«Суровое испытание», «Олд Вик», 2014 год
Охота за ведьмами была не просто репрессией. Она давала каждому возможность - и об этом не следует забывать - выгородить себя, обвинив в колдовстве соседа или знакомого. © Артур Миллер
Прежде чем перейти к рассказу об очень непростой пьесе и её волнующей оригинальной постановке, назову три причины посмотреть «Суровое испытание» в кино. Первая, самое простое: для фанатов Ричарда Армитеджа - спектакль просто раздолье. Большая неоднозначная, драматическая, прекрасно брутальная роль - очаровательно подходит к лицу, таланту и темпераменту самого знаменитого гнома Британии Ричарда. Для людей незнакомых с шедеврами Питера Джексона, отличная возможность разглядеть серьезного, яркого актера. Вторая сложнее, ведь Миллер - гениальный, а от того, как все гении - лукавый драматург. Даже растиражированная «Смерть коммивояжёра» с разных ракурсов смотрится в таком диапазоне, что дух захватывает! Что уж говорить о «Суровом испытании», в котором в свое время мгновенно усмотрели параллели с деятельностью Комиссии сенатора Маккарти. Всё это от нас и далеко, и подозрительно близко, причем настолько, что смотреть пьесу местами будет откровенно неприятно. Это и есть вторая причина (вернемся позже).Третья сопровождает меня на каждый спектакль проекта TheatreHD. Отчаянное любопытство разглядеть, как же британцам удалось развернуть одну из самых позорных страниц человеческой истории к современному зрителю, как правило убежденному, что он защищен законом и своим временем от подобных проблем.
Привычные предупреждения выношу наверх, сразу отрезая вопросы. Спектакль идет 3 часа 37 минут, с одним антрактом. Выдержанный в самых мрачных, холодных и напряженных тонах, он сохраняет непросто напряжение, а крайнее напряжение, с первых минут до агонии финала. Послабления не будет, но не будет и привычного разматывающегося сюжета. Миллер не пересказывает нам судебный процесс над салемскими ведьмами, он нас в него загоняет. Яэль Фарбер (Yaël Farber) - удостоенная многими наградами режиссер и драматург, эту линию продолжает столь же жестко, что если вы не любите (или не желаете сейчас) многочасового ангста погружения в мир человеческих страхов, ханжества и невежества, отложите. В тексте допущу незначительные (по отношению к спектаклю) спойлеры. Решайте сами, нужно ли это вам.
Американский Ибсен
Стремление к развитию, метаморфозе - не в этом ли тaлaнт быть современным? © Артур Миллер
Вот не стоит считать Миллера высоколобым умником из зажиточной еврейской семьи. Хотя всё так и есть: и семья, когда-то зажиточная, и недюжинный ум, и дар, вслушиваться в любую историю заново. О его значении в истории американской драматургии можно сказать одно, что в день его смерти были погашены огни Бродвея, что случается далеко не для каждого, кто оставил свой след на великой театральной улице. В мировой, например то, что только киноадаптаций «Смерти коммивояжёра» десятки, или то, что не один театральный сезон в России не обходится без очередной версии спектакля. Но в тоже время, о Миллере редко говорят и пишут, а если и вспоминают, то как о муже Мэрилин Монро, если не путают со знаменитым однофамильцем. Зато в этом театральном киносезоне, мы увидели сразу две постановки его работ: «Вид с моста» с великим Марком Стронгом и теперь «Испытание».
Жизнь всегдa дaвaлa достaточно основaний зaдумaться нaд ее причудaми. © Артур Миллер
Семья драматурга разорилась, и Артуру пришлось здорово поплутать до Мичиганского университета, в котором он больше буянил, чем учился, но, тем не менее, блестяще окончил. Хотел пойти на фронт, но из-за застарелого мениска списали. Тогда Миллер сначинает работать репортёром на военной верфи в Бруклине, упрямо посещая военные гарнизоны. Так собираются материалы для фильма Эрни Пайла «История рядового Джо», первой сценарной работы Миллера.
Уже в 1947 году выходит драма «Все мои сыновья», а с ней известность, признание критиков и первый большой успех. Через два года - «Смерть коммивояжёра», считающаяся лучшим произведением драматурга. Пулитцеровская премия, премия Объединения нью-йоркских театральных критиков и премия Антуанетты Перри («Тони»). «Суровое испытание» выйдет в 1953 году… и будет поначалу более чем холодно принято и зрителями, и критиками. Кто-то усмотрел в ней нападки на происходящее в стране, кто-то даже «советские настроения». Её приостановили, но неожиданное получение премий «Тони» и Дональдсона, позволило постановку возобновить через год. Первая попытка экранизировать пьесу состоится в 1957 году, а фильм 1996 года, с Дэниэлом Дэй-Льюисом и Вайноной Райдер в главных ролях, принесет Миллеру номинацию на «Оскар». Но это будет потом.
Салем
А мы вернемся к истории, которая вдохновила драматурга. В январе 1692 года у дочери и племянницы пастора Сэмюэла Пэрриса - 9-летней Элизабет Пэррис и 12-летней Эбигейл Уильямс - были обнаружены симптомы неизвестной болезни. Девочки кричали, издавали странные звуки, прятались под мебелью, их тела принимали необычные позы. Дети жаловались на то, что их кто-то колол булавкой и ножом, а когда Пэррис пытался читать проповедь, они затыкали уши. Местный доктор Уильям Григгс решил, что причиной болезни стало воздействие ведьмы, и детей попросили указать, кто мог их «обидеть». Девочки охотно указали на предполагаемую ведьму - служанку-рабыню в доме Пэррисов по имени Титуба. А Титуба после жестоких допросов стала охотно называть всё новые и новые имена. Ко всему внезапно резко заболели еще несколько детей. Венцом всего этого безумия стал самый громкий судебный процесс своего времени, в ходе которого по обвинению в колдовстве девятнадцать человек было повешено, один человек раздавлен камнями и еще почти 200 человек заключено в тюрьму. За кадром остаются те, кто умер в тюрьме от возраста, холода или побоев. Брошенные скот, поля и сироты, чей судьбой не заинтересовались историки. В 1697 году судьи признали свою ошибку, в 1702 году решение суда было признано незаконным. В 1706 году одна из обвинительниц, Анна Путнам заявила, что была обманута дьяволом, давая показания против невинных людей. Чтобы вам стало совсем интересно, только в 2001 году губернатор штата Джейн Свифт подтвердила невиновность обвиняемых. Всего четырнадцать лет назад.
Click to viewСейчас Салем - город, где Хэллоуин длится круглый год. По сути, это город - музей некогда страшного процесса. Здесь стараются сохранить стиль домов и улиц XVII века. Почти все здания превращены в музеи. Так к вашим услугам: дом американского филантропа Пибоди, где хранятся около 500 оригиналов документов процессов над ведьмами и орудия пыток; галерея салемских восковых фигур, музей ведьм, подземная тюрьма, где держали ведьм. Сохранился дом Корвина, где жил один из судей Салемского процесса - Джонатан Корвин, теперь здесь тоже находится музей. Для самых храбрых есть «Подземные темницы Салемских ведьм» - здание бывшей церкви на улице Линд. Наземная часть его использовалась как зал заседания суда, а подземная - как тюрьма. Туристов сначала приглашают поприсутствовать на судебном процессе над ведьмой, который разыгрывают перед ними по сохранившимся протоколам профессиональные актеры (на скамьях подсудимых в это время сидят «ведьмы»: восковые фигуры). Затем туристов провожают в темницы: холодные, сырые, грязные, кишащие крысами подземелья.
Не думаю, что это так занимательно было тогда, в 1962 году. Учтем и запомним простые факты. Речь идет о небольшом поселении пуритан, живших замкнуто и очень строго. Очень и очень строго. Жизнь делилась на две неравные части: работу и молитвы. Под запретом было почти всё, даже детские игрушки. Игры, песни, танцы. Запуганные, большей частью необразованные люди, панически боялись окружающих лесов (не случайно, за пару лет до процесса соседний городок Йорк был просто стерт с лица земли индейцами). Кто знает, что тогда пришло в голову скучающим, затюканным и не очень счастливым детям? Было ли это отравление, массовая истерия или омерзительная игра, нам уже не узнать. Говорят, один из обитателей Салема предложил еще тогда: «Если этим девчонкам дать волю, так мы все тут скоро станем ведьмами и демонами; так что надо бы их привязать к столбу да и выдрать как следует». Но тут заботы провидения закончились, а в дело вступили абсолютно человеческие поступки. Строгая религия пуритан не отрицала двух важных вещей: выгоды и доносительства. По мнению этих очень похожих на нас всех замечательных людей, закон должен был служить именно этому. Ко всему как на грех случились затяжные неурожаи, разорение соседнего Йорка наводнило Салем бедными родственниками и дрязгами, и к хору истеричных детей подключились ушлые и деловитые взрослые.
Первой погибла несчастная Титуба, чей главный грех был… неизвестным происхождением, а величайшим несчастьем - рабство. Следующими, на кого указали девочки, стали, как и следовало ожидать, наиболее беззащитные члены общины: Сара Гуд, нищенка, имевшая обыкновение курить трубку; Сара Осборн, калека, которая трижды побывала замужем, а также Марта Кори, у которой имелся незаконнорожденный сын-полукровка. Женщин пытали, искали на теле «ведьмины сосцы», а если привести вам допросные листы того периода - вы точно не захотите смотреть спектакль. Главным доказательством вины подсудимых были действия судьи: «Судья Готорн велел детям, всем до единого, посмотреть на нее (Сару Гуд) и сказать, та ли это особа, которая вредит им? Они ответили, что это одна из тех. В доказательство своих слов девочки завопили, словно от боли, и начали прикидываться, будто их кто-то щиплет или кусает». Напомню, на этом основании было повешено девятнадцать человек.
Дополню историю еще деталями. Так, среди прочих была арестована и допрошена четырехлетняя Доркас Гуд - маленькая дочка Сары Гуд. Девочки заявляли, что их кусает ее дух. На вопрос судьи «Сношалась ли она с дьяволом?», малышка наивно ответила «Да», полагая, что за это её отведут к матери в тюрьму. Отвели, но не к матери. Мать к этому моменту уже приговорили.
В оригинальной истории самой значительной жертвой этого процесса стал бывший священник деревни Салем преподобный Джордж Барроуз. Бэрроуза выставили зачинщиком и главой ведьмовского сообщества, возглавлявшим ведовские шабаши. На основании показаний шести подростков и восьми раскаявшихся ведьм ему и вынесли приговор. Но у Бэрроуза была хорошая репутация (герой войны с индейцами, человек добрый и праведный), и три десятка жителей Салема, несмотря на опасность для самих себя, обратились к суду с петицией о признании Бэрроуза невиновным. Не помогло. 5 августа 1692 года несчастный всё равно был приговорен к виселице, вместе с пятью другими обвиняемыми. В последней попытке защитить себя пастор (он так и не признал себя виновным в колдовстве), уже стоя у виселицы без запинки прочитал молитву господню «Отче наш». Считалось, что ведьма или колдун не способны произнести молитву без запинки. Что если человек прочитал эту молитву, не споткнувшись - он невиновен. Толпа, присутствующая при казни, так взбудоражилась этим фактом, что потребовала немедленно освободить священника. Казнь всё равно свершили.
Собственно, казни продолжались бы еще и еще (точнее, они и продолжались какое-то время), если бы одна из девочек, Мери Херрик на исповеди не призналась, что все (или только все её) жертвы (осуждённые) обвинены (всеми девочками или только ею) облыжно. Её исповедь стала одним (но далеко не единственным) из тех событий, которые побудили власти, хоть и не сразу, но, в конце концов, свернуть и прекратить позорную «охоту на ведьм».
Не стоит думать, что вся эта история лишь про жестоких детей или религиозный фанатизм. В круговой поруке доносов участвовали все: мужья, жены, соседи, запуганные или предвкушавшие выгоду. Допросные листа сохранили беспристрастные доказательства того, что люди иногда гораздо хуже скотов. Много хуже. Все обвинительные истории ужасны, но некоторые вызывают абсолютную оторопь. Так среди обвиняемых была некая Ребекка Нерс, уважаемая всеми прихожанка и просто женщина преклонных лет. Ей шел уже 71 год, и она не вставала с постели. Но девочки вопили «виновна», и ошалевшие сами от себя судьи приговорили казнить старуху, которая даже им казалась безобидной.
Подсчитать сколько всего людей и семей пострадало в этой истории невозможно. Судьба некоторых просто не известна. Единственным документом, подтверждающим сговор девочек, является позднее признание Энн Патнам, которое она сделала 14 лет спустя, в возрасте 26 лет: «Я желаю покаяться перед Богом за ту печальную и скорбную роль, которая по воле Провидения выпала на долю семьи моего отца в 1692 году; в том, что мне в детстве привелось волей Господней стать орудием обвинения нескольких человек в тяжком преступлении, через что они расстались с жизнью, однако теперь у меня есть все основания считать, что те люди не были виновны. В то печальное время сатанинское наваждение обмануло меня, и я боюсь, что вместе с другими стала, хотя и без всякого злого умысла или намерения с моей стороны, орудием в чужих руках и навлекла на свою голову и на головы моего народа проклятие невинно пролитой крови; честно и прямо перед лицом Бога и людей заявляю, что все, сказанное или сделанное мною тогда, было сказано и сделано не по злобе или из недоброжелательства к кому-либо, ибо ни к кому из них я таких чувств не питала, но единственно по невежеству в результате сатанинского наваждения». Не знаю утешит ли вас эта новость, но почти все девочки - обвинительницы не вышли замуж и умерли в страшном забвении.
Испытание историей
Что из этого берет Миллер? Имена героев, фактически все факты и события, но сильно меняет детали. Так двенадцатилетняя Эбигейл Уильямс, племянница пастора, превращается в семнадцатилетнюю красотку (у Миллера даны очень подробные ремарки к каждому образу), чей незадачливый пубертатный роман с Джоном Проктором становится катализатором процесса. Так в центр конфликта изначально вкладывается неуправляемая властная эмоция: месть. Смещаются акценты.
У нас есть Джон Проктор - в жизни трактирщик, осмелившийся оспаривать процесс, здесь фермер. Человек прямой, работящий, честный, уважаемый всеми, хоть и нелюбимый многими за вздорность или резкость. У Миллера на этот случай снова есть самая подробная ремарка. Проктор сам по себе конфликт. Съедаемый изнутри чувством вины, он теряет контроль над собственной жизнью. Пока Салем горит в аду первых арестов, Джон наказывает сам себя за измену жене, сторонясь всего. То, как искреннее и романтично он описывает жене весенние сумерки, обнажает его горячее сердце. Проктор в первую очередь человек живой и здравый. Но в своем состоянии он не замечает ничего: ни буйное, обворожительное дитя - Эбигейл, ни робкую страсть хворой жены - Элизабет. Во всем, что ему придется испытать, он видит и чувствует только свою вину. Погруженный в нее, выглядит слепым Прометеем, прикованным к невидимой скале.
Но первая же сцена выводит героев одного за другим. У постели застывшего ребенка перепуганный и агрессивный ко всему пастор, озабоченные чем-то своим соседи, девочки, замышляющие что-то своё. Появление каждого нового персонажа лишь усиливает общий хаос. Люди сами, совершенно добровольно, лезут в петлю. Как упрямец и вечный истец Вильям Кори, добровольно вопрошающий охотника на ведьм: «Что такое по ночам украдкой может читать его жена?». Чем больше люди в сценах говорят, тем сложнее смотреть и воспринимать этот, для нас уже однозначно понятный, процесс. Это там люди еще на что-то надеются, пытаются приводить аргументы, указывать на ошибки. Проктор идет на самый главный поступок в жизни - признание вины… но Миллер неслучайно использует не просто узнаваемый сюжет из истории США, но и ситуацию, в которой мы обреченно признаем итог, даже если его еще не знаем.
Спектакль
Эпоху можно считать законченной, когда истощились ее основополагающие иллюзии. © Артур Миллер
Так зачем обласканная критиками Яэль Фарбер берет именно этот материал? Миллер выльет в пьесе гнев на бывшего друга: в 1952-м Элиа Казан выдаст комиссии сенатора Маккарти по расследованию антиамериканской деятельности имена друзей-коммунистов. Чуть позже драматург даже будет приговорен к штрафу в $500, 30 дневному аресту, лишению загранпаспорта и даже временному «запрету на профессию». Причина - отказ назвать «комиссии Маккарти» коммунистов из театральных кругов. Но о чем волноваться Фарбер, живущей и работающей в одном из самых демократических государств Европы?
Тем более, что она не просто возобновляет спектакль, а почти дословно воспроизводит его на сцене, дотошно и ужасно кропотливо. Выносит представление на абсолютно круглую сцену, завешивает театр тряпками, совершенно скрывая зал от зрителя. Внутри все три часа жгут настоящий ладан. Костюмы персонажей наглухо застегнуты, свет приглушен. Нам с экрана не видно, но в из прессы ясно, что особую роль сыграл и звук, который включал в себя особый питч-эффект, способный приводить кресла в вибрирующее состояние. Жуть?
Пугает и пластика спектакля. Вот, по проходу плавно, но тяжело танцует Титуба. Босая, мягкая и нездешняя, одним танцем своим намекающая на силы более древние, чем те, что сопровождают её. Но на лице женщины кромешный ужас, который еще сильнее подчеркивают одинаковые, брезгливые, неподвижные лица девушек вокруг. Подобного будет много… Ко всему пуританское пространство сцены очень интересно играет с телесностью. Если юная Абигейл и усталая Элизабет верхом открытости могут позволить себе сдернуть или тяжело оттянуть платок, то Джон (единственный в этом спектакле) обнажается по пояс, чтобы умыться, преклонив колени перед тазом. Ровно в центре сцены. Его обнаженная спина в это мгновение одновременно мужественна и сломлена. Неповторимо. Это не асексуальность, это действительно сексуально, но на такой грани задавленности и низовых эмоций, что только усиливает напряжение.
Еще о Миллере
Хочу сказать об этом или нет, но секрет драматурга прост. Миллер всегда берет (казалось бы) однозначную историю и проводит персонажей сквозь нее, как через жернов. В его историях ты в первую очередь видишь жертв, и лишь затем историю. Глупый, обозленный на весь мир пастор, влюбленная юная стерва, почти безумная гуди Путнам. Все это жертвы в самом сакральном смысле: своего невежества, боли, страха, непонимания, отчаяния. Преступления в пьесах Миллера просты, видимы и понятны. Кто сам себя подвел, кто наивно сболтнул, но кто-то (обязательный кто-то из пьес Миллера) изо всех сил пытается сохранить свою человечность. Противостоять самому ужасному, что есть на этой планете: себе самому и себе подобным.
То о чем пишет Миллер реально, но реальность эта такова, что ты жмуришься, отрицая. К черту ведьм, пуритан, фанатичные склоки, амбиции судей, мы давно … тут ты задыхаясь понимаешь, что ничего, ничего не изменилось с тех мрачных времен. Но не сиоит думать, что Миллер желчный сатирик. Нет, он не пытается доказать, что мир испорчен или порочен. Миллер - это слова и фразы, категорично, властно и точно вплетенные в общее полотно. Вот величественная Ребекка спотыкается и по-детски тянет, старательно объясняя минутную слабость «Я просто ничего не ела». Реплика величиною в огромное чувство, реплика поднимающая безумный поступок Джона на совершенно иной уровень. Впрочем, остальное … остальное уже спойлер.
Немного технического.
Спектакль величественно смотрится на экране. Его снимали за три вечера с 6 или 8 камер, установленных в самых разных точках театра. Красиво снятую игру отлично дополняет музыка Ричарда Хаммартона. Отдельное спасибо тому, кто творил этот монтаж.
Актерский состав впечатляющ. Отдельное спасибо хочется произнести невероятному Адриану Шиллеру («Опочтарение», «Яркая звезда», «Дикая штучка», «Доктор Кто», «Пустая корона», «Индевор» «Прах к праху»). Такой нежной, впечатляющей и невероятной Элизабет - Анне Маделей («Пуаро», «Виртуозы», «Разум и чувства», «Утопия», «Мистер Селфридж», «Код убийцы»). Впечатлила почти неузнаваемая Натали Гэвин (Мэри), нам знакомая по «Бесстыдникам» и «Синдикату». Воинственного Кори (Уильям Гонт) представлять не нужно («Доктор Кто», «Чисто английские убийства», «Король Лир» (2008)). Зато величественную Энн Фёрбэнк (Ребекка) я видела на сцене впервые. Теперь предстоит заново её узнать в «Елизавете I», «Десятом королевств», «Питер Кингдом вас не бросит», «Пуаро», «Чисто английских убийствах» и даже «Мегре». Перечислять можно долго, больше об актерах есть здесь.
Страница на сайте театра.
Что еще? Номинации на премию Лоуренса Оливье: «лучшая мужская роль», «лучшая возобновленная пьеса». А также отдельная возможность пережить по-настоящему жуткую историю на экране. К этому как раз обещала вернуться. В одной из сцен «охотник на ведьм» просит чету Проктор повторить заповеди. Пока Джон затравленно вспоминал, . мучительно думала, что самая сложная заповедь не только в этой истории - не осуди. Ты словно стоишь на самом краешке пропасти, отчаянно балансируя. Стараясь вглядываться в бездну. Тебе этого ужасно не хочется, ведь ты без подсказок понимаешь, как эта история отвратительна. Но всего одно движение души … и ты там же. Среди тех, кто с азартом казнил, судил и вешал других. Чего бы ради… всё это не было. «Слишком много бога!» - угрюмо повторяла себе, отрицая элементарное: «Так много громких слов звучит, чтобы мы забыли о том, кто мы». Мы - люди, имя нам - страх. В легионе его оттенков тонут самые благие намерения. И труднее всего - смириться. Принять свою вину, судьбу и даже погибель, если хотите. Но кто пожелает такого?
Чтобы отгородиться, Джон находит нечто своё в себе. Чтобы не быть с теми, кто осуждает. Чтобы не стать тем, кто видит себя выше других. Тем, кто боится быть и видеть. А проведенное безжалостным спектаклем следствие выявляет… чего боишься ты.