Бурная жизнь одного гения 1
Почти каждый великий художник переживает свой звёздный час, когда его творчество и его личность идеально совпадают с культурными представлениями эпохи - в эти великие моменты художника величают «гением». Иногда (хотя далеко не всегда) этот звёздный час настигает мастера посмертно, и подобные совпадения настолько удивительны, что создаётся впечатления, будто гению для получения признания надо сперва умереть.
Разумеется, это не так. Все художники, прославленные посмертно, были весьма и весьма успешны при жизни, а кто при жизни успехом не пользовался, тот и после смерти славы не обрёл. Но, конечно, градус экзальтации при посмертном открытии гения зашкаливает до неприличия - это и есть причина превратного мнения о превратностях признания. Такое мнение возникло (ну я опять...) лишь в девятнадцатом веке, когда пошла мода на „историзм“ и на извлечение из глубины веков разнообразных экстравагантных персонажей, чей задачей было иллюстрировать „вечность и незыблемость“ тех или иных буржуазных идеалов.
Тогда, в период бурного романтизма, из полутёмных галерей и частных коллекций были извлечены Гвидо Рени и Сальвадор Роза. Стоит напомнить, что в истории искусства только три художника никогда не уходили в забвенье и всегда ценились по максимому. Это Микелеанджело Боунаротти, Леонардо ра Винчи и Рафаэль Санти. В наше время Рафаэль отодвинулся в тень двух других Великих Гениев и на первое место после долгих усилий искусствоведов и культуртрегеров выдвинулся Леонардо, но, тем не менее, творец Секстинской Мадонны всё ещё на вершине Олимпа, а в девятнадцатом веке он был безусловным Художником Номер Один. Кстати, забавно, но до всё того же девятнадцатого века Сикстинская Мадонна, весьма ценимая, разумеется, вовсе не считалась абсолютным шедевром. Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз.
Так вот, Рафаэль... Божественный Рафаэль... В период ампира (и во время более позднего возвращения классицизма в форме академизма) на уровень Рафаэля ставили Гвидо Рени, что меня удивляло и удивляет до сих пор, потому что Рени для меня не более чем средний живописец, не достигающий уровня своих великих современников. Однако это не более чем моё личное мнение, а вот любители живописи периода класиицизма говорили об этом художнике, истекая слюнями восторга. Ну, что-то им в этих картинах мерещилось созвучное их внутренним камертонам... На уровень Рафаэля ставили, как я уже сказал, и Сальвадора Розу, но это был другой период развития искусства, период романтизма. Буря и натиск, откровенная фантастика чрезмерно развитого воображенния Розы идеально совпали с мирами Новалиса, Гоффмана и Гёльдерлина. Кроме того, воображение романтиков оказалось захвачено и самой фигурой неистового Сальвадора. Гоффман создал ему литератрный памятник в своих „Серапионовых братьях“, посвятив прекрасную новеллу „Синьор Формика“ выдуманному эпизоду из жизни замечательного художника.
В реальности, впрочем, Сальвадор Роза был отнюдь не так великодушен и благороден, как в текстах романтиков. Если бы в XVII веке существовало понятие „сноб“, его непременно назвали бы снобом. Но не будем забегать вперёд.
Для начала скажем, что Сальвадор Роза родился. В 1615 году, недалеко от Неаполя, в семье заурядного архитектора, из тех, кто проектирует не дворцы, а конюшни и надвратные башни микроскопических средневековых городков. Художники в этой семье были, но не представляли абсолютно ничего интересного. Впрочем, то ли дядя Сальвадора то ли муж его старшей сестры всё же смогли заинтересовать мальчика живописью и после получения начального образования юный Сальвадор поступил в ученики к самому Хозе Рибере.
Ничего хорошего из этой учёбы не вышло, потому что Роза тут же влюбился в младшую дочь Риберы, причём вроде бы даже не без взаимности, за что и был изгнан из живописного рая. Однако, став самоучкой, не прекратил пачкать холсты красками и совсем ещё молодым человеком пережил свои первые триумфы - его картинки одобрил и купил, щедро оплатив гораздо выше стоимости, знаменитый Джованни Ланфранко, известный всей Италии мастер фресковой живописи. Тогда же приключилась странная история, вошедшая в романтическую легенду о Сальвадоре Роза: во время одной из деловых поездок Сальвадор попал в плен к шайке разбойников и на некоторое время исчез с горизонта. Позже недоброжелатели Розы (в таковых у него никогда недостатка не было) распускали слухи, что Роза присоединился к банде и вместе с ней совершал налёты, мол, именно этим объясняется его пристрастие к введению в пейзажи в качестве стаффажных фигур бродяг и разбойников, вооружённых и облачённых в лохмотья.
В сущности, первый период своего творчества Сальфадор Роза практикует темы гротескной бытовой живописи, так называемой „бамбоччада“ (Бамбоччо, что есть „Попрыгун“, было прозвище очень популярного художника Питера ван Лара из Нидерландов), выделяясь на общем фоне неаполитанских жанровых художников необыкновенно патетическим ландшафтным фоном своих сценок. У Розы того периода не чистый пейзаж, однако природа постоянно „комментирует“ действие и иногда подавляет сюжет, это очень необычно для неаполитанской живописи того периода.
Амбициозный и талантливый юноша вступил на большую дорогу художественной карьеры, а, как известно, все дороги ведут в Рим. Вот и Сальвадор Роза туда отправился.
Разумеется, это не так. Все художники, прославленные посмертно, были весьма и весьма успешны при жизни, а кто при жизни успехом не пользовался, тот и после смерти славы не обрёл. Но, конечно, градус экзальтации при посмертном открытии гения зашкаливает до неприличия - это и есть причина превратного мнения о превратностях признания. Такое мнение возникло (ну я опять...) лишь в девятнадцатом веке, когда пошла мода на „историзм“ и на извлечение из глубины веков разнообразных экстравагантных персонажей, чей задачей было иллюстрировать „вечность и незыблемость“ тех или иных буржуазных идеалов.
Тогда, в период бурного романтизма, из полутёмных галерей и частных коллекций были извлечены Гвидо Рени и Сальвадор Роза. Стоит напомнить, что в истории искусства только три художника никогда не уходили в забвенье и всегда ценились по максимому. Это Микелеанджело Боунаротти, Леонардо ра Винчи и Рафаэль Санти. В наше время Рафаэль отодвинулся в тень двух других Великих Гениев и на первое место после долгих усилий искусствоведов и культуртрегеров выдвинулся Леонардо, но, тем не менее, творец Секстинской Мадонны всё ещё на вершине Олимпа, а в девятнадцатом веке он был безусловным Художником Номер Один. Кстати, забавно, но до всё того же девятнадцатого века Сикстинская Мадонна, весьма ценимая, разумеется, вовсе не считалась абсолютным шедевром. Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз.
Так вот, Рафаэль... Божественный Рафаэль... В период ампира (и во время более позднего возвращения классицизма в форме академизма) на уровень Рафаэля ставили Гвидо Рени, что меня удивляло и удивляет до сих пор, потому что Рени для меня не более чем средний живописец, не достигающий уровня своих великих современников. Однако это не более чем моё личное мнение, а вот любители живописи периода класиицизма говорили об этом художнике, истекая слюнями восторга. Ну, что-то им в этих картинах мерещилось созвучное их внутренним камертонам... На уровень Рафаэля ставили, как я уже сказал, и Сальвадора Розу, но это был другой период развития искусства, период романтизма. Буря и натиск, откровенная фантастика чрезмерно развитого воображенния Розы идеально совпали с мирами Новалиса, Гоффмана и Гёльдерлина. Кроме того, воображение романтиков оказалось захвачено и самой фигурой неистового Сальвадора. Гоффман создал ему литератрный памятник в своих „Серапионовых братьях“, посвятив прекрасную новеллу „Синьор Формика“ выдуманному эпизоду из жизни замечательного художника.
В реальности, впрочем, Сальвадор Роза был отнюдь не так великодушен и благороден, как в текстах романтиков. Если бы в XVII веке существовало понятие „сноб“, его непременно назвали бы снобом. Но не будем забегать вперёд.
Для начала скажем, что Сальвадор Роза родился. В 1615 году, недалеко от Неаполя, в семье заурядного архитектора, из тех, кто проектирует не дворцы, а конюшни и надвратные башни микроскопических средневековых городков. Художники в этой семье были, но не представляли абсолютно ничего интересного. Впрочем, то ли дядя Сальвадора то ли муж его старшей сестры всё же смогли заинтересовать мальчика живописью и после получения начального образования юный Сальвадор поступил в ученики к самому Хозе Рибере.
Ничего хорошего из этой учёбы не вышло, потому что Роза тут же влюбился в младшую дочь Риберы, причём вроде бы даже не без взаимности, за что и был изгнан из живописного рая. Однако, став самоучкой, не прекратил пачкать холсты красками и совсем ещё молодым человеком пережил свои первые триумфы - его картинки одобрил и купил, щедро оплатив гораздо выше стоимости, знаменитый Джованни Ланфранко, известный всей Италии мастер фресковой живописи. Тогда же приключилась странная история, вошедшая в романтическую легенду о Сальвадоре Роза: во время одной из деловых поездок Сальвадор попал в плен к шайке разбойников и на некоторое время исчез с горизонта. Позже недоброжелатели Розы (в таковых у него никогда недостатка не было) распускали слухи, что Роза присоединился к банде и вместе с ней совершал налёты, мол, именно этим объясняется его пристрастие к введению в пейзажи в качестве стаффажных фигур бродяг и разбойников, вооружённых и облачённых в лохмотья.
В сущности, первый период своего творчества Сальфадор Роза практикует темы гротескной бытовой живописи, так называемой „бамбоччада“ (Бамбоччо, что есть „Попрыгун“, было прозвище очень популярного художника Питера ван Лара из Нидерландов), выделяясь на общем фоне неаполитанских жанровых художников необыкновенно патетическим ландшафтным фоном своих сценок. У Розы того периода не чистый пейзаж, однако природа постоянно „комментирует“ действие и иногда подавляет сюжет, это очень необычно для неаполитанской живописи того периода.
Амбициозный и талантливый юноша вступил на большую дорогу художественной карьеры, а, как известно, все дороги ведут в Рим. Вот и Сальвадор Роза туда отправился.