Отклонение 12Х
За два дня до завершения гаплоидного цикла Ханс сидел по-турецки в большой кровати и медитировал с открытыми глазами. Его взор устремлялся за прозрачную стену-окно, где из густого молочного тумана медленно выплывали серо-стеклянные углы небоскребов. На ковре алели лепестки распотрошенных роз, вдоль белых стен стоял ряд маленьких свечей на круглых подставках с морским песком, которые ждали вечера, чтобы замерцать в атмосфере романтической мистерии. Над изголовьем кровати, прямо за спиной Ханса, висел постер глазастой красотки с пышно опадающими рыжими локонами. Рекламная Нони. Женщина, сводившая с ума всех мужчин на континенте.
Огромный голый торс покрылся испариной, а руки до сих пор дрожали. Медитация не помогала. Время для кроссинговера истекало, а он все еще оставался девственником. Приближающийся конец увлекал и пьянил, как песнь губительных сирен. Близость смерти засасывала, как ч
ерная дыра. В этом был весь Ханс. Он жил только тогда, когда ходил по краю пропасти, но теперь край действительно обрывался….
Большинство мужчин к тридцати пяти годам уже соединили свою ДНК с женской яйцеклеткой. Ханс выглядел беззаботным холостяком и это казалось нормальным. Жить без семьи не возбранялось и даже было модно, особенно в честолюбивых кварталах Гуам-сити, где, как известно, обитала самая соль прогрессивного общества. Дизайнеры андроидов, художники, пишущие пустынно-оазисные пейзажи для подарочных упаковок, ловцы чишуанского жемчуга, что продают свои истории алчным таблоидам. В таких кругах нередко встречались свободолюбивые харизматики, сорящие деньгами и готовые умереть от передоза новомодным алколоидом или схватить пулю в необдуманном конфликте с уличными гангстерами, что с коварной обманчивостью косят под местных бомжар. Многие из отчаянных прожигателей жизни были одиночками, бьющими себя в грудь перед показным риском. Кто-то из них может и не боялся смерти, но никто в здравом уме не принял бы конец через понижение статуса.
Закон принуждал к процедуре всех мужчин, отказывавшихся делать вклад в обогащение разнообразия вида хомо сапиенс. И Ханс, в отличии от показных холостяков, рисковал по-настоящему. Через два дня ему стукнет 35, а его клеточные маркеры до сих пор не поучаствовали в чуде божественного творения. Он понимал, что его имя уже давно вычленено и перенесено в черную базу данных, где соседствует с какими-то наркоманами, бродягами или алкашами, чьи часы тоже сочтены.
Ханс понимал, что поступает неразумно. С его подтянуто-жилистым телосложением и скандинавским ростом и бледно-голубыми глазами на худом и брутально изможденном лице он мог зачать ребенка уже тысячу раз. Достаточно спуститься к Цветочному бульвару после заката солнца и заказать одинокой блондинке мартини с маслиной. Хватило бы тупого, животного контакта в виртуальных домах свиданий, где сосредоточены самые склизкие и сладкие грехи человечества. Твое семя всего за несколько монет с радостью примут в чрево неимущие деревенские барышни, что грезят о статусе безработной домохозяйки. Ханс отверг все пути к гарантированному спасению, сорвавшись в пропасть тайной страсти.
Трудно сказать, насколько любовь к рекламной Нони была искренней. В его обстоятельствах она скорее представлялась призом в игре со смертью, чем объектом пылких чувств. И все же в глубине души жила надежда, что истоки загадочной тяги прорастают из сложных мотивов сердечной струны и лишь на поверхности кажутся корыстными. Его почти инфантильное безрассудство пустило буйные корни во все уголки психики. За пульсирующими пластами детских воспоминаний скрывались десятки предшественниц Нони.
Ханс влюблялся взахлеб с семилетнего возраста, но никогда не достигал ответных чувств. Все его дамы оставались заранее недостижимы. Сначала это были девушки по старше, которые лишь в альтернативной вселенной могут влюбится в мальчика из младшего класса, а после…..Ханс кажется помнил, как называется его отклонение…Какой-то синдром, когда ты безумно влюбляешься во всякую, кто тебя сразу заранее отвергает. Если девушка в ответ на улыбку Ханса бросала презрительный взгляд, то её образ в считанные секунды заполнял сердечные кубки души и уже в скором времени переливался через край, заливая каждую извилину мозга, каждое облако на небе и каждый силуэт на улице, который отдаленно напоминал о ней…..Все это заканчивалось ничем, хотя и проходило не без боли…..Выброшенные цветы, выплаканные глаза, осушенные бутылки алкоголя, замкнутость, долгие часы в полумраке собственной квартиры - все по порядку взросления….Ханс не был похож на остальных….Он играл со смертью уже в семь, когда полюбил шестиклассницу с французским косами, которая была на полторы головы выше. Уже тогда, осознав пропасть между ними, он забирался за решетчатые барьеры пирса, где таблички предупреждали о начале периода спаривания дантуонских зуборезов, и бродил по краю дощатого настила, глядя, как в прозрачной океанской воде величаво снуют огромные морские чудовища, чьи высокие острые плавники с белыми пятнами можно было спокойно задеть протянутой ногой. Пребывание на пирсе в эту весеннюю пору было чистым безумием….Самки зуборезов пребывали в состоянии гормональной агрессии, поэтому легко кидались на любую подвижную плоть, что находилось вблизи. И хотя за год под зубами глубоководных хищников успевало перемолоться не одна сотня нерадивых рыбаков, маленькому (а потом и взрослому) Хансу всегда везло….Хищники не трогали его…. и это усугубляло изоляцию мальчика…..
Он ощущал непохожесть на других….Ханс не переставал играть со смертью и часто не принимал синие противораковые пилюли по несколько дней, пока его кожа не начинала покрываться странными алыми пятнами….Лишь эти внешние сигналы понуждали его вернуться в правила общества…..быть, как все…Быть контролируемым на уровне клетки, где к каждой хромосоме прикреплялись радиоактивные маркеры…..Если ты не принимал ежедневную норму препарата, то твоя метка начинала пожирать тебя изнутри…..очень быстро и мучительно…..Но Хансу везло….Организм каким-то чудом выдерживал стресс и алые пятна скоро проходили и жизнь продолжалась без опухолей и метастазов….Ханс понимал, что он не такой, как все…..Любой другой бы давно умер, но не он.....
И все же в этот раз игра зашла слишком далеко…..Он поставил на рекламную Нони все свое будущее…..Если она не согласиться зачать с ним дитя в ближайшие два дня, то его понизят…..А это хуже, чем просто смерть….Не то, чтобы Ханс сильно любил свою личность, но именно она делала его таким непохожим на весь остальной свет. В этой личности скрывался дивный странный мир, где Ханс с удовольствием жил все последние тридцать пять лет. Понижение представлялось ему апокалипсисом, бессмысленным забвением, за которым нет ни одного человека, который хотел бы исследовать закоулки его психопатологии.
Лишь за сорок восемь часов до завершения гаплоидного цикла, проснувшись со странным ощущением ампутированного дня, Ханс до конца осознал, насколько велика ставка. Впервые за много лет он не пошел на работу в офис, где последние двенадцать лет изучал рынок товаров для грудных детей. Сам факт того, что часы на прикроватном столике показывали уже восемь утра, а он до сих пор в постели, оглушал неотвратимостью грядущего перевоплощения. Ставки сделаны и переиграть в партии не получиться. К черту работу. К черту всех…
Впервые за долгие годы под кожу проник настоящий страх. Он ощущал его физически, поскольку клеточные маркеры начали расщепляться, испуская сквозь поры слабый аромат древесного мха. Скоро запах привлечет флутаг. Страшных тварей в человеческом обличии, что стараются опередить федералов и сожрать личность до официальной процедуры. Разумеется, их ловили и даже отстреливали без суда и следствия, но в пяти случаях из десяти флутаги добирались до жертвы первыми. Ханс не столько боялся понижения, сколько не успеть бросить кости в последней игре со смертью. Он отчаянно надеялся, что мозг до конца гапло-цикла останется при нем, а не будет переварен в недрах чудовища.
***
Ханс сбил мандраж теплым душем, оделся в заготовленную с вечера одежду, пересчитал снятые наличные и потом долго стоял перед зеркалом, словно пытаясь запомнить себя таким, каким возможно он уже никогда не будет. Сейчас он не был похож на себя клерка. Плотно облегающая