О современном искусстве.
Вот раньше всё было понятно - искусство должно воспевать прекрасное, или грустить о его утрате. С приходом пост-пост-пост модерна и контерпорари арта многие деятели решили пересмотреть философию искусства.
Теперь красоту воспевает гламур и дизайн, бля. А искусство должно шокировать. И что-то сильно увлеклись этим шокированием. Короче где искусство, а где говно разобрать весьма сложно. Вот собака-кусака becky-sharpe и даёт чертей всяким говнохудожникам, говноценителям, говнокритикам и говнокураторам.
МЫ - НЕ ЛОХИ, ЛОХИ - НЕ МЫ
<.....Думаю, тут дело в контроле. Кураторское искусство контролируемо. Нет рисков. Талант, творец, искра божья области, недоступные деньгам. Творец в небесной иерархии стоит однозначно выше купца. Капитал давно уже прикупил право назначать мертвечину певицами. Теперь куплено право назначать художниками. Грубо говоря, имели мы весь этот так называемый талант в принципе - вот кого мы назначим искусством, тот и будет. Мы от вас, талантливых, не зависим. Нам-то бог не дал, не одарил, но мы в ответ вздуем цену на пустоту так, как она вздута на нас самих - заурядных мальчиков и девочек, выплывших в мутной воде девяностых-двухтысячных. Купцы, восставшие против дара Божьего, устанавливают собственный диктат: щас забашляем и признаем произведением искусства какашку.
У работника contemporary art и в помыслах нет попыток найти Грааль, услышать музыку высших сфер. Это Третьякову, Морозову и Мамонтову, было свойственно преклонение и глубокое уважение перед настоящим искусством. Главной их чертой было благоговение перед Творцом и его посланниками - художниками. Нынешние меценаты с контемпорарщиной запанибрата: эх, брат какашка, мы с тобой одной крови. Оба из дерьма вылезли, на дерьме приподнялись, в дерьмо и уйдем.....>
После званого обеда в Лондоне и последней биеннале в Венеции светский обозреватель Божена Рынска не смогла сдержать своего возмущения -- современное искусство, тетя, в большом долгу.
Дело было в Лондоне. Пригласили нас на обед к коллекционеру современного искусства. И прямо с порога он повел нас осматривать свои приобретения. Миновали закорюки, хреновины и пятна. И наконец хозяин, сияя от гордости за свои культурные ценности, подводит нас к финалу: серебряной треноге, на которой аккуратно свернулась закрученная колбаска. Тоже серебряная. Колбаска - не в смысле пепперони или мортаделла, а человеческая фекалия, утренний стул, очень натурально воссозданный из драгметалла.
И вот хозяин, с виду абсолютно нормальный богач, цепкий такой парень, хлопает вокруг какашки крыльями и вдохновенно расписывает, какой, оказывается, автор этого шедевра выдумщик: чтобы придать артефакту натуральный коричневый оттенок, на фекалию мочились. И результате окисления, - увлеченно продолжал хозяин, - и появился эффект подлинности!
В Москве рассказала о волшебном ужине в компании светских активистов. Как минимум троим стало за меня неудобно. Переглядываются, смотрят с сожалением: Понимаешь, эту работу надо рассматривать в контексте...
Эх, нравятся мне все эти собиратели контекстов. Есть у них свое дао - незамутненное и нам, лохам, недоступное. Возможно, эта работа кажется тебе непривлекательной, - говорят люди, вошедшие в искусство, но у нее есть инвестиционная ценность.
Как-то раз арт-пройдохи вручили издателю Нике Белоцерковской каталог. Ника открыла и схватилась за голову: Там была подробная выписка с графиком подорожания квадратного сантиметра работы каждого художника за последние десять лет. Например, с трех долларов до 15 тысяч.
Дональд Томпсон, профессор Гарварда и исследователь современного искусства считает, что инвестиционная ценность произведений современного искусства - это миф. Из пяти покупок выстреливает максимум одна. А экономист Джон Пикар Штайн вообще рассчитал, что инвестиции в искусство чуть выгоднее покупки государственных облигаций. Но арт-проходимцам эти рассуждения не указ. Они продолжают покровительственным тоном: "Есть неплохой Пупкин - свинья на веревке из кишок. Еще не оценена. Но гниющую коровью голову и дохлых мух Херста купил в свое время сам Саатчи".
Вообще-то, туша, которую показывали на недавней выставке в Москве, была не свиньей, а потрошеным теленком, но ведь все зависит от контекста... У кого в коллекции ты сейчас, теленок, висишь? Кого убедили, что ты, по примеру гнилой головы своей мамы-коровы, вот-вот подорожаешь? И как устроена голова человека, который не просто ставит на треножник окисленную мочой какашку натурального цвета, но и прется от нее, любуется на нее - царицу своего сердца?
Тут надо заметить, что олигархи люди малосимпатичные, но отнюдь не слабоумные. И если эти люди скупают требуху за немыслимые суммы, то может, это я - безденежный ретроград и мракобес. Тут встает краеугольный вопрос современного искусства, который не дает мне покоя: ведь если говешку лакируют, так значит, это кому-нибудь нужно?! Так кому именно? Рынок, вообще говоря, понятие не безликое. Это кучка очень богатых людей, которые и создают спрос на отвратительное. То есть спрос на гниение, дохлых мух, коровьи лепешки, свинью на веревке из собственных кишок.
Обличать любителей разложившейся акулы и потрошеного теляти можно - только осторожно. Рубанешь с плеча, и ты уже в ловушке, -а ну как выяснится лед эдак через 50, (то есть, при твоей еще жизни), что ты действительно не догонял. Хрущев, помнится, современное искусство не понимал: Вы что, рисовать не умеете! Мой внук и то лучше рисует!.. Почему нет одного глаза? И почему Кремль без зубцов! Да и исторический опыт показывает, что все гении работали на опережение, а ретрограды и мракобесы кричали им в спину: Да разве это глаз?! Над Пикассо издевались. Матисса не принимали.
Ввязываться в дискуссию о современном искусстве страшно. Ляпнешь, что тебя не прет от живописца-разбрызгивателя, а потом, не дай Бог, окажется, что он - гений. Поэтому даже Ксения Собчак не налетает на contemporary art конницей Буденого, а прощупывает эту тему осторожно, что ей, в общем-то, не свойственно.
Анализа, который может точно выявить, таки да или таки нет, не существует, божья искра чай не триппер, на нее не проверишь. Тем не менее, у продвинутой части общества от рождения ли, от воспитания ли встроен радар какой-то неведомый, который улавливает настоящее оно или нет. Забавно, но у духовных людей, как говорили в Покровских воротах, и реакция на современное искусство схожая.
Писательница Татьяна Толстая некогда входила в состав комиссии, распределявшей по деятелям современного арта финансовые приветы от американских донаторов. Старались дать тому, кто придумал наименее отвратительное. В точном и горьком эссе «Квадрат» Толстая описывает свое состояние после заседания комиссии: «Прилежно проходив два часа, дико устав, мы мрачно, абсолютно молча, шли вдоль набережной. Внутри было гадко. Разговаривать не хотелось. Дико хотелось выпить». Ключевые слова тут «мрачно» и «выпить».
Итак, биеннале. Венеция 2009. У павильонов Жардини стоит мега-яхта Форбсов. Форбсы - умные. На ярмарке тщеславия отметились, а от культпохода по рассаднику современного искусства отвертелись. Рядом на - парковке - стоят яхты наших соотечественников. На одну из них после обхода павильонов с гробиками, закорючками, битыми тарелками в гости пришел Александр Мамут. Был он мрачнее тучи. Попросил водки. Мрачно выпил. Весь вечер проглядел в пол. А ближе к ночи исчез и хозяин яхты, ранее в злоупотреблении спиртных напитков не замеченный. Вернулся к рассвету, угрюмый, и, что называется, в дупелину. Нет, вы поймите меня правильно, мы все - умеренно выпивающие. Но наш формат - это веселые попойки, с песнями и задушевным базаром. А после знакомства с прекрасным всех тянет мрачно, зло нажраться, чтобы проснуться с головной болью, как после отравы.
На фоне общебиеннальской требухи работы Кабакова под маской Шарля Розенталя смотрелись по-взрослому. Настоящее что-то было в женщине с ковром. Воспевал ли Кабаков соцреализм, пародировал ли - но даже перепевы этого хороши. Галеристка Стелла Кесаева привезла серьезные имена, «крупняков», давно вошедших в цену. Показ шел в залах старинного палаццо Ка’Реццоника. В соседних залах были выставлены живописцы XVII-XVIII веков Р интерьерщики, не великие, но честные труженики кисти и холста. И тем, кто, наплевав на охранников, сунул нос в эти залы, становилось ясно: в сравнении с мастерами нового времени эти маленькие художники - боги. И зрителя они за идиота не держат, и ничего объяснять не надо.
В том же палаццо КаРеццоника неожиданно выяснилось, что художники, которых я втайне держала за пройдох, рисовать все же умеют. Александр Пономарев, например, успел сделать маленькие наброски дирижера Гергиева в блокнотике легендарного куратора Ника Ильина. Пока Гергиев махал концерт, господин куратор подсунул господину художнику блокнотик, вовремя убрал его, и в итоге у него в кармане - живые жанровые наброски: спина Гергиева, зал, концерт. Твердая рука и вообще, живенько рисует парень.
Вот это живенько и спровоцировало мой протест против контемпорари. Пономаревские наброски оркестра - живенько. Пономаревская субмарина у причала КаРеццоники - мертвенько. Куратор убил в художнике художника, ибо хороший художник для куратора - мертвый художник. Можешь корову нарисовать, глумится куратор, ну поздравлю, иди витрины молокозавода разрисовывай. Живая корова сейчас никому не нужна. Вот дохлая, да с кишками наружу и на крюке с потолка - это тема. Глубина мысли при этом - с соплю на блюдце. А кто не разгадает ребус - тот лох. Двигатель всех этих концептмейкров один - остервенелое желание вырвать у жизни если не пять звезд, так хоть четыре с плюсом.
В закрытой касте арт-пройдох сговорились: отныне мы будем считать сапожные шнурки и резиновые подметки вкусными, чтобы мишленовские повара не залупались и не думали, что они, типа, главные. Мы свои рестораны откроем, будем дружно жевать подметки и причавкивать. А всех, кому невкусно, запишем в лохи. И вот ходит по павильонам Жардини министр Авдеев. Жует подметку. Занюхивает шнурком. И выражение лица у него при этом очень серьезное. Вроде как к ощущениям прислушивается.
Вот гробик несут навстречу министру. Вот из гробины вылезает девка и елозит по тарелкам. Тема мертвечины вообще красной нитью проходит сквозь контемпорари. Зачем убивать в художнике художника? Почему богатый заказчик транслирует спрос на смерть? И какие они - любители контемпорари?
Во-первых, они не любители. Они ценители - от слова «цена». На последней Венеции были Владислав Доронин с Наоми Кэмпбелл. Знающие его люди говорят, что холодный он, этот Доронин, как мертвый крокодил. Под стать ему и Наоми Кэмпбелл: тоже цена-качество, тщеславие, имиджевый проект. Такого рода публику хладнокровных лакированных снобов и сносит в современное искусство.
Что роднит известных российских собирателей контемпорари? Талант выстраивать отношения с властью и сопутствующие такого рода дару безразличие к людям, ограниченность и малодушие. А еще снобизм, брейнфакерство и брендфрендство плюс склонность копировать все, по словам критика Татьяны Москвиной, Збездарные телодвижения бездарнейшего из смертных Р. Абрамовича и его тошнотворной ДашиИ.
Не собирает современное искусство Михаил Ходорковский. Финансист Александр Мамут, человек сложный и противоречивый, но поднявший огромный пласт старомосковской семейной культуры, признался, что кое-что на выставке Пино ему понравилось. Олигарх бывает в «Гараже», ездит на Венецианскую Биеннале, но в личное пользование адское контемпорари не приобретает. А банкир Петр Авен, увидев новогоднее яйцо Кунса за несколько миллионов, так и просто назвал деятельность Ларри Гагосяна «разводкой для лохов».
Удивляет в арт-пространстве дюжая простонародная фигура Виктора Пинчука. Хороший украинский парень, так и видишь его на огороде с тяпкой. Кто и зачем впряг в одну упряжку старосветского хохляцкого помещика и концептуальные херовазы?! Ивану Никифоровичу по формату полагается плеваться от умствований и любить настенный коврик с лебедями, какого черта его снесло в контемпорари?
Думаю, тут дело в контроле. Кураторское искусство контролируемо. Нет рисков. Талант, творец, искра божья области, недоступные деньгам. Творец в небесной иерархии стоит однозначно выше купца. Капитал давно уже прикупил право назначать мертвечину певицами. Теперь куплено право назначать художниками. Грубо говоря, имели мы весь этот так называемый талант в принципе - вот кого мы назначим искусством, тот и будет. Мы от вас, талантливых, не зависим. Нам-то бог не дал, не одарил, но мы в ответ вздуем цену на пустоту так, как она вздута на нас самих - заурядных мальчиков и девочек, выплывших в мутной воде девяностых-двухтысячных. Купцы, восставшие против дара Божьего, устанавливают собственный диктат: щас забашляем и признаем произведением искусства какашку.
У работника contemporary art и в помыслах нет попыток найти Грааль, услышать музыку высших сфер. Это Третьякову, Морозову и Мамонтову, было свойственно преклонение и глубокое уважение перед настоящим искусством. Главной их чертой было благоговение перед Творцом и его посланниками - художниками. Нынешние меценаты с контемпорарщиной запанибрата: эх, брат какашка, мы с тобой одной крови. Оба из дерьма вылезли, на дерьме приподнялись, в дерьмо и уйдем.
...В одном только NY более 150 000 художников. А сколько их в России - страшно представить. Наверняка сидит где-нибудь в норе художник и тихо хорошо пишет. Это, как говорится, вселяет. Но если вдруг появится новая волна кураторов, даст отпор мертвой и претенциозной хурде-мурде и заявит лозунг «Даешь талант», пойдут ли новые богатые за этим? Признают ли талант выше себя? Думаю, что нет.
Взято отсюда http://becky-sharpe.livejournal.com/663823.html
Теперь красоту воспевает гламур и дизайн, бля. А искусство должно шокировать. И что-то сильно увлеклись этим шокированием. Короче где искусство, а где говно разобрать весьма сложно. Вот собака-кусака becky-sharpe и даёт чертей всяким говнохудожникам, говноценителям, говнокритикам и говнокураторам.
МЫ - НЕ ЛОХИ, ЛОХИ - НЕ МЫ
<.....Думаю, тут дело в контроле. Кураторское искусство контролируемо. Нет рисков. Талант, творец, искра божья области, недоступные деньгам. Творец в небесной иерархии стоит однозначно выше купца. Капитал давно уже прикупил право назначать мертвечину певицами. Теперь куплено право назначать художниками. Грубо говоря, имели мы весь этот так называемый талант в принципе - вот кого мы назначим искусством, тот и будет. Мы от вас, талантливых, не зависим. Нам-то бог не дал, не одарил, но мы в ответ вздуем цену на пустоту так, как она вздута на нас самих - заурядных мальчиков и девочек, выплывших в мутной воде девяностых-двухтысячных. Купцы, восставшие против дара Божьего, устанавливают собственный диктат: щас забашляем и признаем произведением искусства какашку.
У работника contemporary art и в помыслах нет попыток найти Грааль, услышать музыку высших сфер. Это Третьякову, Морозову и Мамонтову, было свойственно преклонение и глубокое уважение перед настоящим искусством. Главной их чертой было благоговение перед Творцом и его посланниками - художниками. Нынешние меценаты с контемпорарщиной запанибрата: эх, брат какашка, мы с тобой одной крови. Оба из дерьма вылезли, на дерьме приподнялись, в дерьмо и уйдем.....>
После званого обеда в Лондоне и последней биеннале в Венеции светский обозреватель Божена Рынска не смогла сдержать своего возмущения -- современное искусство, тетя, в большом долгу.
Дело было в Лондоне. Пригласили нас на обед к коллекционеру современного искусства. И прямо с порога он повел нас осматривать свои приобретения. Миновали закорюки, хреновины и пятна. И наконец хозяин, сияя от гордости за свои культурные ценности, подводит нас к финалу: серебряной треноге, на которой аккуратно свернулась закрученная колбаска. Тоже серебряная. Колбаска - не в смысле пепперони или мортаделла, а человеческая фекалия, утренний стул, очень натурально воссозданный из драгметалла.
И вот хозяин, с виду абсолютно нормальный богач, цепкий такой парень, хлопает вокруг какашки крыльями и вдохновенно расписывает, какой, оказывается, автор этого шедевра выдумщик: чтобы придать артефакту натуральный коричневый оттенок, на фекалию мочились. И результате окисления, - увлеченно продолжал хозяин, - и появился эффект подлинности!
В Москве рассказала о волшебном ужине в компании светских активистов. Как минимум троим стало за меня неудобно. Переглядываются, смотрят с сожалением: Понимаешь, эту работу надо рассматривать в контексте...
Эх, нравятся мне все эти собиратели контекстов. Есть у них свое дао - незамутненное и нам, лохам, недоступное. Возможно, эта работа кажется тебе непривлекательной, - говорят люди, вошедшие в искусство, но у нее есть инвестиционная ценность.
Как-то раз арт-пройдохи вручили издателю Нике Белоцерковской каталог. Ника открыла и схватилась за голову: Там была подробная выписка с графиком подорожания квадратного сантиметра работы каждого художника за последние десять лет. Например, с трех долларов до 15 тысяч.
Дональд Томпсон, профессор Гарварда и исследователь современного искусства считает, что инвестиционная ценность произведений современного искусства - это миф. Из пяти покупок выстреливает максимум одна. А экономист Джон Пикар Штайн вообще рассчитал, что инвестиции в искусство чуть выгоднее покупки государственных облигаций. Но арт-проходимцам эти рассуждения не указ. Они продолжают покровительственным тоном: "Есть неплохой Пупкин - свинья на веревке из кишок. Еще не оценена. Но гниющую коровью голову и дохлых мух Херста купил в свое время сам Саатчи".
Вообще-то, туша, которую показывали на недавней выставке в Москве, была не свиньей, а потрошеным теленком, но ведь все зависит от контекста... У кого в коллекции ты сейчас, теленок, висишь? Кого убедили, что ты, по примеру гнилой головы своей мамы-коровы, вот-вот подорожаешь? И как устроена голова человека, который не просто ставит на треножник окисленную мочой какашку натурального цвета, но и прется от нее, любуется на нее - царицу своего сердца?
Тут надо заметить, что олигархи люди малосимпатичные, но отнюдь не слабоумные. И если эти люди скупают требуху за немыслимые суммы, то может, это я - безденежный ретроград и мракобес. Тут встает краеугольный вопрос современного искусства, который не дает мне покоя: ведь если говешку лакируют, так значит, это кому-нибудь нужно?! Так кому именно? Рынок, вообще говоря, понятие не безликое. Это кучка очень богатых людей, которые и создают спрос на отвратительное. То есть спрос на гниение, дохлых мух, коровьи лепешки, свинью на веревке из собственных кишок.
Обличать любителей разложившейся акулы и потрошеного теляти можно - только осторожно. Рубанешь с плеча, и ты уже в ловушке, -а ну как выяснится лед эдак через 50, (то есть, при твоей еще жизни), что ты действительно не догонял. Хрущев, помнится, современное искусство не понимал: Вы что, рисовать не умеете! Мой внук и то лучше рисует!.. Почему нет одного глаза? И почему Кремль без зубцов! Да и исторический опыт показывает, что все гении работали на опережение, а ретрограды и мракобесы кричали им в спину: Да разве это глаз?! Над Пикассо издевались. Матисса не принимали.
Ввязываться в дискуссию о современном искусстве страшно. Ляпнешь, что тебя не прет от живописца-разбрызгивателя, а потом, не дай Бог, окажется, что он - гений. Поэтому даже Ксения Собчак не налетает на contemporary art конницей Буденого, а прощупывает эту тему осторожно, что ей, в общем-то, не свойственно.
Анализа, который может точно выявить, таки да или таки нет, не существует, божья искра чай не триппер, на нее не проверишь. Тем не менее, у продвинутой части общества от рождения ли, от воспитания ли встроен радар какой-то неведомый, который улавливает настоящее оно или нет. Забавно, но у духовных людей, как говорили в Покровских воротах, и реакция на современное искусство схожая.
Писательница Татьяна Толстая некогда входила в состав комиссии, распределявшей по деятелям современного арта финансовые приветы от американских донаторов. Старались дать тому, кто придумал наименее отвратительное. В точном и горьком эссе «Квадрат» Толстая описывает свое состояние после заседания комиссии: «Прилежно проходив два часа, дико устав, мы мрачно, абсолютно молча, шли вдоль набережной. Внутри было гадко. Разговаривать не хотелось. Дико хотелось выпить». Ключевые слова тут «мрачно» и «выпить».
Итак, биеннале. Венеция 2009. У павильонов Жардини стоит мега-яхта Форбсов. Форбсы - умные. На ярмарке тщеславия отметились, а от культпохода по рассаднику современного искусства отвертелись. Рядом на - парковке - стоят яхты наших соотечественников. На одну из них после обхода павильонов с гробиками, закорючками, битыми тарелками в гости пришел Александр Мамут. Был он мрачнее тучи. Попросил водки. Мрачно выпил. Весь вечер проглядел в пол. А ближе к ночи исчез и хозяин яхты, ранее в злоупотреблении спиртных напитков не замеченный. Вернулся к рассвету, угрюмый, и, что называется, в дупелину. Нет, вы поймите меня правильно, мы все - умеренно выпивающие. Но наш формат - это веселые попойки, с песнями и задушевным базаром. А после знакомства с прекрасным всех тянет мрачно, зло нажраться, чтобы проснуться с головной болью, как после отравы.
На фоне общебиеннальской требухи работы Кабакова под маской Шарля Розенталя смотрелись по-взрослому. Настоящее что-то было в женщине с ковром. Воспевал ли Кабаков соцреализм, пародировал ли - но даже перепевы этого хороши. Галеристка Стелла Кесаева привезла серьезные имена, «крупняков», давно вошедших в цену. Показ шел в залах старинного палаццо Ка’Реццоника. В соседних залах были выставлены живописцы XVII-XVIII веков Р интерьерщики, не великие, но честные труженики кисти и холста. И тем, кто, наплевав на охранников, сунул нос в эти залы, становилось ясно: в сравнении с мастерами нового времени эти маленькие художники - боги. И зрителя они за идиота не держат, и ничего объяснять не надо.
В том же палаццо КаРеццоника неожиданно выяснилось, что художники, которых я втайне держала за пройдох, рисовать все же умеют. Александр Пономарев, например, успел сделать маленькие наброски дирижера Гергиева в блокнотике легендарного куратора Ника Ильина. Пока Гергиев махал концерт, господин куратор подсунул господину художнику блокнотик, вовремя убрал его, и в итоге у него в кармане - живые жанровые наброски: спина Гергиева, зал, концерт. Твердая рука и вообще, живенько рисует парень.
Вот это живенько и спровоцировало мой протест против контемпорари. Пономаревские наброски оркестра - живенько. Пономаревская субмарина у причала КаРеццоники - мертвенько. Куратор убил в художнике художника, ибо хороший художник для куратора - мертвый художник. Можешь корову нарисовать, глумится куратор, ну поздравлю, иди витрины молокозавода разрисовывай. Живая корова сейчас никому не нужна. Вот дохлая, да с кишками наружу и на крюке с потолка - это тема. Глубина мысли при этом - с соплю на блюдце. А кто не разгадает ребус - тот лох. Двигатель всех этих концептмейкров один - остервенелое желание вырвать у жизни если не пять звезд, так хоть четыре с плюсом.
В закрытой касте арт-пройдох сговорились: отныне мы будем считать сапожные шнурки и резиновые подметки вкусными, чтобы мишленовские повара не залупались и не думали, что они, типа, главные. Мы свои рестораны откроем, будем дружно жевать подметки и причавкивать. А всех, кому невкусно, запишем в лохи. И вот ходит по павильонам Жардини министр Авдеев. Жует подметку. Занюхивает шнурком. И выражение лица у него при этом очень серьезное. Вроде как к ощущениям прислушивается.
Вот гробик несут навстречу министру. Вот из гробины вылезает девка и елозит по тарелкам. Тема мертвечины вообще красной нитью проходит сквозь контемпорари. Зачем убивать в художнике художника? Почему богатый заказчик транслирует спрос на смерть? И какие они - любители контемпорари?
Во-первых, они не любители. Они ценители - от слова «цена». На последней Венеции были Владислав Доронин с Наоми Кэмпбелл. Знающие его люди говорят, что холодный он, этот Доронин, как мертвый крокодил. Под стать ему и Наоми Кэмпбелл: тоже цена-качество, тщеславие, имиджевый проект. Такого рода публику хладнокровных лакированных снобов и сносит в современное искусство.
Что роднит известных российских собирателей контемпорари? Талант выстраивать отношения с властью и сопутствующие такого рода дару безразличие к людям, ограниченность и малодушие. А еще снобизм, брейнфакерство и брендфрендство плюс склонность копировать все, по словам критика Татьяны Москвиной, Збездарные телодвижения бездарнейшего из смертных Р. Абрамовича и его тошнотворной ДашиИ.
Не собирает современное искусство Михаил Ходорковский. Финансист Александр Мамут, человек сложный и противоречивый, но поднявший огромный пласт старомосковской семейной культуры, признался, что кое-что на выставке Пино ему понравилось. Олигарх бывает в «Гараже», ездит на Венецианскую Биеннале, но в личное пользование адское контемпорари не приобретает. А банкир Петр Авен, увидев новогоднее яйцо Кунса за несколько миллионов, так и просто назвал деятельность Ларри Гагосяна «разводкой для лохов».
Удивляет в арт-пространстве дюжая простонародная фигура Виктора Пинчука. Хороший украинский парень, так и видишь его на огороде с тяпкой. Кто и зачем впряг в одну упряжку старосветского хохляцкого помещика и концептуальные херовазы?! Ивану Никифоровичу по формату полагается плеваться от умствований и любить настенный коврик с лебедями, какого черта его снесло в контемпорари?
Думаю, тут дело в контроле. Кураторское искусство контролируемо. Нет рисков. Талант, творец, искра божья области, недоступные деньгам. Творец в небесной иерархии стоит однозначно выше купца. Капитал давно уже прикупил право назначать мертвечину певицами. Теперь куплено право назначать художниками. Грубо говоря, имели мы весь этот так называемый талант в принципе - вот кого мы назначим искусством, тот и будет. Мы от вас, талантливых, не зависим. Нам-то бог не дал, не одарил, но мы в ответ вздуем цену на пустоту так, как она вздута на нас самих - заурядных мальчиков и девочек, выплывших в мутной воде девяностых-двухтысячных. Купцы, восставшие против дара Божьего, устанавливают собственный диктат: щас забашляем и признаем произведением искусства какашку.
У работника contemporary art и в помыслах нет попыток найти Грааль, услышать музыку высших сфер. Это Третьякову, Морозову и Мамонтову, было свойственно преклонение и глубокое уважение перед настоящим искусством. Главной их чертой было благоговение перед Творцом и его посланниками - художниками. Нынешние меценаты с контемпорарщиной запанибрата: эх, брат какашка, мы с тобой одной крови. Оба из дерьма вылезли, на дерьме приподнялись, в дерьмо и уйдем.
...В одном только NY более 150 000 художников. А сколько их в России - страшно представить. Наверняка сидит где-нибудь в норе художник и тихо хорошо пишет. Это, как говорится, вселяет. Но если вдруг появится новая волна кураторов, даст отпор мертвой и претенциозной хурде-мурде и заявит лозунг «Даешь талант», пойдут ли новые богатые за этим? Признают ли талант выше себя? Думаю, что нет.
Взято отсюда http://becky-sharpe.livejournal.com/663823.html