Последствие крещения Рассении
Враги на столько подлы и хитры, но и на столько глупы, что они сами выдают себя своими действиями.
Поскольку, какого либо "татаро-монгольского ига" не было, им нужно было как-то прикрыть уничтожение 9 миллионов населения Рассении: при князе Светославе было 12 миллионов, при Ярославе Мудром стало 3 миллиона; для этого они повесили всех собак на тех, кто прекратил это уничтожение - Орде Великой Тартарии. Глупость врагов в том, что они сами убивали, истребляли; сами же описали, как все это делали в этой книге, но виновником выдали "татаро-монгол". Здесь же проговорились, кто это делал: "Мы, какъ стада, отданы на откупъ низкимъ армянскимъ и хивинскимъ торгашанъ; баскаки, какъ звери, бродятъ между нами, высасываютъ нашу кровь и отмечаютъ на убой и на неволю наши поникшія къ земле головы, и чья крупней, та скорей и падаетъ"
ОРДА - упорядоченное построение чего либо, например, войско. Или, всем знакомо слово ОРДЕР: упорядоченный список; или в английском языке - порядок.
ТАТАРИН: ТАТЬАРИЙ: ТАТЬ - защитник, отец; АРИЙ - один из народов белых людей РАСА (RUSA) или сейчас РУСОВ; ИН это ИНОЙ, чужой; ТАТАРИН это ИНОЙ, чужой ЗАЩИТНИК АРИЙ; который не принимал чужую веру. Какое отношение имеет к этому понятию ЧУРКИ (ТЮРКИ) - представители жёлтых народов, которых взяли под защиту АРИЙЦЫ? (ЧУР - знакомо выражение в детстве: - Чур меня! - Т.е. - Я под защитой!).
Брать под защиту это была диверсия врага. Вы представьте, к вам вечером попросились переночевать случайные путники, а утром они уже в вашем доме переставляют мебель, выкидывают ваши вещи на улицу, и говорят, что теперь мы здесь будем жить, а ваше место в хлеву около скотины! Как вам это? А это сейчас и произходит! Все эти самозванные республики "татария", "башкирия" и т.п. есть те самые "случайные путники", они сами себя в названии показывают.
Далее.
МОУГОЛ - так пишется на многих картах местность, где жили представители белых людей РАСА (RUSA) или сейчас РУСОВ; МОУГОЛ это слово означает ВЕЛИКИЙ.
Отсюда, после латинизации в 17 веке и пошло название ВЕЛИКАЯ ТАРТАРИЯ как "татаро-монголы" - читая с права на лево, так читают евреи.
Согласно Британской энциклопедии от 1771 лета, такая страна тогда еще существовала до 1771 лета.
И до 17 века, получается, не было такого названия как РУСЬ. Ибо это идет с латинского РАССЕНИЯ: СИЯ есть НАША страна белых народов РАСА (RUSA) или сейчас РУСОВ, отсюда и название RUSSIA. И только в 17 веке страна стала называться с латинского РУСЬ.
Кто всё это делал? Кто считает белые народы РАСА (RUSA) или РУСОВ своим врагом?
»Вокруг каждого вопроса формируйте общественное мнение с учётом наших национальных интересов: из любого пустяка можно сделать проблему, а из любой проблемы - пустяк. Ни один общественный процесс нельзя пускать на самотёк. Если он не приносит нам пользы, спускайте его на тормозах, или направляйте его против ВРАГОВ наших - гоев. Любое начинание должны возглавлять мы, чтобы вести их в нужном направлении».
(Катехизис еврея в СССР)
https://yadi.sk/d/wwuw6xkJ279dYA Евреи в открытую сами заявляют, что для них белые народы РАСА (RUSA) или РУСЫ - гои есть ВРАГИ!
Вопрос в другом, насколько вы и наши военные страдаете СЛАБОУМИЕМ? Ну? Насколько? Насколько низок уровень военно-политической подготовки в наших военных "училищах" и "академиях"? Раз враг действует на нашей земле уже 1000 лет! И это БЕДА!
***
ИСТОРИЧЕСКИЕ ПОВЕСТИ
M.Б. ЧИСТЯКОВА.
С.-ПЕТЕРБУРГЬ. Изданіе книгопродавца В. А, Невельскаго. 1Э91.
Дозволено цензурою СПБ. 23 Мая 1890 г.
Типографія
В. Комарова Невскій, 133-138.
СВЯТОСЛАВЪ, КНЯЗЬ ЛЕПЕЦКIЙ.
ГЛАВА I.
Въ концѣ тринадцатаго столѣтія Россія представляла ужасное зрѣлище: въ ней свирѣпствовали монголы, или татары. Начиная отъ нынѣшней Екатеринославской губерніи до Новгорода, большая часть ея была опустошена. Рязань, Москва, Владиміръ, Кіевъ и множество другихъ городовъ были разрушены и выжжены дотла. Войска и жители или погибали въ отчаянныхъ битвахъ съ многочисленными и страшными непріятелями, или попадались въ неволю, или терпѣли грабежи, насилія, неслыханный обиды и позорное униженіе. Въ городахъ и деревняхъ, среди развалинъ и пепла, среди обширныхъ безобразныхъ пожарищъ валялись и тлѣли тысячи труповъ. Иногда только дымъ, поднимавшійся съ догорающихъ домовъ, церквей и монастырей, давалъ знать, что тамъ были когда-то люди. Колодези, ручьи, рѣки - все было загромождено мертвыми тѣлами. Заразительный, убійственный смрадъ слышенъ былъ за нѣсколько верстъ отъ этихъ ужасныхъ кладбищъ. Уцѣлѣвшіе отъ побоищъ и убійства жителя, покрытые ранами, больные, въ лохмотьяхъ, бѣжали въ лѣса. Но, изнемогая отъ тоски о родителяхъ, или дѣтяхъ, отъ голода и другихъ нуждъ, они тоже часто погибали въ этихъ невѣрныхъ убѣжищахъ. Лѣтомъ еще они могли кое-какъ пробиваться: строили шалаши, вырывали землянки, рыли коренья, ловили птицъ и рыбу, били звѣрей. Но, съ наступленіемъ осенней слякоти и морозовъ, они должны были сами отдаваться въ руки своихъ мучителей. И гораздо лушпе-бъ было ужъ имъ пропадать въ лѣсахъ; потому что татары, захвативъ ихъ, связывали, иногда оковывали цѣпями: сорвавъ съ нихъ одежду, таскали за собою въ своихъ разбойницкихъ переѣздахъ, издѣвались надъ ними, морили ихъ голодомъ, стужей и другими, самыми варварскими, способами. Было всеобщее уныніе, всеобщій ужасъ. Веселились только коршуны, вороны, волки и другіе плотоядные звѣри, да татары.
Въ такое-то время, однажды, въ 1284 году, въ маленькомъ городкѣ тогдашней Курской области, Липецкѣ, въ деревянномъ двухъ-этажномъ теремѣ, сидѣлъ молодой человѣкъ, лѣтъ тридцати. Онъ былъ крѣпкаго, богатырскаго тѣлосложенія. Широкія плечи, высокая грудь, не тучныя, но жилистыя и будто плотно обтянутыя руки, упругая шея, прямой стань, окладистая борода и густые усы - все показывало въ немъ свѣжую, неиспорченную кровь и большую тѣлесную силу. По открытому лицу, большимъ голубымъ глазамъ и русымъ волосамъ, вившимися кудрями, видно было, что природа дала ему нравъ веселый и беззаботный, склонный къ удовольствіямъ; но вышло иначе: на лбу его были крупныя морщины и въ лицѣ выражалось глубокое душевное страданіе. Это былъ князь Святославъ. Облокотясь на столь и подперши лѣвою рукою голову, онъ внимательно читалъ лѣтопись, задумывался надъ нѣкоторьіми мѣстами и отчеркивалъ ихъ красными чернилами. Иногда, казалось, увлекшись разсказами о счастливой старинѣ, онъ забывался и гордо поднималъ голову. Тогда лицо его становилось свѣтло, глаза сіяли наслажденіемъ, и на губахъ мелькала улыбка. Но черезъ минуту имъ овладѣвала тоска еще сильнѣе прежняго, брови сдвигались, грудь поднималась тяжело, и онъ, останоЕивъ глаза на одномъ мѣстѣ, сидѣлъ въ угрюмой неподвижности, не развертывая свитка лѣтописи; потомъ опять принимался за чтеніе, какъ-бы желая почерпнуть въ отеческихъ преданіяхъ бодрость для изнемогающей души; какъ-бы желая призвать къ себѣ на помощь изъ могилъ тѣни своихъ славныхъ, воинственныхъ предковъ. Такъ прошло нѣсколько часовъ. Наконецъ онъ всталъ, покачалъ головою и, тихими шагами ходя по комнатѣ, началъ въ полголоса говорить самъ съ собой: «Да, было время: греки боялись насъ, какъ огня небеснаго, сыпали намъ золото, везли къ намъ драгоцѣнныя ткани и считали честью нашу дружбу; одно имя русскаго витязя пугало полчища печенѣговъ, и они въ ужасѣ, безъ оглядки, мчались въ свои степи; половчане падали, какъ стаи воронъ, отъ налета русскихъ соколовъ и путь свой устилали головами. Княжескіе терема кипѣли пирами; народъ ликовалъ. Храмы Божіи блистали золотомъ и иконописью; дѣти стекались въ школы учиться уму-разуму и книжной мудрости. Куда дѣвались эти чудные вѣка? Куда дѣвались эти великаны-богатыри, которымъ былъ тѣсенъ свѣтъ, которые искали за тридевять земель, съ кѣмъ-бы помѣряться молодецкой удалью, и въ бою обмѣняться мечемъ-кладенцеыъ? Ужъ правда-ли это? Не сказка-ль одна? Читаешь и не вѣришь: точно-будто видишь сладкій сонъ. А теперь.... Бoжe мой! Поганый татаринъ по трупамъ входить въ святой алтарь, окровавленными руками обдираетъ иконы, грабить сосуды, ризы и сокровища, чтобы изъ этого золота и серебра дѣлать кубки для своихъ богопротивныхъ пиршествъ, ожерелья для своихъ женъ и збрую для лошадей. Князь ѣдетъ къ ордынцу и постыднымъ раболѣпствомъ вымаливаетъ себѣ несчастную жизнь; его семейство, его жена и дѣти въ его глазахъ предаются поруганію, подвергаются по-боямъ и всякому позору.
«Мы, какъ стада, отданы на откупъ низкимъ армянскимъ и хивинскимъ торгашанъ; баскаки, какъ звѣри, бродятъ между нами, высасываютъ нашу кровь и отмѣчаютъ на убой и на неволю наши поникшія къ землѣ головы, и чья крупнѣй, та скорѣй и падаетъ. Лань убиваетъ волка конытомъ; буйволъ подниыаетъ на рога медвѣдя; ласточка выклевываетъ глаза коршуну, когда онъ деретъ ея дѣтеныша... А мы? Срамъ, неомытный срамъ! Ни у кого не поднимется рука, не блеснетъ бердышъ, не свиснетъ но воздуху кистень, когда татарскій холопъ топчетъ нашего роднаго брата. Но что и говорить? Теперь нѣтъ братьевъ! Братья-ли тѣ, которые, стоя на колѣняхъ у татарской ставки, съ ядовитой заботливостью шепчутъ клеветы другъ на друга, продаютъ другъ друга, чтобы, въ награду за это, служить его убійцѣ подножіемъ, когда онъ садится на лошадь, и цѣловать его стремя? Христіане-ли это? Люди-ли это? Погибни же міръ, на которомъ погибла и честь, и правда, и мужество, и вѣра! И, кажется, близокъ его послѣдній день. Не даромъ по пебу ходить кровавая звѣзда; не даромъ то востокъ, то западъ загорается чуднымъ огнемъ; солнце меркнетъ, какъ изсякающая лампада; земля колышется, какъ предсмертнымъ тяжкимъ дыханьемъ трепещущая грудь. Повсюду бродить моръ; Богъ не даетъ веснѣ тепла; дожди затопляютъ землю; хлѣбъ и трава гніютъ на корнѣ; пожары начинаются сами собою, и нѣтъ возможности потушить ихъ: говорятъ, даже вода горѣла на Волховѣ; огонь небесный не щадитъ храмовъ Божіихъ... Близокъ конецъ... Пусть такъ... Чѣмъ скорѣй, тѣмъ лучше.»
Тутъ онъ замолкъ, сѣлъ, погрузился въ размышленія, и съ чувствомъ, болѣе кроткимъ, произнесъ почти шепотомъ: «но, Господи! Какъ явиться на судъ Твой? Какъ сказать передъ свидѣтелями цѣлаго міра, передъ ликами мучениковъ, пострадавшихъ за вѣру, что я сдѣлалъ для защиты погибающей отчизны, родной крови, святыхъ алтарей? Крикнулъ-ли я богатырскимъ кликомъ къ отмщенью врагамъ? Сказалъ-ли я хоть разъ бѣгущимъ толпаыъ: стойте! Беритесь за мечи, за топоры и пойдемъ-те угмирать молодецкою смертью? Прошелъ-ли я по лѣсамъ, по вертепамъ, по развалинамъ, чтобы изъ робкихъ бѣглецовъ составить отважную рать? Пристыдилъ-ли укоромъ татарскаго подручника? Смутилъ-ли я горестными, рыдающими словомъ веселость празднолюбца, который въ безумной слѣпотѣ, забывъ о несчастіи отечества, пируетъ, можетъ быть, послѣдній, похоронный пиръ?-Нѣтъ! Иѣтъ!...
«Но кто меня послушаетъ? Кто за мною пойдетъ? Къ чему послужить мнѣ славное имя! Владѣтель нѣсколышхъ разореныхъ селъ и нищихъ подданныхъ, Святославъ - не кіевскій великій князь, a жалкій липецкій князекъ, кому я скажу повелительное слово? Кто прибѣжитъ на мой кличъ? Не грозная дружина, блещущая щитами и копьями, ко мнѣ соберется унылая толпа лохмотниковъ, ворующихъ изъ обгорѣлыхъ развалинъ окровавленные остатки чужаго добра. Ко мнѣ придутъ и эти кроткіе земле-дѣльцы, бродящіе понуря голову: но съ ними-ли идти на битву?
«Впрочемъ, что-бы ни было, а вести такую по-стыдную жизнь нѣтъ больше силъ; пойду на бой хоть одинъ, и если не найду спутниковъ и товарищей между людьми, то найду ихъ между звѣрями!»
Въ это время онъ подошелъ къ одному углу своей гридницы, въ которомъ лежали, обнявшись, двое ручныхъ медвѣдей величины неимовѣрной. «Мишка! Васька! Бьютъ! Рѣжутъ!» крикнулъ онъ громко. Медвѣди вскочили, засверкали глазами, ощетинились и, оглядывая кругомъ комнату, страшно заревѣли. Святославъ грустно улыбнулся. «Нѣтъ!» сказалъ онъ имъ тихо и ласково: «нѣтъ, добрые звѣрки мои, ничего; ложитесь спать, ложитесь спать!» И онъ гладилъ и ласкалъ ихъ; и они какъ-будто его понимали: успокоились, перестали ревѣть, пошли опять въ свой привычный уголъ, переглянулись между собою, какъ-будто совѣтуясь, ложиться, или нѣтъ, легли, но съ нѣкоторьшъ недоумѣніеыъ и осторожной заботливостью слѣдили глазами за своимъ добръгаъ хозяиномъ. «Иваша!» крикнулъ Святославъ. Тотчасъ вошелъ его слуга и стремянной, человѣкъ среднихъ лѣтъ, черноволосый, нѣсколько смуглый, съ лицомь, выражавшимъ твердый характеръ и необыкновенное добродушіе. «Дай братъямъ меду, Иваша!» сказалъ Святославъ, указывая на медвѣдей.
- Князь! - сказалъ почтительно Иваша; - у насъ только одинъ сотъ и остался.
- Ну, когда братья съѣдятъ его, тогда ни одно-го не останется.
- Твоя княжая воля! - отвѣчалъ Иваша, вышелъ вонъ и принесъ медвѣдямъ половину сота.
Святославъ увидѣлъ это, усмѣхнулся, и, зная непреклонное упрямство своего вѣрнаго стремяннаго, будто ничего не замѣтилъ и не сказалъ ему ни слова.
- Эй, вы, космачи! - крикнулъ медвѣдямъ Иваша: - «пойдемъ на дворъ! Меду!»
Онъ отворилъ дверь, и звѣри съ удивительною легкостію выбѣжали на крыльцо. Иваша положилъ имъ медъ на дно опрокинутой бочки. Они стали на заднихъ лапахъ, а передними, оторвавъ по куску сота, высасывали его съ большимъ наслажденіемъ и искусствомъ, такъ, что ни одна капля не падала на землю. «Дай-же мнѣ-то!» сказалъ стремянной одному изъ нихъ. Медвѣдь сгребъ сжеванный воскъ и подалъ его Ивашѣ. «Ишь это самъ, косматый шутъ; a мнѣ дай меду, меду - понимаешь? Меду!» Медвѣдь оторвалъ маленькій кусочекъ меду и подалъ его Ивашѣ; но лишь только Иваша хотѣлъ поднести медъ ко рту, медвѣдь ударилъ его тихонько лапой по рукѣ, налету подхватилъ выпавшій медъ и началъ его сосать. «Ахъ ты, разбойникъ!» сказалъ Иваша.- Татаринъ!» При словѣ «татаринъ» братья перестали ѣсть медь и начали посматривать то на стремяннаго, то кругомъ двора. «Нѣтъ, нѣтъ! ѣшьте, ѣшьте! Никого нѣтъ.»
Поѣвъ меду, медвѣди облизали свои лапы и дно бочки, потомъ обернули ее и посмотрѣли, нѣтъ-ли тамъ тоже меду, но, не нашедши ничего, начали ее катать для забавы и, разъигравшись, стали бороться между собою. Помявъ другъ другу бока не безъ нѣкотораго азарта, они стали по-пріятельски другъ друга постукивать лапами, то по бокамъ, то по го-ловѣ; наконецъ одинъ изъ нихъ подошелъ къ Ивашѣ, обнялъ его и началъ тихонько валять, какъ-бы приглашая къ борьбѣ. «Пошелъ, пошелъ!» сказалъ Иваша: «Вѣдь, я меду не ѣлъ, да и бока-то у меня не такъ жирны; пошелъ, косолапый!» И онъ тихонько оттолкну лъ медвѣдя. Медвѣдь будто обидѣлся, отвороти лъ отъ него морду, постоялъ немного и пошелъ было прочь въ сарай на сѣно.
«Развѣ ужъ потѣшить васъ, милыхъ дружковъ?» сказалъ про себя Иваша, посмотрѣлъ кругомъ двора, подозвалъ медвѣдей и каждому шепнулъ что-то на ухо. Медвѣди ужасно встревожились, зарычали и съ безпокойствомъ начали рыть землю. Иваша вошелъ въ клѣть и вытолкнулъ оттуда чучелу, одѣтую въ татарское платье. Медвѣди съ яростію на нее бросились, въ минуту изорвали одежду и, когда остался одинъ столбъ, на который она была насажена, они грызли его, такъ, что щепки летѣли. Иваша схватилъ топоръ и началъ рубить имъ бревно, замѣнявшее тѣло татарина. Тутъ медвѣди пришли въ совершенное бѣшенство, такъ что на нихъ страшно было-бы смотрѣть непривычному человѣку. Но, какъ видно, Иваша занимался этимъ уже давно. Онъ смотрѣлъ на эту сцену съ особенными наслажденіемъ. При этомъ, лицо его, обыкновенно кроткое, сдѣлалось страшно; глаза его сверкали дикимъ огнемъ; и когда онъ началъ рубить деревяшку, рука его судорожно сжимала топоръ, и съ лица падали крупныя капли пота. Когда медвѣди вдоволь натѣшили свои зубы надъ чурбаномъ-татариномъ, Иваша крикнули: «Сатъ, братцы, сатъ! Будетъ! Рой! Землю рей!» Медвѣди потащили чурбанъ, выкопали яму и зарыли его какъ нельзя лучше, забросали корчами, каменьями и пошли прочь. Иваша былъ въ полномъ восторгѣ. Онъ ласкалъ ихъ, обнимали, называли разными ласковыми именами - братьями, братчиками, дружками, мордорылами, ломовыми, дубовиками и т. д.; наконецъ побѣжалъ въ кладовую и вынесъ имъ остальную половину сота. Кто увидѣлъ-бы это, тотъ-бы поняли, зачѣмъ Иваша такъ часто отлучался по ночамъ изъ дому и рано утромъ купался самъ и купалъ медвѣдей: онъ травилъ ими татаръ и смывалъ съ нихъ и съ себя кровь.
***
#нэдб #крещение #татары #князь #липецкий #баламутчума
#баламутчумакрещение #баламутчумататары #баламутчумакнязь #баламутчумалипецкий #баламутчуманэдб
Последствие крещения Рассении
Исторические повести. Чистяков Михаил Борисович. 1891
http://arch.rgdb.ru/xmlui/handle/123456789/43083 RTF: Исторические повести. Чистяков Михаил Борисович. 1891
https://yadi.sk/d/m1LifBEnv9lGvw