Юрий Норштейн об искусстве вхождения в поток
Оригинал взят у philologist в Юрий Норштейн об искусстве вхождения в поток
Как истинный художник Юрий Норштейн считает умение входить в поток чуть ли не самым ценным в любом искусстве. Не случайно с такой изящностью он сумел создать экранный образ одного из трехстиший поэта Басе. Грусть оттого, что все имеет конец, и чувство просветления, возникающее от сознания непостоянства вещей. Только оно и ведет к умиротворению.
- В работе должно наступить состояние, когда тебя фильм несет. Значит, ты внутри него и можешь через ощущение потока уловить смысл своих усилий, понять, что не такую уж ерунду ты делаешь. Когда это случается, рабочая площадка обретает свойство отделенного от окружающего пространства энергетического параллелепипеда. Погружаешь туда руки и испытываешь ощущение, словно там что-то скапливается. Это похоже на молитву, - говорит режиссер.
***
- Именно случайность для меня является важнейшим моментом. Когда мы делали фильм «Шинель», я сказал Франческе (Франческа Ярбусова - жена Ю. Норштейна, художник его фильмов. - Д.С.): «Давай попробуем нарисовать голову Акакия Акакиевича минимально возможных размеров. Так миниатюрно, как только острие карандаша может взять». Кончик грифеля видит больше, чем глаз. И наступает момент, когда твоя логика не руководит острием карандаша, им водит нечто большее. Рационально нарисовать - это тьфу и выбросить, так сможет любой, у кого за плечами приличная школа. В маленьком рисунке карандаш попадает в нужные точки не сразу, образуя помарки. Когда сделали фотоувеличение, я ахнул: там было много случайных штрихов, тех самых черт, которые вдруг стали частью личности, психотипа Акакия Акакиевича Башмачкина. Они послужили подсказкой, когда мы начали рисовать его голову в натуральную величину. Так мы обрели не просто персонаж, а свойство, стихию, поведение.
Фильм «Шинель» Юрий Норштейн делает вот уже на протяжении 33-х лет - он стал главной работой мастера, делом его жизни и дверью в неизведанные миры. Отвечая на вопрос из зала об отношении к персонажу, режиссер сказал, что оно двоякое - от абсолютной любви до абсолютной ненависти, которая возникает, когда Акакий Акакиевич сопротивляется.
- В нем живет сразу несколько детей. И нужно, чтобы через взрослого Акакия Акакиевича проглядывал младенец. Возникает расщепление персонажа, одна часть отделяется от другой - и между ними происходит электрический разряд. Это то, что я называю принципом неопределенности. Ты не можешь зафиксировать это состояние, но знаешь, что оно истинное. И вот здесь - правда.
Настоящее чудо всегда рукотворное, убежден мастер, его нельзя отдавать на откуп технологиям, цифре, ему тесно в этой колыбели.
- Говорят, сегодня другие темпы. А какие уж там особенные темпы? Что, дерево быстрее растет? Или мы ставим Бетховена на 76 оборотов, чтобы быстрее прослушать? Пленка - живой материал, у нее свои глаза, я хотел бы снимать только так. Я не знаю, что будет дальше, потому что хотят пленку в кинематографе вообще убить, уничтожить. И это делают люди, которые на самом деле нечистоплотны в творческом плане, им бы только денег срубить. Съемка «в цифре» имеет свои преимущества. Но она слишком освобождает человека, а мне кажется, что в творчестве это может быть пагубно… У компьютера имеется в запасе огромное количество вариантов. Их так много, что трудно остановиться на одном. А вариант на самом деле всегда один, и дорога всегда единственная.
***
- Вы не представляете, какое большое имеет значение, когда общество, публика знают, что люди, руководящие какими-либо объединениями, образованны, начитанны, что они пребывают в пространстве искусства. Тогда и атмосфера в обществе меняется.
***
- Для меня фраза из Евангелия про зерно, которое, если не умрет, то останется в земле, очень важна. Художник должен растворяться в следующих стадиях работы. Если он останется со своей самостью, значит, фильм не получится.
Читать полностью: http://rv.ryazan.ru/news/2014/9/3/31742.html
Как истинный художник Юрий Норштейн считает умение входить в поток чуть ли не самым ценным в любом искусстве. Не случайно с такой изящностью он сумел создать экранный образ одного из трехстиший поэта Басе. Грусть оттого, что все имеет конец, и чувство просветления, возникающее от сознания непостоянства вещей. Только оно и ведет к умиротворению.
- В работе должно наступить состояние, когда тебя фильм несет. Значит, ты внутри него и можешь через ощущение потока уловить смысл своих усилий, понять, что не такую уж ерунду ты делаешь. Когда это случается, рабочая площадка обретает свойство отделенного от окружающего пространства энергетического параллелепипеда. Погружаешь туда руки и испытываешь ощущение, словно там что-то скапливается. Это похоже на молитву, - говорит режиссер.
***
- Именно случайность для меня является важнейшим моментом. Когда мы делали фильм «Шинель», я сказал Франческе (Франческа Ярбусова - жена Ю. Норштейна, художник его фильмов. - Д.С.): «Давай попробуем нарисовать голову Акакия Акакиевича минимально возможных размеров. Так миниатюрно, как только острие карандаша может взять». Кончик грифеля видит больше, чем глаз. И наступает момент, когда твоя логика не руководит острием карандаша, им водит нечто большее. Рационально нарисовать - это тьфу и выбросить, так сможет любой, у кого за плечами приличная школа. В маленьком рисунке карандаш попадает в нужные точки не сразу, образуя помарки. Когда сделали фотоувеличение, я ахнул: там было много случайных штрихов, тех самых черт, которые вдруг стали частью личности, психотипа Акакия Акакиевича Башмачкина. Они послужили подсказкой, когда мы начали рисовать его голову в натуральную величину. Так мы обрели не просто персонаж, а свойство, стихию, поведение.
Фильм «Шинель» Юрий Норштейн делает вот уже на протяжении 33-х лет - он стал главной работой мастера, делом его жизни и дверью в неизведанные миры. Отвечая на вопрос из зала об отношении к персонажу, режиссер сказал, что оно двоякое - от абсолютной любви до абсолютной ненависти, которая возникает, когда Акакий Акакиевич сопротивляется.
- В нем живет сразу несколько детей. И нужно, чтобы через взрослого Акакия Акакиевича проглядывал младенец. Возникает расщепление персонажа, одна часть отделяется от другой - и между ними происходит электрический разряд. Это то, что я называю принципом неопределенности. Ты не можешь зафиксировать это состояние, но знаешь, что оно истинное. И вот здесь - правда.
Настоящее чудо всегда рукотворное, убежден мастер, его нельзя отдавать на откуп технологиям, цифре, ему тесно в этой колыбели.
- Говорят, сегодня другие темпы. А какие уж там особенные темпы? Что, дерево быстрее растет? Или мы ставим Бетховена на 76 оборотов, чтобы быстрее прослушать? Пленка - живой материал, у нее свои глаза, я хотел бы снимать только так. Я не знаю, что будет дальше, потому что хотят пленку в кинематографе вообще убить, уничтожить. И это делают люди, которые на самом деле нечистоплотны в творческом плане, им бы только денег срубить. Съемка «в цифре» имеет свои преимущества. Но она слишком освобождает человека, а мне кажется, что в творчестве это может быть пагубно… У компьютера имеется в запасе огромное количество вариантов. Их так много, что трудно остановиться на одном. А вариант на самом деле всегда один, и дорога всегда единственная.
***
- Вы не представляете, какое большое имеет значение, когда общество, публика знают, что люди, руководящие какими-либо объединениями, образованны, начитанны, что они пребывают в пространстве искусства. Тогда и атмосфера в обществе меняется.
***
- Для меня фраза из Евангелия про зерно, которое, если не умрет, то останется в земле, очень важна. Художник должен растворяться в следующих стадиях работы. Если он останется со своей самостью, значит, фильм не получится.
Читать полностью: http://rv.ryazan.ru/news/2014/9/3/31742.html