М.Кантор "Учебник Рисования". Часть 17
VII
Мир вынужден расплачиваться за последствия коммунистических диктатур, замедливших развитие человечества, так думали все. В политическом, экономическом и правовом дисбалансе западного мира виновной принято считать ту часть света, что долгие десятилетия сопротивлялась капиталистическому прогрессу. Да, и на Западе случались ошибки - но лишь как реакция на восточные безумные утопии. Фашизм виноват лишь ситуативно, это первая, необходимая посылка. Даже преступления, коих никто не отрицает и все единогласно осуждают, т. е. газовые камеры и прочее - все эти неприятные эпизоды до известной степени дикари инициировали собственными усилиями: не они ли спровоцировали арийцев на может быть излишне резкие, но, тем не менее, ответные действия? Если выговаривать все до буквы: нужно было цивилизации защищаться - или не нужно? Вот, вообразите, что вы - цивилизация, а вас хотят разрушить, вы что делать станете? Вообразить, что т. н. мировая революция охватит безумным своим пожаром весь цивилизованный мир - что может быть страшнее такого предположения? И если Запад и породил жестокую, брутальную, и даже (что уж там скрывать!) бесчеловечную форму сопротивления - то нельзя ли его в чем-то понять? Печальный исторический казус, бросивший народы Европы в мясорубку, следует рассматривать как следствие антигуманной коммунистической утопии и партийной междуусобицы, ей рожденной. Криминальный эпизод тем легче забыть, что развитие человечества не создает более условий для существования партий-банд: метод управления стремится к однородности. На смену хаосу двадцатого столетия пришел наконец чаемый либерально-демократический порядок. В условиях всеобщего унифицированного порядка не останется места для отдельных партий. Лейбористы сделались похожими до неразличимости на тори, левые на правых, была произведена деполитизация политики - и для чего, скажите на милость, политика в условиях всеобщего мира? Отныне всякий политик говорит примерно одно и то же, а партии нужны только для того, чтобы массам было интереснее участвовать в выборах. Мир, в своем либеральном и свободном воплощении утвердился повсеместно, если не считать отдельных стычек и бомбежек на рубежах империи - но это довольно далеко от центров цивилизации и не никому особенно не мешает.
Осуществить переход в сознании просвещенного западного обывателя (от осуждения фашизма - до признания того, что подобное явление, да, имело место, но лишь как криминальный эпизод антикоммунистического движения) представляется делом насущно необходимым. Совершить эту работу над сознанием важно именно сейчас, когда цели и идеалы фашизма сделались целями и идеалами просвещенного свободного западного мира, то есть того самого мира, который некогда с фашизмом боролся и его победил. Логика развития западного мира, приведшая семьдесят лет назад к возникновению фашизма, никуда не исчезла, существовать не престала. Или, полагаете, не нужно вдохнуть силу в ветшающий западный мир? Или нет потребности противостоять восточным ордам? Как, по-вашему, надо властителям западных рубежей поступать: безучастно смотреть, как дряхлеют идеалы страны заходящего солнца, как парализуется воля ее обитателей, как вялое христианство готовит вместо воинов - сонных паразитов? Позволить умереть западной идее? Или - пришпорить западную идею, заставить ее заново сверкать и греметь? Но ведь понятно, более чем понятно, что из Венеции, катающей праздных лентяев на гондолах, из Парижа, засиженного дурнями-туристами, из Вены, спящей среди шницелей и югендштиля - уже никогда не образуется грозной силы. Время национальных государств миновало; нет, не на этих путях возродится Запад.
Потребность в мировом правительстве, потребность, сформулированная еще Данте, в двадцатом веке сделалась насущной - и, если Запад хотел сохранить свое первенство, неотложной. В отличие от флорентийца, полагавшего именно христианскую монархию той скрепой, что объединит распадающийся мир, новое мировое правительство должно было формироваться на основах принципов либерального нео-язычества. Для того имелись существенные, неотменимые основания. Мировое правительство должно оперировать общедоступными абстрактными ценностями. Поскольку масштабы территорий, нуждающихся в управлении, значительно превышали те, о каких мог помыслить Данте, то и формы управления должны были стать более универсальными, подходящими любой культуре и экономике. Принципы взаимопроникновения и основания для господства должны были лишиться конкретных форм, но стать общедоступными и безразмерными. Требовались такие же условные символы-убеждения, какими являлись бумажные деньги по отношению к золотому слитку и абстракция по отношению к антропоморфному образу. Иными словами, в тот момент, когда экономические отношения приобрели символический, знаковый характер, когда финансовый капитализм вытеснил производство, а обмен акциями вытеснил обмен натуральный, для того, чтобы поддерживать циркуляцию знаков внутри всего мира - потребовалось привести политику и идеологию, философию и мораль к такой же знаковой структуре. Наднациональное мировое правительство должно обладать наднациональной идеологией, и христианство, справлявшееся с этой ролью в период первоначальной колонизации, с этой ролью более не справляется. Христианство - по своей сути - нуждается в воплощении, но именно развоплощение образа и было сформулировано как конкретное условие мирового управления. Мировому правительству требуются примитивные, но внятные сигналы управления, равно доступные и папуасу и славянину. Мир определил искусство - то самое искусство, которое назвали актуальным - в качестве носителя новой витальной идеологии. Авангард был рекрутирован именно как общедоступный культ. Именно безличные квадраты и загогулины, аморфные инсталляции и стали той общеупотребимой интеллектуальной валютой, которая воплощала абстрактные символы-ценности нового общества: свободу, справедливость, право, но прежде всего - напор и движение. Представлялось необходимым, чтобы, овладев сознанием просвещенной толпы повсеместно, авангард сделал самовыражение формально свободных людей неразличимым - тем самым, управляемым.
Постепенно произведения китайских, российских, английских, мексиканских, испанских и американских авангардистов стали неотличимы друг от друга. Знак не отличается от знака, как бумажка акции не отличается от другой бумажки - а потребности собственно в продукте внутри общемирового финансового рынка нет.
Иная субстанция производится миром для обмена, а именно - страх. Как естественное порождение языческой идеологии - страх постепенно вошел в мир.
VIII
Тревога росла, и непонятно было, откуда бралась эта тревога. Казалось бы, с грозным призраком коммунистической революции покончено, и в мире утвердилась окончательная победа либерально-демократического общества Запада, а иные мыслители провозгласили, что история кончилась - не будет больше конфликтов, так для чего же волноваться? Не угроза же мусульманских фанатиков сеет это беспокойство? Взрыв здесь, взрыв там - неприятно, но не настолько же катастрофично, чтобы предчувствие беды вошло в сознание граждан. Подумаешь, взрывы. А когда, скажите, не взрывали? То ирландцы, то баски, то красные бригады - вечно что-нибудь да не так. Как ни старались западные политики возбудить граждан угрозой глобального терроризма и убедить их, что терроризм объявил цивилизованному миру войну, - граждане все-таки слова эти на веру буквально не принимали. Войну государству может объявить другое государство, армию может атаковать другая армия, но полтора десятка бородатых энтузиастов, даже если и способны взорвать большое здание, объявить войну миру вряд ли способны. Тем более, что проблемы мира не исчерпываются взрывами торговых точек, и не взрывы есть самая большая неприятность, которая грозит. Если взорвут соседа, это, конечно, беда, но если тебя уволят с работы - тоже не подарок. И прямой связи между этими напастями не просматривается. Разве от опасных террористов зависит инфляция, безработица, разве из-за них прыгают цены на бензин?
В победившем либеральном обществе все было понятно и разумно, и однако откуда-то взялся страх. Началось, как обычно бывает, с легкого беспокойства: что-то не шибко ладно с экономикой, не задалось как-то в этом году. То есть, конечно, все отлично, но как-то не совсем здорово. Процент интереса по среднесрочным вкладам понизился, пара-другая надежных компаний обанкротилась. Ну, это, понятно, временное явление, рудименты холодной войны. Вот еще раздавим режимы Саддама, Кастро, Чаушеску, Ким Чен Ира, и дело пойдет на лад. Еще как пойдет! Поскачет, а не пойдет, вот что я вам скажу! Правда, говорят, в Восточной Германии безработица. Врут поди. А еще ходят слухи: новая валюта нестабильна. Затем беспокойство сменила тревога. А потом появился страх. Он возник внезапно, как внезапно и необъяснимо возникает ветер в лесу. И словно ветер, взявшийся ниоткуда, вертящий и крутящий сухие листья, страх погнал по улицам городов людей. Чего могли бояться они? Неужели не верили, что надежный западный мир защитит их от любой напасти? Вокруг тебя твой верный либеральный мир: видишь - вот твой ушастый премьер улыбается во все сорок зубов, чего же ты боишься? Врага нет, и непонятно - отчего ветер крутит листья? Чего боятся эти люди сегодня? Уж не себя ли?
Не было более желанного, более пригодного в работе материала, чем этот беспричинный испуг, делавший жителей просвещенного человечества суетливыми и податливыми. И несли по крупинке - каждый, сколько может - подобно старательным муравьям, несли на строительство новой империи свой страх и угодничество. И трепетали: а вдруг не понадобятся они на стройплощадке, ну как обойдутся без них? И беспокойство охватило Россию, освобожденную от коммунистического ига страну. И президентские мамки и няньки изо всех сил старались, из кожи лезли: так ведь дело какое в мире делается, отец родной! Мировой порядок строится! Не прозевать бы, подсуетиться бы надо! Глядишь, примут в большую семерку на должность маленькой шестерки, то-то выйдет радость! А то - оборони Создатель - не охватят наш первопрестольный город вниманием, не впишут в генеральный план развития. Ну, ничего, ничего, мы уж поспособствуем: и это продадим, и то заложим, и мужичков наших сиволапых в аренду сдадим, будет и с этой сволочи прок.
И в самом развращенном, уродливом городе мира, в Москве, продавшей и пропившей былое величие, смирившейся с ролью провинциальной потаскухи, в огромной, распаренной пьянками и банями столице, - граждане усердно трудились над созданием Нового Порядка. Трудились и старались, вкладывая радение в одно общее дело - трудился вертлявый журналист Петя Труффальдино, и трудился на своем посту содержатель борделя Валера Пияшев, трудился продавая подделки, галерист Поставец, и в поте лица своего неустанно трудился министр культуры Ситный, трудились банкир Балабос и сток-брокер Сникерс. Заполненный ворованными деньгами и проститутками, город, некогда славный своими жестокими красными комиссарами, юлил и пресмыкался, стараясь понравиться. И согласились застройщики, дали отмашку: ладно, так и быть, и вас, дураков, возьмем в дело, пристроим где-нибудь сбоку, давайте, тащите свое ворованное в общую кучу.
И тогда наполнились гордостью сердца проституток и учащенно забились сердца лизоблюдов: общее дело делаем - строим Новый Мир! Прекрасный, яркий, прогрессивный, он для нас важнее всего на свете - и матери, и отца. И главное: там безопаснее! Ведь кругом - одни воры и разбойники, оглянешься по сторонам - так и сердце от ужаса затрепещет. Страшно-то как вокруг, Господи!
Группа блога ВКонтакте - "Хроника диванной борьбы"