между украинофилами и сторонниками проекта Большой русской нации. Последние переходят в наступательный формат, практически открыто обвиняя первых в сепаратистских устремлениях, пытаясь спровоцировать украинофилов, и таким образом привлечь внимание властей, и еще подкрутить гайки. Власти пытаются перетянуть на свою сторону не слишком радикальных украинофилов, создав Киевское географическое общество, по аналогии с Русским географическим обществом. В итоге личные склоки в КГО и наступательный формат сторонников Большой русской нации привел к Эмскому указу, дополнивший Валуевский циркуляр и ужесточивший его положения.
Эмский указ, запретивший фактически любые проявления украинской культуры, спровоцировал иммиграцию многих деятелей украинской культуры во Львов, в Галицию. Издательская деятельность переместилась за границу, в Галицию и Женеву, где обосновался Драгоманов. Туда же направлялись и деньги, которые Громада активно собирала в Юго-Западном крае. Постепенно Галиция превратилась в украинский культурный Пьемонт, надежно защищенный австрийской границей от влияния Петербурга. В дальнейшем в этом "Пьемонте" окончательно стандартизировался украинский язык, а также была сформирована собственная целостная национальная концепция истории (как бы она не была смешна с точки зрения проекта Большой русской нации). И безусловно украинский культурный Пьемонт, находящаяся под австрийским управлением, активно использовалась для борьбы с Российской империей, про что любят вспоминать все "аналитики" украинства.
Взрыв, организованный народовольцами в Зимнем дворце 4 февраля 1880 г., послужил толчком к резкой смене правительственной политики. Царскими министрами во главе с Лорис-Меликовым была предпринята попытка по либерализации многих вопросов, в том числе по отмене Эмского указа. Однако, 31 марта 1881 года "Народной волей" было осуществлено последнее успешное покушение на Александра II. Оттепель закончилась, не успев толком начаться, на Россию легла тень «совиных крыл» Победоносцева. Ситуация с национальным украинским вопросом была законсервирована практически на 25 лет, до 1-ой Русской революции. Дальнейшее развитие украинского национализма было описано здесь несколько лет назад.
В вышеописанном прослеживается трансформация имперской идеи Большой русской нации, в националистическую этнического толка. Следует указать, что проект Большой русской нации не являлся единственным. Выступление декабристов в 1825 году можно считать первым шагом к политическому национализму. Основная идея их декларации заключалась в конституционной монархии, то есть монархии ограниченной законом (конституцией). Иначе сказать, предлагалась та самая французская ревизия концепции власти, монарх переставал быть наделенным божественной властью, а ограничивался законодательством, то есть по сути властью народа (под народом декабристы понимали аристократию). Самое интересное, что примерно в это же время был стандартизирован русский язык (на котором мы говорим и в настоящее время) с огромнейшим вкладом А.С. Пушкина, и окончательно сформирован исторический миф (государственная история) Н.М. Карамзиным. Все составляющие для формирования политического русского национализма были на лицо. Однако, декабристы, как известно, были разгромлены, идея политической нации не была реализована, и этнический проект Большой русской нации остался самодавлеющим.
В заключении первой части необходимо кратко отметить причины провала проекта Большой русской нации. Как не банально это звучит, но основная причина провала отсталость социально-экономического развития России по сравнению с ведущими европейскими государствами. Эта отсталость в развитии железнодорожной сети, промышленности и урбанизации крайне затрудняла реализацию ассимиляторского проекта. Она ограничивала мобильность населения и снижала тот потенциальный выигрыш от владения господствующим государственным языком, осознание которого крестьянами Франции столь ускорило в последней трети 19-го в. вытеснение patois французским. Отсталость России ограничивала также людские и материальные ресурсы, которые находились в распоряжении царского правительства. Во Франции и Англии развитие индустриальной революции на несколько десятилетий опережало появление националистического «вызова», а в России - наоборот. В России ни один из тех институтов, которые Франция столь успешно эксплуатировала при осуществлении своего проекта национального строительства - а именно школа, армия, местная администрация,- ни по своему состоянию, ни по уровню государственного финансирования не мог выполнить сходные задачи. В свою очередь, слабость административной системы предопределяла непоследовательность российской политики, которая существенно менялась в связи со сменой не только самодержцев, но и генерал-губернаторов. Плачевное состояние этих институтов и государственной машины в целом усугублялось ограниченностью возможностей использования общественных ресурсов, хотя бы для пополнения остродефицитных кадров образованных чиновников. Это во многом объясняется тем упорством, с которым самодержавие стремилось сохранить свою политическую монополию, то есть остаться самодержавием, даже после отмены крепостного права, служившего основой старого режима.
Однако, даже те ресурсы, которыми правительство обладало, не были использованы эффективно. проблема консолидации большой русской нации и механизмы этого процесса обсуждались в прессе, все основные элементы ассимиляторской программы были упомянуты в бюрократических документах и многие даже одобрены царем. Однако скоординированный план «положительных» ассимиляторских действий так и не был разработан. При обсуждении «украинского вопроса» во властных структурах внимание почти исключительно было сосредоточено на запретительных мерах. Задача консолидации именно большой русской нации, как задача принципиально отличная по способам ее решения от проблемы сохранения империи, так и не стала приоритетной в глазах властей. Скудное, даже сравнительно с имевшимися возможностями, финансирование начальной школы, отсутствие массовых изданий дешевой учебной литературы на русском, характер переселенческой политики и другие упомянутые в книге примеры нерадивости лишний раз свидетельствуют о низкой эффективности российской бюрократии как агента ассимиляции.
В результате в течение по крайней мере трех сравнительно стабильных - сравнительно с царствованием Николая II, разумеется,- десятилетий после отмены крепостного права, когда массы, в том числе крестьянство, еще оставались вне влияния радикалов, а возможности ассимиляторского давления на малорусского крестьянина и реализации общерусского проекта национального строительства, как бы они ни были ограничены, все же заметно превышали возможности немногочисленного и политически аморфного украинского национального движения по пропаганде его идей, власти империи, по сути дела, полагались на стихийную ассимиляцию, сведя собственные усилия лишь к административным запретам по отношению к пропагандистским усилиям украинских националистов. Жесткость и закрытость политической системы исключала также и переориентацию на более ограниченную стратегию «гибридной» ассимиляции по англо-шотландскому образцу.