В защиту Виктора Суворова
В каком-то смысле мне везло по жизни, со многими не просто известными, а и интересными людьми свела меня судьба. Одним из них был Виктор Суворов. Я узнал его еще тогда, когда это имя (вернее,псевдоним), только становилось известным, фотографий его нигде не было опубликовано, а был он всего лишь авантюристом, начавшим свой трудный путь к славе.
Невысокого росточка, плотный, можно сказать, такой кругленький, как колобок, он всегда стремительно вкатывался в комнату и, благодаря неуемной энергии, беспрерывной речи и активной жестикуляции рук, заполнял все пространство собой. Он буквально фонтанировал своими идеями, аргументами, вновь нарытыми фактами, всё это из него так и лилось. Глаза горели, щеки - тоже. Никогда он не производил впечатления расчетливого бизнесмена, который тупо рубит капусту. Да деньги его вообще мало интересовали. Англия платила ему совсем неплохую пенсию, жил он безбедно и беззаботно. Писать он начал вовсе не для заработка. И долгое время вообще никаких значительных гонораров не имел. Им двигала идея. Идея, которая захватила его еще в раннем детстве, а потом просто поглотила его всего целиком. Идея, до которой он допер своим простым мужицким умом.
Не имея поначалу ни фактов, ни документов, ни соответствующего образования, ни допуска к архивам, ни нужной литературы, он, тем не менее, интуитивно пришел к очень интересным гипотезам. И всю свою жизнь он посвятил сбору и огласке фактов, которые не укладываются в официальную концепцию начала войны, но "работают" на его собственную версию. Всего себя он поставил на службу этой своей идее, чтобы сделать ее известной, чтобы огласить ее на весь мир. И, надо сказать, сильно преуспел. Ради этого дела он и на Запад ушел. Чтоб раскрутиться, начал писать художественную прозу - «Рассказы освободителя», «Аквариум». Когда он написал первую книгу «Ледокола» - его никто не хотел слушать, никто. И уж тем более печатать. Несколько лет он обивал пороги издательств, везде был отказ. Это был какой-то заговор молчания, сговор профессионалов, не желавших уступать дилетанту роль первооткрывателя. Да и то сказать, сколько диссертаций было написано, сколько книг, сколько ученых имен на официальной версии вознеслось к Олимпу Истории Войны?
Первым ему поверил Алик Гинзбур - диссидент, бывший многократный политзек и отчаянный, настоящий журналист. Как профессионал высокого класса, Алик сразу понял, что это - бомба, сенсация. И он пробил первую публикацию глав из «Ледокола» в парижской «Русской мысли». Поскольку Алик был известный любитель скандалов и провокаций, то я предполагаю, что в истории Суворова ему была интересна не столько сама гипотеза, сколько масштаб наката на официальную концепцию.
Я еще помню, как после публикации первых глав в газете на Суворова обиделся и буквально возненавидел его Александр Некрич. Он был первым советским историком, написавшим правду о 1941-м еще во время хрущевской «оттепели». Его за это повыгоняли со всех постов, сделали безработным. Не помню, сел он за это или нет, но, в конце концов, его выпустили из страны, и он уехал в США. Там переиздал свою опальную книгу, потом написал вместе с Михаилом Геллером первый антикоммунистический учебник по советской истории - «Утопия у власти». Сталина он ненавидел люто. Когда он прочел первые главы из Суворова, то пришел в ярость. «Это же восхваление Сталина! Этот бывший гэрэушник что делает? Он же хочет «таракана» реабилитировать», - такова была его первая реакция.
Некрич никогда прямо ни слова не написал о Суворове. Как профессионал, он относился с презрением к любителю-самоучке, считал ниже своего достоинства прямо критиковать этого «афериста». Но все его дальнейшие статьи были направлены всем своим пафосом, всеми своими аргументами против Суворова. С ним он так и воевал заочно, через печать, до конца своих дней. Тогда в СССР Суворова еще замалчивали. Так что фактически его первым критиком был именно диссидент Некрич. Причем, в отличие от последующих нападавших на Суворова официозных шавок, Некрич никогда не опустился до наездов на его личность. Он лишь упорно выставлял и защищал альтернативную, свою точку зрения. Суворов тоже никогда не отвечал прямо. Но всегда имел в виду и Некрича, его диссидентскую точку зрения, когда писал свои книги. Это отразилось на его чрезмерном восхвалении Сталина, его «мудрости», в противовес диссидентскому презрению к «таракану», в противовес некричевской концепции «бездаря». Это был достойный поединок. И за ним было интересно наблюдать.
Потом Суворова, наконец, признали в России. Издали, прочли, пришли в ужас и смятение, начали ругать. Затем, по истечение ряда лет, когда первый шок прошел, начались и серьезные его разборы, серьезная критика. Нашли у него кучу ошибок, вранья, подтасовок, преувеличений. И заклеймили. Дескать, не достоверен, а значит и не прав.
А вся штука в том, что Суворов - не профессиональный историк. Им никогда не был и так и не стал. Но еще забавнее, что он никогда и не стремился к этому. Напротив, он всегда гордился тем, что он дилетант, а бьет профессионалов. Если кратко охарактеризовать, кто же такой Суворов, то он - политрук. Страстный пропагандист идеи, которая захватила его всего целиком, сделала его своим рабом, которой он посвятил всю свою жизнь. Ошибка многих его критиков состоит в том, что они спорят с ним, как с историком, предъявляют ему претензии, как ученому. А Суворов таковым никогда не был и не хотел быть. Он - публицист. Отсюда весь пафос и сатира, доходящая до издевательства, неразрывно слитые в его стиле. Отсюда длинноты, повторы, похожие на камлания, заклинания. Отсюда и плохо составленная библиография. Отсюда и небрежное обращение с фактами. Даже додумывание, дописывание, гиперболизация, перехлест. Ему, как публицисту, важно было докричаться, заявить о своих идеях, о своих гипотезах, да так, чтобы весь мир услышал, все прочли и заинтересовались. А скучным, сухим, научным текстом этого не добьешься. И он сознательно уходит в дебри фантазии, сознательно разжигает, распаляет себя, а заодно и читателя.
Лично я не люблю стиль Суворова. Мне он кажется слишком вычурным, безвкусным, откровенно пропагандистским. Я ценю более тонкую работу. Но, тем не менее, я признаю, что для задачи, которую он поставил перед собой, был выбран правильный стиль. Он его сформировал сам, немного подражая Солженицыну из «Архипелага» (ведь эта книга тоже забирала за живое, цепляла, шокировала, творила переворот в сознании). Но будучи непрофессионалом и в деле литераторства, не обладая ни тонким вкусом, ни достаточной культурой письменной речи, он создал аляповатый, неряшливый, неразборчивый стиль. Именно тот язык, что больше всего подходит рядовому советскому читателю, который академиев не кончал и читает лишь детективы и Дюма. И потому, в конце концов, Суворов и завоевал миллионы поклонников, а еще больше людей его прочли. Сегодня уже нет, наверное, ни одной семьи среди русских и русскоязычных в России и за границей, где хотя бы не слышали о Суворове. И прочли его действительно десятки миллионов людей. Он-таки стал народным писателем. Недавно мне рассказали, что даже во французской тюрьме его читают русские зеки.
И его идеи повлияли на многих. Они произвели эту самую революцию в сознании, сдвинули, казалось бы, навечно застывшие льды официозной концепции истории Великой Отечественной. Это и был основной смысл названия его книги - «Ледокол». Не Гитлер был ледоколом революции. Это Суворов стал ледоколом научно-исторической революции. И своими книгами он-таки породил новую школу историков. Многое из его фантазий, переборов, гипотез и гипербол останется потом за бортом истории. Но уже никогда история Второй Мировой, настоящая, подлинная ее история, не сможет игнорировать того поворота в сознании, который совершил Суворов. Отсюда и псевдоним, прямое указание на все тот же прорыв через, казалось бы, неприступные, замерзшие Альпы. И именно поэтому я считаю, что, несмотря на все его недостатки (а у него их - тьма), Суворов - великий человек. По степени величия равный, наверное, Солженицыну времен «Архипелага». Он достиг того, чего мало кто достиг среди нас, ныне живущих. Он совершил целую революцию в умах. Он заставил миллионы людей читать свои книги, спорить до хрипоты, не спать по ночам, ругаться и ссориться, заново пересматривать и перепроверять историю. Заставил думать. И за это я говорю ему спасибо. За это его и ценю.
Невысокого росточка, плотный, можно сказать, такой кругленький, как колобок, он всегда стремительно вкатывался в комнату и, благодаря неуемной энергии, беспрерывной речи и активной жестикуляции рук, заполнял все пространство собой. Он буквально фонтанировал своими идеями, аргументами, вновь нарытыми фактами, всё это из него так и лилось. Глаза горели, щеки - тоже. Никогда он не производил впечатления расчетливого бизнесмена, который тупо рубит капусту. Да деньги его вообще мало интересовали. Англия платила ему совсем неплохую пенсию, жил он безбедно и беззаботно. Писать он начал вовсе не для заработка. И долгое время вообще никаких значительных гонораров не имел. Им двигала идея. Идея, которая захватила его еще в раннем детстве, а потом просто поглотила его всего целиком. Идея, до которой он допер своим простым мужицким умом.
Не имея поначалу ни фактов, ни документов, ни соответствующего образования, ни допуска к архивам, ни нужной литературы, он, тем не менее, интуитивно пришел к очень интересным гипотезам. И всю свою жизнь он посвятил сбору и огласке фактов, которые не укладываются в официальную концепцию начала войны, но "работают" на его собственную версию. Всего себя он поставил на службу этой своей идее, чтобы сделать ее известной, чтобы огласить ее на весь мир. И, надо сказать, сильно преуспел. Ради этого дела он и на Запад ушел. Чтоб раскрутиться, начал писать художественную прозу - «Рассказы освободителя», «Аквариум». Когда он написал первую книгу «Ледокола» - его никто не хотел слушать, никто. И уж тем более печатать. Несколько лет он обивал пороги издательств, везде был отказ. Это был какой-то заговор молчания, сговор профессионалов, не желавших уступать дилетанту роль первооткрывателя. Да и то сказать, сколько диссертаций было написано, сколько книг, сколько ученых имен на официальной версии вознеслось к Олимпу Истории Войны?
Первым ему поверил Алик Гинзбур - диссидент, бывший многократный политзек и отчаянный, настоящий журналист. Как профессионал высокого класса, Алик сразу понял, что это - бомба, сенсация. И он пробил первую публикацию глав из «Ледокола» в парижской «Русской мысли». Поскольку Алик был известный любитель скандалов и провокаций, то я предполагаю, что в истории Суворова ему была интересна не столько сама гипотеза, сколько масштаб наката на официальную концепцию.
Я еще помню, как после публикации первых глав в газете на Суворова обиделся и буквально возненавидел его Александр Некрич. Он был первым советским историком, написавшим правду о 1941-м еще во время хрущевской «оттепели». Его за это повыгоняли со всех постов, сделали безработным. Не помню, сел он за это или нет, но, в конце концов, его выпустили из страны, и он уехал в США. Там переиздал свою опальную книгу, потом написал вместе с Михаилом Геллером первый антикоммунистический учебник по советской истории - «Утопия у власти». Сталина он ненавидел люто. Когда он прочел первые главы из Суворова, то пришел в ярость. «Это же восхваление Сталина! Этот бывший гэрэушник что делает? Он же хочет «таракана» реабилитировать», - такова была его первая реакция.
Некрич никогда прямо ни слова не написал о Суворове. Как профессионал, он относился с презрением к любителю-самоучке, считал ниже своего достоинства прямо критиковать этого «афериста». Но все его дальнейшие статьи были направлены всем своим пафосом, всеми своими аргументами против Суворова. С ним он так и воевал заочно, через печать, до конца своих дней. Тогда в СССР Суворова еще замалчивали. Так что фактически его первым критиком был именно диссидент Некрич. Причем, в отличие от последующих нападавших на Суворова официозных шавок, Некрич никогда не опустился до наездов на его личность. Он лишь упорно выставлял и защищал альтернативную, свою точку зрения. Суворов тоже никогда не отвечал прямо. Но всегда имел в виду и Некрича, его диссидентскую точку зрения, когда писал свои книги. Это отразилось на его чрезмерном восхвалении Сталина, его «мудрости», в противовес диссидентскому презрению к «таракану», в противовес некричевской концепции «бездаря». Это был достойный поединок. И за ним было интересно наблюдать.
Потом Суворова, наконец, признали в России. Издали, прочли, пришли в ужас и смятение, начали ругать. Затем, по истечение ряда лет, когда первый шок прошел, начались и серьезные его разборы, серьезная критика. Нашли у него кучу ошибок, вранья, подтасовок, преувеличений. И заклеймили. Дескать, не достоверен, а значит и не прав.
А вся штука в том, что Суворов - не профессиональный историк. Им никогда не был и так и не стал. Но еще забавнее, что он никогда и не стремился к этому. Напротив, он всегда гордился тем, что он дилетант, а бьет профессионалов. Если кратко охарактеризовать, кто же такой Суворов, то он - политрук. Страстный пропагандист идеи, которая захватила его всего целиком, сделала его своим рабом, которой он посвятил всю свою жизнь. Ошибка многих его критиков состоит в том, что они спорят с ним, как с историком, предъявляют ему претензии, как ученому. А Суворов таковым никогда не был и не хотел быть. Он - публицист. Отсюда весь пафос и сатира, доходящая до издевательства, неразрывно слитые в его стиле. Отсюда длинноты, повторы, похожие на камлания, заклинания. Отсюда и плохо составленная библиография. Отсюда и небрежное обращение с фактами. Даже додумывание, дописывание, гиперболизация, перехлест. Ему, как публицисту, важно было докричаться, заявить о своих идеях, о своих гипотезах, да так, чтобы весь мир услышал, все прочли и заинтересовались. А скучным, сухим, научным текстом этого не добьешься. И он сознательно уходит в дебри фантазии, сознательно разжигает, распаляет себя, а заодно и читателя.
Лично я не люблю стиль Суворова. Мне он кажется слишком вычурным, безвкусным, откровенно пропагандистским. Я ценю более тонкую работу. Но, тем не менее, я признаю, что для задачи, которую он поставил перед собой, был выбран правильный стиль. Он его сформировал сам, немного подражая Солженицыну из «Архипелага» (ведь эта книга тоже забирала за живое, цепляла, шокировала, творила переворот в сознании). Но будучи непрофессионалом и в деле литераторства, не обладая ни тонким вкусом, ни достаточной культурой письменной речи, он создал аляповатый, неряшливый, неразборчивый стиль. Именно тот язык, что больше всего подходит рядовому советскому читателю, который академиев не кончал и читает лишь детективы и Дюма. И потому, в конце концов, Суворов и завоевал миллионы поклонников, а еще больше людей его прочли. Сегодня уже нет, наверное, ни одной семьи среди русских и русскоязычных в России и за границей, где хотя бы не слышали о Суворове. И прочли его действительно десятки миллионов людей. Он-таки стал народным писателем. Недавно мне рассказали, что даже во французской тюрьме его читают русские зеки.
И его идеи повлияли на многих. Они произвели эту самую революцию в сознании, сдвинули, казалось бы, навечно застывшие льды официозной концепции истории Великой Отечественной. Это и был основной смысл названия его книги - «Ледокол». Не Гитлер был ледоколом революции. Это Суворов стал ледоколом научно-исторической революции. И своими книгами он-таки породил новую школу историков. Многое из его фантазий, переборов, гипотез и гипербол останется потом за бортом истории. Но уже никогда история Второй Мировой, настоящая, подлинная ее история, не сможет игнорировать того поворота в сознании, который совершил Суворов. Отсюда и псевдоним, прямое указание на все тот же прорыв через, казалось бы, неприступные, замерзшие Альпы. И именно поэтому я считаю, что, несмотря на все его недостатки (а у него их - тьма), Суворов - великий человек. По степени величия равный, наверное, Солженицыну времен «Архипелага». Он достиг того, чего мало кто достиг среди нас, ныне живущих. Он совершил целую революцию в умах. Он заставил миллионы людей читать свои книги, спорить до хрипоты, не спать по ночам, ругаться и ссориться, заново пересматривать и перепроверять историю. Заставил думать. И за это я говорю ему спасибо. За это его и ценю.