Запертые.Шестая серия ( вторая часть)
.....Я не могу его просто так оставить. Я просовываю монтировку в петли на джинсах, а после прицеливаюсь ружьем в жабий затылок. Совершенно случайно я замечаю, что на потолке чуть левее разорвавшейся блямбы уже набух другой кокон.
За мгновение до выстрела в мою левую лодыжку вцепляются длинные холодные пальцы.
Ружье выстреливает в падении. Заряд уходит значительно выше, а я с кратким вскриком падаю спиной в болотную жижу. Я падаю так, что моя голова стукается о паркет коридора, а ружье отлетает к дальней коридорной стене.
- Черт! - кричу, пытаясь встать, но рука из жижи не дает и я снова падаю.
- Дьявол! - кричу я в отчаянии, сидя в грязи, как пойманная в капкан свинья. - Черт, черт, черт!
И пока я ору, из жижи выбирается другая пятерня. Словно кобра она хватает меня за правую лодыжку и теперь обе руки тянут меня в глубину.
- Ах ты тварь, - дрожащими пальцами я быстро вытаскиваю из джинсовых петель монтировку.
- Отпусти! - кричу и бью монтировкой плашмя по жиже, но от удара мне достаются лишь брызги.
Мои ноги увязли уже по колено и теперь я могу двигаться только верхней частью тела.
- Виталя, черт бы тебя побрал! - кричу я во все легкие, надеясь, что он услышит.
Хотя вероятно сейчас он медленно переваривается в жабьем желудке и вряд ли слышит что-то еще, кроме бульканья ферментативного сока. И только теперь я замечаю, что заряд ружья попал во второй потолочный кокон, который сильно провис. Из него льется вязкая желтовато-красная протеиновая гадость, но само существо еще каким-то чудом остается внутри.
- Нет, нет, нет, - выпаливаю я скороговоркой, будто это может задержать рождение потолочной твари.
В панике я втыкаю монтировку в жижу рядом со своими ногами, как это делал Виталя. Я бью раз - и монтировка уходит в грязь, как в масло. Я бью два, три, четыре раза, но по-прежнему вытаскиваю монтировку без следов крови.
Я бью в пятый раз - и вот рука ощущает сопротивление с глухим хрустом. В месте попадания илистый пол пузыриться кровью, а я улыбаюсь. Попался, чертов ублюдок . Но мои ноги все еще держат. Их держат и после того, как из грязи показывается голова без лица и после того, как вырастает туловище. В этот раз тварь не такая широкоплечая, как первая. К тому же у неё шикарный женский бюст. Фигура вырастает из грязи, словно её толкает со дна невидимый лифт. В считанные мгновения я, как и Виталя, оказываюсь верх ногами.
С чисто мужским наслаждением я смотрю в перевернутом ракурсе, как с коричневых сосков капает серый ил. Мельком думаю, что мне повезло больше, чем Витале. По крайней мере, я увижу перед смертью шикарные сиськи.
А потом перед моим обезумевшим взором мелькает жаба с Виталей внутри. Я вижу, что под кожей у неё происходит движение.
Давай, безмолвно прошу я, сделай это.
И перед тем, как быть брошенным на стену, я успеваю заметить, как из жабьего хребта прорывается сверкающее лезвие самурайского меча.
Меня швыряют в сторону, словно бешеную собаку, которую хотят добить. Я врезаюсь в стену, как тряпичная кукла, набитая костями и мясом. Я больно ударюсь челюстью, прикусываю до крови язык и падаю на диван.
Несколько мгновений в прострации. В ушах гудит от кровяного давления. Без определенных мыслей я наблюдаю за пластичными деформациями потолка. Еще одна жаба? Какая это: вторая или третья?
Сквозь гул в голове я слышу, как позади разрывается кокон. В гостиной раздается новорожденное «ква». Я слышу возню совсем рядом, вспоминаю о Витале и уже нахожу силы, чтобы встать, но тут существо без лица хватает меня за грудки и я вновь взлетаю в воздух.
А потом сразу впечатываюсь в болотный пол у самого выхода в коридор. Надо мной болтаются грязные, но шикарные груди. Женщина без лица и волос топит меня, вталкивая в ил под прессом рук. Под неглубоким слоем жижи пол обретает вязкость пластилина и потому утопить меня нет так то просто. Но сантиметр за сантиметром серый ил обволакивает лицо, забирается в уши, в нос, в рот.
Я судорожно хватаю воздух разбитыми губами, прикидывая, что продержусь еще секунд семьдесят. Но проверить это придется в следующий раз. Безликая голова с монтировкой в черепе слетает с плеч, и, подскакивая по паркету, укатывается в коридор. Коричневые груди падают мне на лицо, едва не заканчивая начатое.
- Ты чо, как? - слышу я голос Витали.
Он убирает с меня обезглавленное тело в сторону и протягивает руку помощи.
Виталя изменился. Жабья слизь сделала из непослушных волос укладку в стиле итальянских мафиози. Всё его лицо измазано в какой-то гадости, отчего белки глаз кажутся еще белее. Я смотрю на окровавленный меч в его руке и понимаю, что теперь счет снова в нашу пользу.
- В порядке, - говорю я и наши ладони сцепляются.
Поднимаясь на ноги, я выплевываю грязь и выпавший зуб. В дальнем углу гостиной неподвижно сочатся кровью и слизью две груды жабьего мяса. Но как я и предчувствовал, на потолке наросло еще несколько коконов.
- Идем, - говорит Виталя, убирая меч в ножны за спиной, - Надо торопиться.
Мы переступаем через обезглавленное грудастое тело, которое наполовину залезло на коридорный пол. На паркете растет лужа вишневого цвета. Виталя первым делом добирается до отрубленной головы, вытаскивает из неё монтировку и зашвыривает голову обратно в гостиную. Он приседает, чтобы затолкать туда и тело. Он просит меня помочь ему, но я говорю «Стой».
- Чего? - не понимает Виталя.
- Ты сказал, что отмычка это вещь, которая разделена на части, - напоминаю я.
- Да, и что?
- Если найдем голову жены шапочника, то частью чего она будет?
Хмыкнув, Виталя кивает. Мы беремся за мертвые руки с двух сторон и затаскиваем тело в коридор. Я поднимаю с пола ружье и объявляю о своей готовности открыть этот чертов хулахлоп.
Мы бежим по коридору прямо, а потом направо. Никто из нас больше не хочет медлить, Виталя пинает по двери спальни. Однако внутрь мы входим уже не с таким энтузиазмом.
Открытая дверь впускает в спальню слабый коридорный свет, от которого вытягиваются длинные серые тени. Мы медлим на пороге потому, что среди призрачных очертаний мебели (письменный стол у окна, стул, комод справа, кровать слева) в дальнем левом углу во мраке угадывается человеческая фигура, склоненная над колыбельной.
Фигура неподвижна и мы не знаем, что это. Быть может это не живое, но вряд ли нам так повезет. Я целюсь в фигуру из ружья и пытаюсь вступить с ней в контакт.
- Эй! - тихо окликаю я, но фигура не отзывается.
- Эй, вы там! - повторяю чуть громе, но снова ничего.
Судя по всему это женщина. Её длинные темные волосы беспорядочно спадают на белую ночную сорочку до пола.
Мы подходим чуть ближе. Еще ближе.
В центре спальне мы останавливаемся. Виталя нащупывает над собой шнурок от потолочной лампы и после дергает его.
Жужжащий электрический свет уничтожает все темные углы еще до того, как рука отпускает шнурок.
Фигура у колыбельной мгновенно реагирует на свет. Она поворачивается к нам двенадцатилетней девочкой, чье молодое лицо искажает ярость. На шее девочки виден толстый шов, будто её голову наспех пришили самым грубым способом. Девочка прижимает к груди что-то похожее на игрушечного ребенка.
- Вика… - произносит Виталя голосом, полным страха и едва не падает, пятясь назад.
- Что вы сделали с моим ребенком!? - девочка вытягивает к нам руки с голубым свертком, в котором укутана безголовая кукла.
Обвинительный тон в её голосе подогревается дьявольской ненавистью, сверкающей в не детских глазах.
- Как вы смеете калечить мое дитя? - девочка делает шаг навстречу, предъявляя нам пластмассовый предмет своих страданий.
- Мы ничего не делали, - оправдывается Виталя, но девчонка резко перебивает его:
- Молчи, грязный ублюдок! - шипит она, наступая, сверля нас взглядом исподлобья.
-Ты убил меня, - говорит она, делая шаг вперед и мы отступаем. - Ты убил мою мать, - еще шаг вперед. - Ты убил моего отца, а теперь ты искалечил моего ребенка!
Её слова тяжелой артиллерией бьют по цели. И в неприступной эмоциональной крепости сурового подростка вдруг обнаруживается трещина. Впервые на лице Витали я вижу раскаяние.
- Вика, я …- он силится что-то сказать, но слова вязнут во рту.
- Смотри, что ты сделал, ублюдок! - брызгая гневной слюной, девчонка швыряет сверток с куклой в воздух, будто это испорченный товар.
И пока наши глаза отвлекаются на воздушный маневр куклы, девчушка с сатанинской гримасой прыгает на нас с такой молниеносной быстротой, которой может обладать только ведьма.
Я не успеваю уследить за её прыжком. Я чувствую лишь, как её пятки бьют меня в грудь. Я отлетаю назад без ружья.
Ружье остается в руках у девочки.
Виталя, тем временем, ловит распахнутый сверток, в котором сверкает пластмассовая кукольная нагота . Девочка с фантастической проворностью , присущей лишь кунг-фу-персонажам, бьет прикладом с размаху по Виталиным икрам и он падает на пол, выпуская из рук и куклу и монтировку.
Девчонка в ночнушке запрыгивает на его грудь, откидывает ружье в сторону и начинает молотить Виталю по морде своими маленькими детскими кулачками.
- Ублюдок, что ты сделал с моим ребенком! - вопит она, обрушивая все новые и новые удары.
Пряди её светлых волос взлетают и опускаются под яростными мотаниями головы.
Я слышу влажные шлепки окровавленных кулаков, врезающихся в лицо.
Виталя покрывается красочными гематомами. Опасаясь за его жизнь, я поднимаюсь с полу и с разбегу, что-то мыча, кидаюсь на девочку. Она вытягивает навстречу руку и, сжимая пальцами мою шею, швыряет через себя. Я перелетаю через письменный стол прямо на подоконник, где сшибаю несколько тяжелых горшков с землей, в которой давно завяли комнатные цветы.
Я снова слышу шлепки ударов. Виталя пытается закрыть лицо руками, но девчачьи кулачки пробивают эти вялые заслоны.
Схватив самый увесистый горшок, я подкрадываюсь сзади и сваливаю полдюжины килограмм земли на девчачью головку.
Девочка прекращает хлестать Виталю, медленно поворачивает шею почти на сто восемьдесят градусов, смотрит на меня недоуменными глазами и падает на пол.
Я оттаскиваю Виталю подальше от девочки, которая лежит на полу в живописной позе в полоборота, рассыпав во все стороны длинные волосы.
Я волоку его по полу, как раненного солдата по бранному полю. На лакированных досках размазываются полосы крови. Несмотря на нерадостный вид, Виталя просит его отпустить, уверяя, что с ним порядок.
- Точно? - спрашиваю я, осматриваю его гемотомное лицо.
- Точно... - Виталя выплевывает зубы с кровью.
- Я ошибся с головами, - говорит он виноватым тоном.
- Это голова куклы, - догадываюсь я.
- Да, - кивает он. - Давай сваливать отсюда, пока она не очнулась.
Мы собираем по полу разбросанное оружие, забираем безголовое туловище пупса и покидаем спальню.
Уже за дверью я спрашиваю:
- Ты ведь её хорошо знал, верно?
- Да, знал, - мрачновато отвечает он.
- Она говорила, что ты убил их…. это правда?
- Она просто… порождение хулахлопа. Она может говорить, что угодно.
Я не верю ему, но времени спорить нет.
За углом, дальше по коридору, нас ждет сюрприз. Безголовое тело, которое мы вытащили из ила, вновь обрело жизнь. Каким-то образом оно приспособило на место головы пустую трехлитровую банку, вкрутив её горлышком в шею. Банка на четверть заполнилась кровью.
Тело стоит на двух длинных ногах, слепо расставив руки в стороны, словно играет с нами в жмурки. Беспомощно стукаясь о заляпанные стены, оно продвигается в нашу сторону.
Метким выстрелом я разношу банку-голову на сотни осколков. Тело, обливаясь кровью, падает и замирает, как марионетка с перерезанными нитями.
Мы переступаем через длинные руки и ноги, стекло хрустит под подошвами. У самого гостиного порога ноги Витали подкашиваются. Он садится на пол, хватаясь за прихожую тумбочку. Его пальцы отпускают монтировку, он вытирает под носом скопившуюся кровь, но она продолжает капать. Она капает на безголовую пластмассовую куклу на его коленях.
- Ты как? - я сажусь перед ним на корточки и щелкаю пальцами рядом с лицом. - Слышишь меня?
- Голова кружится, - слабым голосом отзывается Виталя.
- Ясно, - говорю. - Держи вот ружье, я постараюсь быстро.
Я оттаскиваю его к парадной двери, чтобы он прислонился к ней спиной. Виталя сжимает подмышкой приклад ружья, а я вытаскиваю из-за его спины самурайский меч.
- Надеюсь, ты не против? - говорю я, любуюсь блестящим лезвием.
Его разбитые губы изгибаются в подобие улыбки.
- Я так и думал.
С этими словами я бросаюсь в гостиное болото. Внутри две жабы, размером с теленка поедают останки своих предшественниц. Еще один кокон разрывается прямо у меня перед носом, обрушивая на пол бугристую амфибию. Еще шаг и меня бы придавило всем этим биоматериалом до нижнего этажа.
Я вспарываю лягушачью плоть до того, как с неё успевает стечь родовая слизь. Пока живые жабы долго и неуклюже оборачиваются в мою сторону, я крадусь вдоль стенного гарнитура к дальнему гостиному углу. Я помню, что голова куклы закатилась именно туда.
В нескольких шагах от цели меня атакуют длинным мускулистым языком. Липким жгутом язык едва не попадает мне в лицо, но я успеваю присесть. Язык же прилипает к дверце шкафа. Резким взмахом меча я укорачиваю жилистый язык на пару метров. Вторая жаба лишь сердито квакает и пытается вскарабкаться на диван.
За краем стенного гарнитура я с ликованием обнаруживаю то, что с самого начало лежало перед нами, словно на блюдечке.
По пути к выходу я протыкаю ближнюю тварь шпажным выпадом и оставляю её умирать от кровопотерь.
Из коридора раздается ружейный выстрел. Я ускоряю шаг и, шлепая по илу, буквально выпрыгиваю в коридор.
У двери я нахожу Виталю в прежнем положении, лишь из дула ружья вьется дымок. В противоположном конце коридора, так же прислонившись к стене сидит девочка. Половина её головы отсутствует. Из черепа сочатся мозги с кровью.
Я одобрительно киваю своему боевому товарищу и победно демонстрирую недостающую часть куклы.
- Надеюсь, ты был прав, - говорю, вворачивая пластиковую голову в пластиковое туловище.
Почти сразу замок на двери приходит в движение. Вскоре бесконечно длинный ригель выходит из стены полностью.
С ликованием в душе швыряю куклу на пол и помогаю Витале подняться.
И тут вдруг кукла оживает. Она хлопает пластиковыми веками, шатается, сгибается и наконец встает на ноги. После поднимает руки и неожиданно начинает говорит детским синтетическим голосом:
- Ма-ма, два, пять, ма-ма, два-пять….
С этой заклиненной мантрой кукла шатаясь идет прямо к подстреленной Вике. В конце коридора кукла упирается в живот свой хозяйки и продолжает бессмысленно молотить руками и ногами, повторяя всю ту же песню: «Ма-ма, два, пять».
Эти фокусы больше не интересуют нас. Я лишь встряхиваю головой и помогаю Витале встать, закидывая его руку себе на шею. В таком виде, израненные, но живые, мы покидаем квартиру двадцать восемь.
Снаружи нас обдает приятной подъездной сыростью. Лестничная площадка чиста, но пролетом ниже, там, куда мы сбросили труп мутировавшей крысы, что-то происходит. Оттуда доносится животная возня с клацаньем зубов.
Я выдвигаюсь вперед, поддерживая Виталю одной рукой, словно подстреленного на войне бойца. Моя другая рука с ружьем вытягивается в сторону мерзких звуков.
Внизу, у мусоропровода, на животном трупе копошится целая гора серых созданий. Крысы выстроились в организованные ряды, словно гости за банкетным столом. Один ряд поедал ногу, другой пировал на хребте, третьи сдирали мясо с ребер.
Свет из двадцать восьмой квартиры на мгновение отвлек этих жутких обжор. Все они, как по команде, повернули морды в нашу сторону.
Десяток крыс, почуяв свежую кровь, прыгает с трупа на бетонные ступеньки лестницы.
- Дверь! - кричу я на весь подъезд, чтобы меня услышали с той стороны.
Долгих три секунды я напряженно наблюдаю, как самые отчаянные крысы поднимаются со ступеньки на ступеньки, рассчитывая поживиться свежим мясом. Но вот, наконец, дверь открывается, на меня падает сноп света, я слышу обеспокоенный возглас Серафимы и чуть позже еще более взволнованный голос Ольги.
Я скидываю Виталю в мощные ручищи Серафимы, выпускаю заряд шрапнели в крысиный авангард и заваливаюсь в нашу крепость, немедленно налегая на дверь плечом.
За мгновение до выстрела в мою левую лодыжку вцепляются длинные холодные пальцы.
Ружье выстреливает в падении. Заряд уходит значительно выше, а я с кратким вскриком падаю спиной в болотную жижу. Я падаю так, что моя голова стукается о паркет коридора, а ружье отлетает к дальней коридорной стене.
- Черт! - кричу, пытаясь встать, но рука из жижи не дает и я снова падаю.
- Дьявол! - кричу я в отчаянии, сидя в грязи, как пойманная в капкан свинья. - Черт, черт, черт!
И пока я ору, из жижи выбирается другая пятерня. Словно кобра она хватает меня за правую лодыжку и теперь обе руки тянут меня в глубину.
- Ах ты тварь, - дрожащими пальцами я быстро вытаскиваю из джинсовых петель монтировку.
- Отпусти! - кричу и бью монтировкой плашмя по жиже, но от удара мне достаются лишь брызги.
Мои ноги увязли уже по колено и теперь я могу двигаться только верхней частью тела.
- Виталя, черт бы тебя побрал! - кричу я во все легкие, надеясь, что он услышит.
Хотя вероятно сейчас он медленно переваривается в жабьем желудке и вряд ли слышит что-то еще, кроме бульканья ферментативного сока. И только теперь я замечаю, что заряд ружья попал во второй потолочный кокон, который сильно провис. Из него льется вязкая желтовато-красная протеиновая гадость, но само существо еще каким-то чудом остается внутри.
- Нет, нет, нет, - выпаливаю я скороговоркой, будто это может задержать рождение потолочной твари.
В панике я втыкаю монтировку в жижу рядом со своими ногами, как это делал Виталя. Я бью раз - и монтировка уходит в грязь, как в масло. Я бью два, три, четыре раза, но по-прежнему вытаскиваю монтировку без следов крови.
Я бью в пятый раз - и вот рука ощущает сопротивление с глухим хрустом. В месте попадания илистый пол пузыриться кровью, а я улыбаюсь. Попался, чертов ублюдок . Но мои ноги все еще держат. Их держат и после того, как из грязи показывается голова без лица и после того, как вырастает туловище. В этот раз тварь не такая широкоплечая, как первая. К тому же у неё шикарный женский бюст. Фигура вырастает из грязи, словно её толкает со дна невидимый лифт. В считанные мгновения я, как и Виталя, оказываюсь верх ногами.
С чисто мужским наслаждением я смотрю в перевернутом ракурсе, как с коричневых сосков капает серый ил. Мельком думаю, что мне повезло больше, чем Витале. По крайней мере, я увижу перед смертью шикарные сиськи.
А потом перед моим обезумевшим взором мелькает жаба с Виталей внутри. Я вижу, что под кожей у неё происходит движение.
Давай, безмолвно прошу я, сделай это.
И перед тем, как быть брошенным на стену, я успеваю заметить, как из жабьего хребта прорывается сверкающее лезвие самурайского меча.
Меня швыряют в сторону, словно бешеную собаку, которую хотят добить. Я врезаюсь в стену, как тряпичная кукла, набитая костями и мясом. Я больно ударюсь челюстью, прикусываю до крови язык и падаю на диван.
Несколько мгновений в прострации. В ушах гудит от кровяного давления. Без определенных мыслей я наблюдаю за пластичными деформациями потолка. Еще одна жаба? Какая это: вторая или третья?
Сквозь гул в голове я слышу, как позади разрывается кокон. В гостиной раздается новорожденное «ква». Я слышу возню совсем рядом, вспоминаю о Витале и уже нахожу силы, чтобы встать, но тут существо без лица хватает меня за грудки и я вновь взлетаю в воздух.
А потом сразу впечатываюсь в болотный пол у самого выхода в коридор. Надо мной болтаются грязные, но шикарные груди. Женщина без лица и волос топит меня, вталкивая в ил под прессом рук. Под неглубоким слоем жижи пол обретает вязкость пластилина и потому утопить меня нет так то просто. Но сантиметр за сантиметром серый ил обволакивает лицо, забирается в уши, в нос, в рот.
Я судорожно хватаю воздух разбитыми губами, прикидывая, что продержусь еще секунд семьдесят. Но проверить это придется в следующий раз. Безликая голова с монтировкой в черепе слетает с плеч, и, подскакивая по паркету, укатывается в коридор. Коричневые груди падают мне на лицо, едва не заканчивая начатое.
- Ты чо, как? - слышу я голос Витали.
Он убирает с меня обезглавленное тело в сторону и протягивает руку помощи.
Виталя изменился. Жабья слизь сделала из непослушных волос укладку в стиле итальянских мафиози. Всё его лицо измазано в какой-то гадости, отчего белки глаз кажутся еще белее. Я смотрю на окровавленный меч в его руке и понимаю, что теперь счет снова в нашу пользу.
- В порядке, - говорю я и наши ладони сцепляются.
Поднимаясь на ноги, я выплевываю грязь и выпавший зуб. В дальнем углу гостиной неподвижно сочатся кровью и слизью две груды жабьего мяса. Но как я и предчувствовал, на потолке наросло еще несколько коконов.
- Идем, - говорит Виталя, убирая меч в ножны за спиной, - Надо торопиться.
Мы переступаем через обезглавленное грудастое тело, которое наполовину залезло на коридорный пол. На паркете растет лужа вишневого цвета. Виталя первым делом добирается до отрубленной головы, вытаскивает из неё монтировку и зашвыривает голову обратно в гостиную. Он приседает, чтобы затолкать туда и тело. Он просит меня помочь ему, но я говорю «Стой».
- Чего? - не понимает Виталя.
- Ты сказал, что отмычка это вещь, которая разделена на части, - напоминаю я.
- Да, и что?
- Если найдем голову жены шапочника, то частью чего она будет?
Хмыкнув, Виталя кивает. Мы беремся за мертвые руки с двух сторон и затаскиваем тело в коридор. Я поднимаю с пола ружье и объявляю о своей готовности открыть этот чертов хулахлоп.
Мы бежим по коридору прямо, а потом направо. Никто из нас больше не хочет медлить, Виталя пинает по двери спальни. Однако внутрь мы входим уже не с таким энтузиазмом.
Открытая дверь впускает в спальню слабый коридорный свет, от которого вытягиваются длинные серые тени. Мы медлим на пороге потому, что среди призрачных очертаний мебели (письменный стол у окна, стул, комод справа, кровать слева) в дальнем левом углу во мраке угадывается человеческая фигура, склоненная над колыбельной.
Фигура неподвижна и мы не знаем, что это. Быть может это не живое, но вряд ли нам так повезет. Я целюсь в фигуру из ружья и пытаюсь вступить с ней в контакт.
- Эй! - тихо окликаю я, но фигура не отзывается.
- Эй, вы там! - повторяю чуть громе, но снова ничего.
Судя по всему это женщина. Её длинные темные волосы беспорядочно спадают на белую ночную сорочку до пола.
Мы подходим чуть ближе. Еще ближе.
В центре спальне мы останавливаемся. Виталя нащупывает над собой шнурок от потолочной лампы и после дергает его.
Жужжащий электрический свет уничтожает все темные углы еще до того, как рука отпускает шнурок.
Фигура у колыбельной мгновенно реагирует на свет. Она поворачивается к нам двенадцатилетней девочкой, чье молодое лицо искажает ярость. На шее девочки виден толстый шов, будто её голову наспех пришили самым грубым способом. Девочка прижимает к груди что-то похожее на игрушечного ребенка.
- Вика… - произносит Виталя голосом, полным страха и едва не падает, пятясь назад.
- Что вы сделали с моим ребенком!? - девочка вытягивает к нам руки с голубым свертком, в котором укутана безголовая кукла.
Обвинительный тон в её голосе подогревается дьявольской ненавистью, сверкающей в не детских глазах.
- Как вы смеете калечить мое дитя? - девочка делает шаг навстречу, предъявляя нам пластмассовый предмет своих страданий.
- Мы ничего не делали, - оправдывается Виталя, но девчонка резко перебивает его:
- Молчи, грязный ублюдок! - шипит она, наступая, сверля нас взглядом исподлобья.
-Ты убил меня, - говорит она, делая шаг вперед и мы отступаем. - Ты убил мою мать, - еще шаг вперед. - Ты убил моего отца, а теперь ты искалечил моего ребенка!
Её слова тяжелой артиллерией бьют по цели. И в неприступной эмоциональной крепости сурового подростка вдруг обнаруживается трещина. Впервые на лице Витали я вижу раскаяние.
- Вика, я …- он силится что-то сказать, но слова вязнут во рту.
- Смотри, что ты сделал, ублюдок! - брызгая гневной слюной, девчонка швыряет сверток с куклой в воздух, будто это испорченный товар.
И пока наши глаза отвлекаются на воздушный маневр куклы, девчушка с сатанинской гримасой прыгает на нас с такой молниеносной быстротой, которой может обладать только ведьма.
Я не успеваю уследить за её прыжком. Я чувствую лишь, как её пятки бьют меня в грудь. Я отлетаю назад без ружья.
Ружье остается в руках у девочки.
Виталя, тем временем, ловит распахнутый сверток, в котором сверкает пластмассовая кукольная нагота . Девочка с фантастической проворностью , присущей лишь кунг-фу-персонажам, бьет прикладом с размаху по Виталиным икрам и он падает на пол, выпуская из рук и куклу и монтировку.
Девчонка в ночнушке запрыгивает на его грудь, откидывает ружье в сторону и начинает молотить Виталю по морде своими маленькими детскими кулачками.
- Ублюдок, что ты сделал с моим ребенком! - вопит она, обрушивая все новые и новые удары.
Пряди её светлых волос взлетают и опускаются под яростными мотаниями головы.
Я слышу влажные шлепки окровавленных кулаков, врезающихся в лицо.
Виталя покрывается красочными гематомами. Опасаясь за его жизнь, я поднимаюсь с полу и с разбегу, что-то мыча, кидаюсь на девочку. Она вытягивает навстречу руку и, сжимая пальцами мою шею, швыряет через себя. Я перелетаю через письменный стол прямо на подоконник, где сшибаю несколько тяжелых горшков с землей, в которой давно завяли комнатные цветы.
Я снова слышу шлепки ударов. Виталя пытается закрыть лицо руками, но девчачьи кулачки пробивают эти вялые заслоны.
Схватив самый увесистый горшок, я подкрадываюсь сзади и сваливаю полдюжины килограмм земли на девчачью головку.
Девочка прекращает хлестать Виталю, медленно поворачивает шею почти на сто восемьдесят градусов, смотрит на меня недоуменными глазами и падает на пол.
Я оттаскиваю Виталю подальше от девочки, которая лежит на полу в живописной позе в полоборота, рассыпав во все стороны длинные волосы.
Я волоку его по полу, как раненного солдата по бранному полю. На лакированных досках размазываются полосы крови. Несмотря на нерадостный вид, Виталя просит его отпустить, уверяя, что с ним порядок.
- Точно? - спрашиваю я, осматриваю его гемотомное лицо.
- Точно... - Виталя выплевывает зубы с кровью.
- Я ошибся с головами, - говорит он виноватым тоном.
- Это голова куклы, - догадываюсь я.
- Да, - кивает он. - Давай сваливать отсюда, пока она не очнулась.
Мы собираем по полу разбросанное оружие, забираем безголовое туловище пупса и покидаем спальню.
Уже за дверью я спрашиваю:
- Ты ведь её хорошо знал, верно?
- Да, знал, - мрачновато отвечает он.
- Она говорила, что ты убил их…. это правда?
- Она просто… порождение хулахлопа. Она может говорить, что угодно.
Я не верю ему, но времени спорить нет.
За углом, дальше по коридору, нас ждет сюрприз. Безголовое тело, которое мы вытащили из ила, вновь обрело жизнь. Каким-то образом оно приспособило на место головы пустую трехлитровую банку, вкрутив её горлышком в шею. Банка на четверть заполнилась кровью.
Тело стоит на двух длинных ногах, слепо расставив руки в стороны, словно играет с нами в жмурки. Беспомощно стукаясь о заляпанные стены, оно продвигается в нашу сторону.
Метким выстрелом я разношу банку-голову на сотни осколков. Тело, обливаясь кровью, падает и замирает, как марионетка с перерезанными нитями.
Мы переступаем через длинные руки и ноги, стекло хрустит под подошвами. У самого гостиного порога ноги Витали подкашиваются. Он садится на пол, хватаясь за прихожую тумбочку. Его пальцы отпускают монтировку, он вытирает под носом скопившуюся кровь, но она продолжает капать. Она капает на безголовую пластмассовую куклу на его коленях.
- Ты как? - я сажусь перед ним на корточки и щелкаю пальцами рядом с лицом. - Слышишь меня?
- Голова кружится, - слабым голосом отзывается Виталя.
- Ясно, - говорю. - Держи вот ружье, я постараюсь быстро.
Я оттаскиваю его к парадной двери, чтобы он прислонился к ней спиной. Виталя сжимает подмышкой приклад ружья, а я вытаскиваю из-за его спины самурайский меч.
- Надеюсь, ты не против? - говорю я, любуюсь блестящим лезвием.
Его разбитые губы изгибаются в подобие улыбки.
- Я так и думал.
С этими словами я бросаюсь в гостиное болото. Внутри две жабы, размером с теленка поедают останки своих предшественниц. Еще один кокон разрывается прямо у меня перед носом, обрушивая на пол бугристую амфибию. Еще шаг и меня бы придавило всем этим биоматериалом до нижнего этажа.
Я вспарываю лягушачью плоть до того, как с неё успевает стечь родовая слизь. Пока живые жабы долго и неуклюже оборачиваются в мою сторону, я крадусь вдоль стенного гарнитура к дальнему гостиному углу. Я помню, что голова куклы закатилась именно туда.
В нескольких шагах от цели меня атакуют длинным мускулистым языком. Липким жгутом язык едва не попадает мне в лицо, но я успеваю присесть. Язык же прилипает к дверце шкафа. Резким взмахом меча я укорачиваю жилистый язык на пару метров. Вторая жаба лишь сердито квакает и пытается вскарабкаться на диван.
За краем стенного гарнитура я с ликованием обнаруживаю то, что с самого начало лежало перед нами, словно на блюдечке.
По пути к выходу я протыкаю ближнюю тварь шпажным выпадом и оставляю её умирать от кровопотерь.
Из коридора раздается ружейный выстрел. Я ускоряю шаг и, шлепая по илу, буквально выпрыгиваю в коридор.
У двери я нахожу Виталю в прежнем положении, лишь из дула ружья вьется дымок. В противоположном конце коридора, так же прислонившись к стене сидит девочка. Половина её головы отсутствует. Из черепа сочатся мозги с кровью.
Я одобрительно киваю своему боевому товарищу и победно демонстрирую недостающую часть куклы.
- Надеюсь, ты был прав, - говорю, вворачивая пластиковую голову в пластиковое туловище.
Почти сразу замок на двери приходит в движение. Вскоре бесконечно длинный ригель выходит из стены полностью.
С ликованием в душе швыряю куклу на пол и помогаю Витале подняться.
И тут вдруг кукла оживает. Она хлопает пластиковыми веками, шатается, сгибается и наконец встает на ноги. После поднимает руки и неожиданно начинает говорит детским синтетическим голосом:
- Ма-ма, два, пять, ма-ма, два-пять….
С этой заклиненной мантрой кукла шатаясь идет прямо к подстреленной Вике. В конце коридора кукла упирается в живот свой хозяйки и продолжает бессмысленно молотить руками и ногами, повторяя всю ту же песню: «Ма-ма, два, пять».
Эти фокусы больше не интересуют нас. Я лишь встряхиваю головой и помогаю Витале встать, закидывая его руку себе на шею. В таком виде, израненные, но живые, мы покидаем квартиру двадцать восемь.
Снаружи нас обдает приятной подъездной сыростью. Лестничная площадка чиста, но пролетом ниже, там, куда мы сбросили труп мутировавшей крысы, что-то происходит. Оттуда доносится животная возня с клацаньем зубов.
Я выдвигаюсь вперед, поддерживая Виталю одной рукой, словно подстреленного на войне бойца. Моя другая рука с ружьем вытягивается в сторону мерзких звуков.
Внизу, у мусоропровода, на животном трупе копошится целая гора серых созданий. Крысы выстроились в организованные ряды, словно гости за банкетным столом. Один ряд поедал ногу, другой пировал на хребте, третьи сдирали мясо с ребер.
Свет из двадцать восьмой квартиры на мгновение отвлек этих жутких обжор. Все они, как по команде, повернули морды в нашу сторону.
Десяток крыс, почуяв свежую кровь, прыгает с трупа на бетонные ступеньки лестницы.
- Дверь! - кричу я на весь подъезд, чтобы меня услышали с той стороны.
Долгих три секунды я напряженно наблюдаю, как самые отчаянные крысы поднимаются со ступеньки на ступеньки, рассчитывая поживиться свежим мясом. Но вот, наконец, дверь открывается, на меня падает сноп света, я слышу обеспокоенный возглас Серафимы и чуть позже еще более взволнованный голос Ольги.
Я скидываю Виталю в мощные ручищи Серафимы, выпускаю заряд шрапнели в крысиный авангард и заваливаюсь в нашу крепость, немедленно налегая на дверь плечом.