кинофильм "Жаворонок"
Оригинал взят у duke_kirill в Заметка Д.Горелова из "Известий" на кинофильм "Жаворонок"
Этот фильм даже участвовал в Каннском фестивале: он был снят КАК НАДО. Как положено было снимать в середине 60-х. С покатым земным шаром, каруселью сосен, бликами солнца в студеных ключах, с колокольным звоном и березняками, клавишными ноктюрнами над земляничными кустами и принципиально скособоченным диагональным кадром. С чадом у лица, проволокой, застящей небо, и ромашковыми
полями в отпечатках гусениц.
Этот фильм обошли вниманием: он был снят не про то, ПРО ЧТО НАДО. Не про седого мальчика-разведчика, съеденного войной. Не про младенцев, описывающих гору оружия. Не про девушку, изменившую солдату по причине общей впечатлительности и тонкого душевного склада. Не про исступленно хохмящих евреев у рва, не про душек-летчиков из офицерского концлагеря, не про гонимых на убой ост-фронта балагуров-итальяшек, не про вдов, геноцид, бессмысленность и беспощадность, гуманизм, пацифизм и ужасы лихолетья, а совсем наоборот - про экстаз и азарт войны, про сладкое бешенство выжатых до отказа фрикционов, про последнюю психическую пляску танковых камикадзе: сдайся, враг, замри и ляг! Про пленный экипаж и железную коробку, на которой решено отработать прицельный бой противотанковых новинок, про великое счастье вырваться всего на пару часов и навсегда раздавить упитанный и снулый покой Тюрингии дубовой, Саксонии сосновой, Вестфалии бузинной и Баварии хмельной, все эти пряничные домики-васисдасы-киндер-шоколады, возомнившие себя далеко от войны, такой праздничной, тайфунной и барбароссной. Упоение пройтись по безоблачным сорок второго года немецким тылам разбойным авангардом далеких танковых корпусов, вылететь на центр этих бургов-штадтов и башней крутануть по-недоброму: кто-кто в теремочке живет? Чтоб знали, на кого пивом дышат, чтоб прокляли час, когда угораздило связаться с этими чокнутыми психами, и шарахались врассыпную от любого гусеничного лязга. Слышите рев, чуете топот? Ждите. Красная Армия близко. Мчится на горячей броне ваша буржуинская погибель. Свищет между небом и землей жаворонок наглую песню нашей победы.
В этом фильме мир впервые увидел ДРУГУЮ войну. Настоящую. Тотальную. Кибальчишовую. Которая "не до ордена - была бы Родина". Которая "день простоять да ночь продержаться". Которая "одна на всех -мы за ценой не постоим". Не два сценариста с двумя режиссерами, а командир взвода тяжелых танков Сергей Орлов, пехотный капитан Михаил Дудин, стрелок-радист бомбардировочной авиации Никита Курихин и военный стригунок Леонид Менакер показывали человечеству, с чего начинается Родина.
Их было четверо безымянных солдат, с бору по сосне собранных в смертный экипаж, четверо траченных гладиаторов - но утром 22 июня, в годовщину известных событий, они начали свою войну, и госпожа Германия сыпанула в стороны мелким горохом. Утюжа батареи, ломая шлагбаумы, стены, витрины галантерей и статуи Вильгельмов Завоевателей, каких на каждом углу полно на немецком юге, триумфальным маршем шел оживший танк № 23 по глубоким тылам противника, и стелились ему под гусеницы маленькие города большой империи и в дисках взопревших телефонов отражались танки, танки, танки, рвущие по дорогам совсем уж было победившего рейха. И потерянные бабы с нашивками Ost совсем иначе начинали смотреть на своих майстеров с хлыстиками, и медленно описывало полный круг недовольное жерло башенной пушки. С урчанием и перевалочкой, микки-маусовыми ушами поднятых люков танк стал пятым в маленькой армии, за считанные годы до своего собрата "Рыжего", разбавившего нерушимый экипаж четырех танкистов с собакой. Толстые фрицы бегали вокруг с овчарками, тянулись во фрунт и кричали "шнель-колоссаль", но даже эти карикатуры времен боевых киносборников не портили яростный восторг праведного боя.
"Кто же знал, что они не бросят танк?" - по этой фразе очередного цугцванцигфюрера прошла граница, отделяющая войну мировую от войны отечественной. Кто же знал, что они взорвут за собой пол-Киева, пойдут на шесть месяцев сплошных уличных боев в Сталинграде, что их главный пожертвует сыном, а четверо оборванцев вместо заячьего бега по полям вспомнят, что они - армия? "Я с тебя ответа за Россию не снимаю", - сказал командир наводчику, и пошли они рука к руке добывать честь и славу. Курихин, в двадцать три вступивший в ВКП(б) на фронте, и Менакер, не поспевший на войну по малолетству, сильнее других ценили прощальный жест настоящего героя: первый успел к моменту их общей работы снять "Последний дюйм", второй много позже сделал "Последний побег" и "Последнюю дорогу", этапные картины "Ленфильма".
Не устояли и они против эстетических правил десятилетия, подпустив-таки в финале гуманизма: поперек обложенному со всех сторон танку по-голливудски выскочил немецкий карапуз с собачкой. На протяжении всех 60-х эти маленькие киндер-негодяи старательно прятались в кустах до последних залпов, чтобы позволить победителям проявить великодушие сильного и принять свинца за невинных младенцев. Последний из экипажа выскакивал наружу, оттаскивал хнычущую парочку на обочину и получал очередь в спину, чтобы навеки обронзоветь чадолюбивым меченосцем в Трептов-парке. Незаглохший танк пер дальше один, пятый, страшный. До падения Берлина оставалось 1050 дней.
С этой-то картины и разошлись наши с Европой батальные дорожки, наши взгляды на войну и сопротивление. Языческий и свободный отвальной бой смертника, горящие машины в скопления цистерн, запакованная на сердце последняя граната - это не укладывалось в логику и менталитет Старого Света, "Вы лучше лес рубите на гробы", - такое, кроме нас, были способны понять только югославы, немцы и японцы.
Снятый в лирической стилистике 60-х, "Жаворонок" принадлежал уже к следующему поколению военных хроник. Кино имени раннего Окуджавы: "Ах, война, что ты сделала, подлая", "с бритыми навечно головами", "всегда мы уходим, когда над землею бушует весна", - осталась в десятилетии космополитических надежд и вечной любви. Сам же лирик с викингским именем отсек период песней десятого десантного. С этой поры великие фильмы войны - "Офицеры", "В бой идут одни "старики", "Горячий снег", "На войне, как на войне" - уже никогда не брали на международные фестивали. Там просто не могли понять, зачем раненные прибинтовывают оружие к рукам, пацаны в погонах идут в лобовую и не сворачивают, а двое девчонок держат от взвода головорезов какую-то никчемную Синюхину гряду. Почему даже в русских комедиях - "Афоне", "Девчатах", "Семи няньках", "Я шагаю по Москве" - у героев на стене отцовские портреты в рамках, и почему в день Победы, на который ежегодно приходится Каннский фестиваль, русские пьют отдельно от всех. Бросьте, буржуины, - не вникайте. Богатыри - не вы.
Этот фильм даже участвовал в Каннском фестивале: он был снят КАК НАДО. Как положено было снимать в середине 60-х. С покатым земным шаром, каруселью сосен, бликами солнца в студеных ключах, с колокольным звоном и березняками, клавишными ноктюрнами над земляничными кустами и принципиально скособоченным диагональным кадром. С чадом у лица, проволокой, застящей небо, и ромашковыми
полями в отпечатках гусениц.
Этот фильм обошли вниманием: он был снят не про то, ПРО ЧТО НАДО. Не про седого мальчика-разведчика, съеденного войной. Не про младенцев, описывающих гору оружия. Не про девушку, изменившую солдату по причине общей впечатлительности и тонкого душевного склада. Не про исступленно хохмящих евреев у рва, не про душек-летчиков из офицерского концлагеря, не про гонимых на убой ост-фронта балагуров-итальяшек, не про вдов, геноцид, бессмысленность и беспощадность, гуманизм, пацифизм и ужасы лихолетья, а совсем наоборот - про экстаз и азарт войны, про сладкое бешенство выжатых до отказа фрикционов, про последнюю психическую пляску танковых камикадзе: сдайся, враг, замри и ляг! Про пленный экипаж и железную коробку, на которой решено отработать прицельный бой противотанковых новинок, про великое счастье вырваться всего на пару часов и навсегда раздавить упитанный и снулый покой Тюрингии дубовой, Саксонии сосновой, Вестфалии бузинной и Баварии хмельной, все эти пряничные домики-васисдасы-киндер-шоколады, возомнившие себя далеко от войны, такой праздничной, тайфунной и барбароссной. Упоение пройтись по безоблачным сорок второго года немецким тылам разбойным авангардом далеких танковых корпусов, вылететь на центр этих бургов-штадтов и башней крутануть по-недоброму: кто-кто в теремочке живет? Чтоб знали, на кого пивом дышат, чтоб прокляли час, когда угораздило связаться с этими чокнутыми психами, и шарахались врассыпную от любого гусеничного лязга. Слышите рев, чуете топот? Ждите. Красная Армия близко. Мчится на горячей броне ваша буржуинская погибель. Свищет между небом и землей жаворонок наглую песню нашей победы.
В этом фильме мир впервые увидел ДРУГУЮ войну. Настоящую. Тотальную. Кибальчишовую. Которая "не до ордена - была бы Родина". Которая "день простоять да ночь продержаться". Которая "одна на всех -мы за ценой не постоим". Не два сценариста с двумя режиссерами, а командир взвода тяжелых танков Сергей Орлов, пехотный капитан Михаил Дудин, стрелок-радист бомбардировочной авиации Никита Курихин и военный стригунок Леонид Менакер показывали человечеству, с чего начинается Родина.
Их было четверо безымянных солдат, с бору по сосне собранных в смертный экипаж, четверо траченных гладиаторов - но утром 22 июня, в годовщину известных событий, они начали свою войну, и госпожа Германия сыпанула в стороны мелким горохом. Утюжа батареи, ломая шлагбаумы, стены, витрины галантерей и статуи Вильгельмов Завоевателей, каких на каждом углу полно на немецком юге, триумфальным маршем шел оживший танк № 23 по глубоким тылам противника, и стелились ему под гусеницы маленькие города большой империи и в дисках взопревших телефонов отражались танки, танки, танки, рвущие по дорогам совсем уж было победившего рейха. И потерянные бабы с нашивками Ost совсем иначе начинали смотреть на своих майстеров с хлыстиками, и медленно описывало полный круг недовольное жерло башенной пушки. С урчанием и перевалочкой, микки-маусовыми ушами поднятых люков танк стал пятым в маленькой армии, за считанные годы до своего собрата "Рыжего", разбавившего нерушимый экипаж четырех танкистов с собакой. Толстые фрицы бегали вокруг с овчарками, тянулись во фрунт и кричали "шнель-колоссаль", но даже эти карикатуры времен боевых киносборников не портили яростный восторг праведного боя.
"Кто же знал, что они не бросят танк?" - по этой фразе очередного цугцванцигфюрера прошла граница, отделяющая войну мировую от войны отечественной. Кто же знал, что они взорвут за собой пол-Киева, пойдут на шесть месяцев сплошных уличных боев в Сталинграде, что их главный пожертвует сыном, а четверо оборванцев вместо заячьего бега по полям вспомнят, что они - армия? "Я с тебя ответа за Россию не снимаю", - сказал командир наводчику, и пошли они рука к руке добывать честь и славу. Курихин, в двадцать три вступивший в ВКП(б) на фронте, и Менакер, не поспевший на войну по малолетству, сильнее других ценили прощальный жест настоящего героя: первый успел к моменту их общей работы снять "Последний дюйм", второй много позже сделал "Последний побег" и "Последнюю дорогу", этапные картины "Ленфильма".
Не устояли и они против эстетических правил десятилетия, подпустив-таки в финале гуманизма: поперек обложенному со всех сторон танку по-голливудски выскочил немецкий карапуз с собачкой. На протяжении всех 60-х эти маленькие киндер-негодяи старательно прятались в кустах до последних залпов, чтобы позволить победителям проявить великодушие сильного и принять свинца за невинных младенцев. Последний из экипажа выскакивал наружу, оттаскивал хнычущую парочку на обочину и получал очередь в спину, чтобы навеки обронзоветь чадолюбивым меченосцем в Трептов-парке. Незаглохший танк пер дальше один, пятый, страшный. До падения Берлина оставалось 1050 дней.
С этой-то картины и разошлись наши с Европой батальные дорожки, наши взгляды на войну и сопротивление. Языческий и свободный отвальной бой смертника, горящие машины в скопления цистерн, запакованная на сердце последняя граната - это не укладывалось в логику и менталитет Старого Света, "Вы лучше лес рубите на гробы", - такое, кроме нас, были способны понять только югославы, немцы и японцы.
Снятый в лирической стилистике 60-х, "Жаворонок" принадлежал уже к следующему поколению военных хроник. Кино имени раннего Окуджавы: "Ах, война, что ты сделала, подлая", "с бритыми навечно головами", "всегда мы уходим, когда над землею бушует весна", - осталась в десятилетии космополитических надежд и вечной любви. Сам же лирик с викингским именем отсек период песней десятого десантного. С этой поры великие фильмы войны - "Офицеры", "В бой идут одни "старики", "Горячий снег", "На войне, как на войне" - уже никогда не брали на международные фестивали. Там просто не могли понять, зачем раненные прибинтовывают оружие к рукам, пацаны в погонах идут в лобовую и не сворачивают, а двое девчонок держат от взвода головорезов какую-то никчемную Синюхину гряду. Почему даже в русских комедиях - "Афоне", "Девчатах", "Семи няньках", "Я шагаю по Москве" - у героев на стене отцовские портреты в рамках, и почему в день Победы, на который ежегодно приходится Каннский фестиваль, русские пьют отдельно от всех. Бросьте, буржуины, - не вникайте. Богатыри - не вы.