Надобны ли верные
Чем больше читаю об истории русских революций начала XX века, тем омерзительнее становится для меня фигура Николая. Непонимание ситуации, нежелание что бы то ни было предпринимать до последнего момента, когда всё уже решительно поздно, бессмысленная уверенность, что беда сама расточится - и это не самое жуткое. Ужаснее всего, по-моему, то, как искренне преданные России и Государю люди один за другим понимали, насколько они ему не нужны. Такое впечатление, что Николай был уверен: «богоспасаемую страну» людям от людей же спасти не дано, но при этом беспокоиться, в сущности, не о чем, потому что Господь не попустит. Министры правительства, министры внутренних дел, а с 1905 года и председатели Совета министров могли тешить себя иллюзиями, что пытаются остановить развал, но Николай, соглашаясь или споря с их предложениями, отклоняя их отставки или в очереденой раз откладывая решение, которое откладывать было невозможно, смотрел на них при этом как будто даже с удивлением - зачем? зачем, если всё и так будет хорошо?
Откуда взялась такая уверенность, если высших сановников государства и даже членов императорской семьи убивали одного за другим? Вот только министры внутренних дел: Сипягина убили в 1902, Плеве взорвали в 1904, добрейший либерал Святополк-Мирский допускает Кровавое воскресенье (только погибших около 200 человек по консервативным оценкам) и спасен от эсеровской бомбы или пули только тем, что сразу после этого отрешён от должности, консерватор Булыгин был недолго и отвалился после Манифеста 17 октября (но в 1919 году его всё равно нашли и расстреляли), реакционер Дурново эсерами приговорён, но по ошибке вместо него в Швейцарии застрелили непричастного иностранца в похожими усами, в 1906 при покушении на новоназначенного Столыпина в доме на Аптекарском острове погибли 27 человек, а в 1911 и сам Столыпин смертельно ранен прямо в притсутствии Николая, который, похоже, в этот момент испытал только громадное облегчение, даже останавливать праздники не счёл нужным…
Николая раздражают слишком настойчивые премьеры, консерваторы, либералы, он не хочет утверждать ни ужесточение, ни смягчение режима, но поддаётся уговорам и утверждает почти одновременно и то, и другое. Понимания ситуации у него нет, ощущения страны нет, хотя ответственность за неё есть, но сия ответственность его при этом как будто ни к чему не обязывает. Ведь Господь не попустит.
И государственники, которых снизу выкашивает террор, а сверху обливают презрением высокопоставленные старцы из Госсовета, ясно видят, что их верность ни Николаю, ни его монархии не нужна. Их предупреждения (а они сбываются одно за другим) падают в пустоту. Их запредельные и искренние усилия по спасению страны размениваются в умозрительных придворных рокировках. Их самих убивают, их дети становятся калеками, но монархия принимает их жертвы как должное. Всё путём. Господь не попустит.
Как они должны это воспринимать? С неизбежностью - как предательство. Они верны монархии, которой, по всему видно, не нужны.
Пример: Сергей Васильевич Зубатов, убеждённый монархист, совсем не ангел, но умнейший и один из самых знающих службистов, выросший от агента-двойника до главы Особого отдела Департамента полиции, автор одной из самых продуманных концепций противодействия нарастающей революции, критикует дуболомную внутреннюю политику Плеве, вступает с ним в жёсткие контры и вылетает в отставку. Почти все его проекты тут же похерены, агенты влияния бездумно раскрыты, выстроенный контроль над ситуацией (пусть даже частичный) просто выброшен за ненадобностью. Плеве думает, что справится и так, но тут Евно Азеф решает укрепить своё положение в подполье за его счёт и бомба разрывает Плеве на куски. Положение Азефа становится прочнее некуда (охранка, видимо, ликует). Сменивший Плеве добрейший либерал Святополк-Мирский формально реабилитирует Зубатова, но тот больше не верит в успех. Вообще не верит. Он решительно отказывается возвращаться на службу, пытается заняться журналистикой, начинает переписку с Бурцевым - но в итоге отказывается и от этого. Всё бесполезно. Верные не надобны. Совсем. Ибо Господь не попустит.
Но Господь попустил. 3 марта 1917 года Михаил не принял корону, от которой отрёкся Николай. Узнав об этом, Зубатов тут же застрелился. Как будто ждал последнего доказательства того, в чём был почти уверен без малого полтора десятка лет. И когда это «почти», наконец, закончилось, закончилась и жизнь. Всё просто.
Николая Александровича Романова православная церковь допустила на иконы. Он был такой пусечка, свято верил в Господа и никому-никому не хотел зла. Но Господь воздал ему тем же, чем Николай воздавал людям, которые в него верили. «По вере вашей да будет вам».
Воистину.
Выжато из блога Записки дюзометриста. Комментируйте хоть тут, хоть там. Welcome!