Время сути. Книги С.Е. Кургиняна. Часть 1
Это последняя глава, где будет больше цитат и меньше моего собственного текста. В книгах С.Е. Кургиняна найти можно много интересного, исходя из чего можно задать ряд вопросов. Например, почему с такими не меняющимися взглядами (а С.Е. не менял взгляды, по собственному признанию, много лет) С.Е. Кургинян и «Суть времени» говорят, что они - левое, прокоммунистическое движение? Каким образом планируется, исходя из «метафизической позиции», синтез коммунизма и православия? И так далее.
Пойдем мы по порядку. Большое спасибо tanne_1980 за помощь в отыскании цитат, в результате чего моя работа по написанию данной главы заметно ускорилась. В основном будут одни цитаты, но если мне есть что сказать или прокомментировать - я напишу.
Русский вопрос и институт будущего
1) "Итак, она пошла вдогонку... Или ее погнали вдогонку? Или - она пошла, а ее погнали? Оставим здесь пока зазор и признаем, что гонка эта началась созданием самой лучшей, самой современной оппозиционной газеты "День". Без Проханова и его "Дня" оппозиция рыдала бы по ленинизму или хлебала щи лаптем. Проханов модернизировал оппозицию. И тем самым сделал для торжества западной модернизации гораздо больше, чем Новодворская. Более того, Проханов пошел дальше многих, реализовав политический постмодерн. В этом смысле он как журналист стоит в одном ряду с В.Ерофеевым, Т.Толстой, Д.Приговым. То, что они сделали с литературой, он сделал с оппозиционной публицистикой. Возможно, это получилось случайно. Возможно, что "сработали" и рассуждения о необходимости выстраивания широкого спектра политических сил "право-левой оппозиции" и ставка на принципиальный эклектизм ("не время сейчас тратить порох на философствование"), и, главное - идея заимствования у противника его политических технологий, т.е. догоняющей модернизации".
2) "И второй - бесшумной, с крахом демократического либерального идеала в ходе превращения власти в собственность. В последней фазе, когда собственность начнет превращаться в новую власть, она в поисках каких-то идеальных легитимации вновь начнет в той же стратегии догоняющей модернизации устремляться в некий новый тупик, устремляя в него и общество. Этим тупиком будет заимствованный у Запада национализм, который на русской почве, да при содействии новых постмодернистов обратится, боюсь, все в ту же труху с непредсказуемыми и для России, и для мира последствиями. И снова - национализм ничем не плох сам по себе. Как ничем не плохи для меня и коммунизм, и демократия. Плоха же эта страсть тупого рабского слепого подражанья, страсть копирования с примесью паскудного самолюбования. Здесь гибель России, здесь, а не в национальном, коммунальном, народовластном началах ее исторического самобытия. Чтобы осознать, до какой степени опасна эта новая фаза все той же катастрофы копирования, я должен буду проанализировать разницу между тремя постоянно путаемыми понятиями: национализм, фашизм, русская идея".
Постперестройка
1) "Мы считали и считаем высшим достижением перестроечного процесса пробуждение воли к изменениям, к новой, очищенной от лживого, самому себе не верящего догматизма, правде о нас и нашем обществе".
2) "Анализируя тип конфликтов, уровень конкурентной борьбы, частоту столкновений, природу «малых войн» в различных регионах земного шара, растущую борьбу за стратегически значимые ресурсы и основные тенденции к монопольному контролю за этими ресурсами за счет применения военных и политических средств, поединок за право на «лидирующую валюту», уровень мировой финансовой нестабильности и десятки других факторов, характеризующих качественно и количественно геополитическое равновесие, мы считаем возможным и необходимым констатировать, что человечество стоит на пороге третьей мировой войны - технотронной. Технотронный ультиматум, технотронная капитуляция, технотронный концлагерь - вот ключевые понятия этого нового типа порабощения слабых сильными.
Поскольку сфера технотронного развития охватила все человеческое сообщество, постольку в технотронной войне нельзя сохранить нейтралитет. Наша страна неизбежно помимо воли будет вовлечена в эту новую, жестокую схватку. Вопрос может состоять лишь в том, будет ли она в ней участвовать как субъект, отстаивающий свои интересы и имеющий свои цели, или она окажется объектом реализации чужих целей и интересов, противоречащих ее собственным.
... В контексте нового этапа общественно-исторического развития наша основная и, по сути, единственная задача - преодолеть в исторически кратчайший срок отставание производительных сил нашего общества от производительных сил наиболее развитых государств Востока и Запада - стран-лидеров.
Не признав критерием общественного развития, точкой отсчета, альфой и омегой нашего бытия решение этой фундаментальной проблемы, мы рискуем, утеряв уже окончательно все ориентиры, заблудиться в хаосе случайных преобразований производственных и социальных отношений.
Вопрос о новом качестве производительных сил можно вытеснять из общественного сознания, замещать его сотнями так называемых «актуальных проблем», подменять утверждениями о «самоценности» тех или иных преобразований общественных институтов. Но, вышвырнув этот вопрос в окно, мы должны быть готовы к тому, что он, в превращенной форме, войдет в дверь нашего дома, пройдет сквозь стены, внезапно вылезет из-под стола почтенного президиума. Рано или поздно обществу все равно придется набраться мужества для того, чтобы ответить на него в полной мере.
Ответить - это значит принять вызов технотронной цивилизации. Не раствориться в ней, не подчиниться ее диктату, не кормиться объедками с ее стола, а именно принять вызов. Способны ли мы на это?
Сегодня мы поверяем уровнем жизни стран-лидеров нашу экономику, культуру, образование, здравоохранение, защиту окружающей среды и всюду видим катастрофическое отставание. Мы так долго, так громко кричали о победах в освоении космического пространства, о могуществе оборонного комплекса, о стройках века, мы так сильно сами себе надоели этими громкими реляциями, что сегодня повсюду ищем фальшь, ложь, «лукавые цифры».
Это право народа, которому слишком долго и чересчур назойливо вдалбливали победные реляции. Это - насущная необходимость для общества, лишенного информационной свободы. Но чем сложнее наше положение, тем напряженнее должен быть труд, для того чтобы «избыть беду». А вместо этого мы наблюдаем симптомы «трудового паралича», апатии. Страна должна выбирать между прорывом, форсированным развитием и распадом, деградацией, хаосом".
3) "Призывая учиться у стран-лидеров, мы почему-то хотим учиться всему, кроме главного - умения уважать себя, свою страну, свой народ, свое общество и свою историю.
Это отсутствие самоуважения, эти конвульсивные перепады от истеричной кичливости к кликушескому самобичеванию - самое страшное заболевание общества, своего рода коллективный психоз, не излечив который мы не сможем решить стоящих перед страною проблем.
Столетиями длится эта трагедия духа, мятущегося между комплексом неполноценности и манией величия, эта беда, избыть которую стремились Пушкин и Гоголь, Тютчев и Достоевский.
Освободив нас из-под власти тоталитарного государства, освободила ли нас перестройка от нас самих?!"
4) "Не менее тревожна подтверждаемая многочисленными исследованиями эрозия трудовой деятельности. Это не просто падение трудовой дисциплины, что само по себе не может не вызывать беспокойства, это - мотивационная катастрофа, сознательная переориентация с созидания на добывание, потеря активности, «ов-нутренной» дисциплины, своего трудового «Я», умения одержимо работать. Но ведь каждый, кто сталкивался с западной цивилизацией не на уровне круизов и супермаркетов, понимает, какой ценой дается «то» изобилие, какая супермобилизация присутствует в слоях, которые обеспечивают высшую производительность «той» экономики.
И если мы хотим учиться творчески у лидеров научно-технического прогресса, то опыт их конкурентной борьбы последнего десятилетия убедительно показывает, что рывок, суперскорость развития уже не могут быть обеспечены только щедрыми материальными вознаграждениями. Что «там» умеют сегодня опереться на предельную активизацию высшего творческого начала каждой личности и общества в целом, на пробуждение воли к жизни, на осознание высшей целесообразности, на сверхинстинкт, подсказывающий человеку, что лишь движение на пределе возможностей может обеспечить ощущение полноты бытия, только оно спасет от деградации, духовного и физического вырождения и не позволит вдруг оказаться «захороненным заживо». На этом сегодня настаивают отнюдь не советские коммунисты, а западные неоконсерваторы, авторы моделей перестройки Америки, Японии, Западной Европы. А раз так, то в сложившейся ситуации жизненным интересам нашего общества отвечают, как это ни парадоксально, ныне им отторгаемые типы социального поведения, такие как супертрудолюбие, сфокусированная рациональность, вера в труд как высшую ценность, самодисциплина, способность к отсрочке вознаграждения с внутренней ориентацией на будущее, воля к преодолению пределов своих возможностей, рассматриваемая как высшая цель жизни, свой шанс оставить, по словам У.Фолкнера, «хоть крошечный шрам на лике великого Ничто». На этом типе ценностной ориентации базируется любой проект форсированного развития любого общества: будь то индустриальная революция XVIII века, реформы Рейгана в США, реставрация Мэйдзи в Японии, революция Петра Великого в России или грандиозный план Красина-Кржижановского, известный под искаженным названием «сталинская индустриализация»".
5) "Ни одна страна не претерпела в XX веке столько бедствий, сколько наша, и нигде в мире соответственно не было столь длительного периода, благоприятного для образования «черного» криминального капитала. Гражданская война и НЭП, коллективизация и Вторая мировая война создали предпосылки для формирования внутри нашего общества нового класса - криминальной буржуазии. Это не пережиток старого общества, как пытались заявить теоретики «сталинского закала». Это отходы самой революции, социального регресса, пережитого в ходе нее нашим обществом, отходы колоссального катаклизма, по сути, малого апокалипсиса, это своего рода родовая травма нового общественного строя.
...Первый этап развития криминальной буржуазии фактически завершается концом НЭПа, имевшего свои психологические, экономические, культурно-социальные барьеры и ограничения.
Об этом, в частности, предупреждал такой деятель коммунистического движения, как Л.Б.Красин, говоривший о необходимости согласовывать либерализацию с жестким государственным программированием ключевых областей развития нашего общества. Сегодня такой курс был бы назван неоконсервативным. Ответ неоконсерваторам, который был дан «либералом» Г.Е.Зиновьевым, и сегодня звучит более чем актуально. Имея в виду Красина, Зиновьев заявил: «Мы попросим некоторых наших товарищей, которые слишком часто суются к нам со словом "не компетентны", чтобы они забыли это слово». Таким образом, Зиновьев перечеркнул сформулированную «технократом» Красиным программу форсированной модернизации страны. Отсрочка в выполнении программы Красина, но сути, привела к тому, что та же задача стала решаться Сталиным, но уже в патологизированном виде. Таким образом, Зиновьев, отказавшись от предложений Красина, подписал себе же смертный приговор. Мы получили тоталитаризм не как антитезу НЭПу, а как его логическое (точнее диалектическое) завершение. Коммунистическое правительство не смогло (да и не могло в принципе!) либерализировать военно-коммунистическую структуру. Оно лишь поставило общество на грань новой гражданской войны (на этот раз с уничтожением коммунистов). Восстановление крупной частной собственности (являющееся неизбежным итогом либерализации) уже тогда могло идти лишь через антикоммунистическую диктатуру и гражданскую войну с прямым возвратом порядков предшествующего периода. Такую реставрацию страна принять не могла прежде всего психологически. Сдавленная между двух зол, она предпочла ужас коллективизации. Характерно удивление Троцкого по поводу отсутствия крестьянских восстаний и мятежей в 1929 году.
...НЭП впервые показал, что либерализация, взятая сама по себе, без жестких, централизованных программ развития по ключевым направлениям, в условиях наличия скрытого двоевластия, в условиях сосуществования двух структур, двух экономик, в условиях родовой травмы общества, непродуктивна и лишь способна вызвать новый всплеск тоталитаризма.
Второй период становления теневой экономики и второй власти, «второго государства», принадлежит периоду сталинского режима, имеет свое членение (коллективизация - война - послевоенное восстановление разрушенной экономики) и требует специального подробного рассмотрения. «Мафия и тоталитаризм» - это тема, хорошо изученная на Западе, но фактически не затронутая в нашей стране.
Крайне специфична при этом фигура Л.П. Берии, которая в содержательном плане фактически не исследована советскими историками, равно как и социально-классовая природа конфликта «Берия-Жуков».
Есть основание полагать, что переход от колоритных фарсов к серьезному научному анализу привел бы к правде, столь серьезной и зловещей, что она оказалась бы значимой не только в плане разоблачения злодеяний сталинского режима".
6) "Третий этап - это начавшаяся после XX съезда вторая (после НЭПа) попытка либерализации тоталитаризма. Она до сих пор описывается в рамках апологетики или огульного отрицания, а не как сложный противоречивый процесс.
«Оттепель» принесла с собой кризис тоталитарного мировосприятия. На первых порах этот кризис задел лишь периферию сознания. Ценностное ядро, смысловой стержень оставались нетронутыми. В этом смысле к началу 60-х годов сложилась особая ситуация, когда процесс социальной реконструкции мог скомпенсировать процесс разрушения старого социума и общество, оставаясь в состоянии стабильности, могло бы начать новую фазу эволюционного развития.
Однако этот исторический шанс, по времени совпавший с ориентацией нашей экономики на наукоемкость, победой в освоении космоса, созданием прообразов нынешних технополисов - советских академических центров, высоким качеством образования в ведущих вузах страны, освобождением крестьянства из-под гнета «специального» паспортного режима, был упущен. Вина за это лежит на всех слоях общества.
...Две разные попытки либерализации - НЭП и хрущевская «оттепель», - потерпевшие сходные неудачи в разных исторических ситуациях, требуют критического анализа самой идеи либерализации в принципе. На первый взгляд ничто не отвечало (и не отвечает!) у нас требованиям эпохи больше, нежели либерализация с ее идеями смягчения всех форм общественного принуждения по отношению к личности, с ее духом антитоталитаризма, антиэтатизма, с ее провозглашением неотъемлемых прав и свобод личности как высшей ценности. Казалось бы, либерализация более чем естественна там, где речь идет о снятии политических судорог «военного коммунизма», сталинского тоталитаризма, брежневского застоя. И все же она раз за разом терпит в нашей стране сокрушительное поражение. Почему?
Мы считаем, что в нашей стране никогда не было (и чем дальше мы отстоим от 1917 года, тем в меньшей степени в принципе возможно существование) так называемого «гражданского общества».
Индустриализация фактически произошла у нас, не затрагивая традиционалистские устои, принципы традиционного действия, поведенческие схемы, закрепленные в культурной традиции".
7) "Основополагающими для либерализма являются антифашистские устремления. До сих пор либерализм лишь приравнивал коммунизм к фашизму, как два негатива. Однако в случае утвердительных ответов на шесть предыдущих вопросов ему придется признать, что неизбежно возникающий при «ломке» такого масштаба «фашистский капитализм» (мы используем здесь не ярлыки сторонников пресловутой Нины Андреевой, а строгий термин, введенный американцем, профессором Массачусетского технологического института, лауреатом Нобелевской премии в области экономики Полом Самуэльсоном) - «фашистский капитализм», повторяем, является благом".
8) "Возвращаясь к хрущевской «оттепели», мы хотим подчеркнуть, что вовсе не стремимся обелить консерваторов. Мы считали и считаем политическим самоубийством события 1968 года25, когда эти якобы «охранители», полагаясь на принцип «есть сырье - ума не надо», нанесли сокрушительный удар по прогрессистам, а заодно и всем прочим инакомыслящим, по сути репрессировав все будущее страны, лишив ее информационной свободы и положив начало четвертому этапу становления криминальной буржуазии.
Пойдя на разрыв с интеллигенцией, уже являвшейся к этому моменту держателем ключевого ресурса - новых идей и технологий, - бюрократия, естественно, должна была адресоваться за поддержкой к массе, посулив ей некое (на деле весьма иллюзорное) повышение жизненного уровня. Попытки оздоровления экономики (так называемые «косыгинские реформы») практически мало что дали. И тогда началась эпоха торговли энергоресурсами в обмен на товары для «советских туземцев». Эта позорная эпоха заимствований, «копирования» (то есть технологического воровства), эпоха калифов на час, сумевших удержаться в течение четверти века, эпоха нарастающего маразма целиком и полностью чудовищным грузом ложится сейчас на плечи всего народа. Это шло на наших глазах, и мы за это ответственны.
Но вместе с тем мы отвергаем принцип коллективной вины, заявляем, что каждый, кто не участвовал в стихии «брежневского канкана», кто выращивал хлеб, учил детей, писал книги без унизительных славословий, производил необходимое людям - словом, каждый нормальный человек, сохранивший нравственные критерии и чувство долга (а таких было большинство), не должен ощущать себя лично в чем-либо виновным.
Мы вправе говорить о коллективной ответственности в том только смысле, что расхлебывать заваренную четверть века назад кашу придется нам всем".
Продолжение следует...