Фёдор шагает уверенно, машет правой рукой, под мышкой левой зажаты два свергла. В одном - завтрак, в другом - плохо увязанные в спешке книги. Депо позади. всё глуше доносится оттуда шум паровозов. Фонари реже и реже. Вот огни последних стрелок. У будки Фёдор круто свернул влево и привычно нырнул в знакомую дыру забора. Два заворота за угол - и он у контрольной будки своего завода. Механический цех на миг ослепил его электрическим светом. Дневная смена, кончив трудиться, моет руки. Через цех Фёдор идет к закрытой двери. На ней надпись: «Посторонним вход воспрещен». Здесь - электросиловая станция завода. Сюда идет Фёдор Шелестин - дежурный электромонтер. Он идет на дежурство в третью, ночную смену. Фёдора оразу охватывает здесь душным теплом. В силовой чуть пахнет шеллаком, - слабый сладкий запах, - теплой резиной и машинным маслом. На круглых стенных часах половина одиннадцатого. Зорин, дежурный дневной смены, пожилой, худой и прожорливый, собираясь уходить, доедает на верстаке остатки завтрака. - Едва поспел, Александр Сергеич, - говорит Фёдор и быстро сбрасывает тужурку. - На трудфаке затянулся, последний урок. Зорин включает рубильник на мраморной дощечке у окна. За черным окном, всё выше забирая голос, воет над заводом электрическая сирена. Минута - и ток выключен. Вой переходит в хриплое ворчание и затихает. - Ну, говори, где, что, как? - спрашивает Фёдор Зорина. - На двухсоткиловаттке сменили щётки? - вдруг вспомнил он главное. - Нет, парень, не достали. Завтра утром с металлургического доставят, взаймы обещали. Это непременно! - А сегодня как? - В первую смену два раза останавливали машину. Охлаждали. За свою смену я нашел за шкафом две старых щётки, сменил... Хоть что-нибудь пока... До утра только перебиться! Ты поройся еще. Есть наверное где завалящие. Приспособься как-нибудь. - Приспособься! Сейчас ведь двухсоткиловаттка тянет всё освещение - сам знаешь. Ночью не та ей нагрузка, что днем, в первую смену. Да и твоя смена наполовину днем приходится. Вы можете останавливать и охлаждать динамо: краны не всё время в ходу, а днем они используются только её током. Мне ж остановить ночью машину - чем пахнет? Завод целиком во тьму погрузить, всей смене простой устроить! - Кому говорить, - вздыхает Зорин. - Я ж всё дела подобрал, чтоб тебе только за машиной смотреть. Если будет что в цехе - оставляй первой смене... А не вытянет машина - что-ж, останови, выше можного не прыгнешь! - Остался в третью смену кто либо из дневной? - быстро опрашивает Фёдор. Зорин утвердительно кивает. - Ремонтщики. Четвертый обдирочный стан днём стал на ремонт. К утру думают пустить. А в литейном формовщики кончают формовать маховик: задержку модельной покрывают. Завтра к полудню отлить его хотят, самый срок. Вагранку с пяти утра задувать будут, всё приготовлено. Да! В сборочном осталась бригада на сборке встречного пресса. - Как, разве... - Сегодня решили, что без третьей смены не обойтись никак, - поясняет Зорин. - Три дня до сдачи осталось. Сами ведь вы, комсомольцы, постановили сдать его шестого. Настоящий-то срок ему шестнадцатое... - То, что мы обещали, и есть настоящий ему срок, - сурово говорит Шелестин. - Да, машину мне останавливать нельзя! - говорит он твердо. - Ну, ладно, смену принял. Машины сам осмотрю, задержал тебя и без того. - Прощай, ударник! - крепко жмет ему руку Зорин. - Остался бы помочь, да в щётках ведь всё дело. Что со мной, что без меня... И Фёдор остается один. Он идет за перегородку, к распределительному щиту электрической подстанции. Динамо номер два немного спустила напряжение. Фёдор медленно поворачивает колесо реостата. Стрелка вольтметра опять послушно подтяпишется к цифре 440. Фёдор любит эту машину. Она питает током всё электромоторы в цехах и спокойно несёт свою нагрузку, твердо держит напряжение. Фёдор подходит к ней, нагибается. Машина обдает его лицо ветерком. Чуть шуршит графит щеток по медной глади коллектора. Коллектор так ровен, что кажется, будто он стоит недвижно, а ведь он мчится с быстротой восьмисот оборотов в минуту! щётки вплотную прильнули к коллектору и безпрерывно пьют из него ток, не разбрызгивая ни исторгай Они собирают с коллектора электросилу динамо и по проводам передают заводу.
- Эй, ты, лихой наездник! - кричит Фёдор...
Вдруг свет резко притухает. Звенящий звук неосмотренной ещё двухсоткиловаттки сразу грубеет. Секунда - и Фёдор у щита. Амперметр крановой линии показывает 70 ампер нагрузки. Загремел кран в механическом. Двухсоткиловаттка сбавила напряжение со 120 до 60 вольт. Она не держит лишней нагрузки. Фёдор поворачивает почти до отказа рукоятку ее реостата. Машина плохо слушает его: стрелка вольтметра с трудом доползает до 100. Но кран выключают. Машина взвизгивает и сразу дает перекал в лампах. Фёдор вертит рукоятку обратно и с трудом уравновешивает напряжение. «Плохое начало», - думает он и, почему-то злясь на крановщика, бежит к двери в механический цех. Мостовой кран выехал на середину огромного цеха и стоит как раз против двери в силовую. В будке под краном улыбающаяся рожа молодого крановщика - грека Ильюшки Дуки. На крюке висит полутонная болванка. - Эй ты, лихой наездник! - кричит с порога Фёдор. - Не бери сразу в галоп! - Ха-а, Фёдор!- скалит зубы Дука. - Я рысцой всего-на-все! Фёдор смотрит на весёлого Дуку и понимает: кран исправен, и Дука спокойно делает своё дело. Тревога у него, у Фёдора, тревога в силовой, но откуда Дуке знать это? - Илыоша, давай! - машет рукой вальцеобдирщик. Дука слетка трогает кран к вальцеобдирочному стану и одновременно подтягивает лебёдкой вальцы. Свет опять садится. Споткнувшись о порог, Фёдор бежит к щиту. Свет уже выровнялся, но только на минуту. Наверное включился в действие еще и кран в литейном. Щелкает рубильник под рукою Фёдора, - крановая линия выключена. Вся неисправность - в щётках. Нужно бы остановить динамо и заменить щётки. Но Фёдор знает, что новых щеток нет. Фёдор знает также, что не должен останавливать машину. Завод должен действовать! Фёдор слышит стук в окно. За стеклом толстое лицо Малахова, крановщика литейного цеха. Он шевелит губами. По губам текут капли. Окно исполосовано дождем. Фёдор подходит ближе. Крановщик совсем мокрый: видно бежал под дождем через весь двор. - Тока почему на кране нет? - доходит из- за стекла. - Машина не тянет! - Кран до зарезу нужен! Фёдор мгновение колеблется. Потом решает: - Через две минуты включу! Крановщик отходит. Фёдор вытаскивает из кармана кусок стеклянной бумаги и чистит коллектор от копоти. Потом осматривает каждую щётку. Пружины щёткодержателей нажаты во всю силу. Больше щётки прижать нельзя, и всё же часть их не дожата: они слишком низки и пружин нехватает, щётки искрят. - Чорт, - громко говорит Фёдор, - хоть бы эти сменить! Он опять включает крановую линию. Краны берут сразу. Свет садится немятого, но машина опять искрит. Фёдор выравнивает напряжение и остается у реостата. Время идет. Мелкой дрожыо мигает свет. Фёдор оборачивается. Голубые светлячки под щётками динамо превратились во вспышки голубого пламени. Свет дрожит всё сильнее. Медлить нельзя! Фёдор рвет к себе рубильник крановой линии и бежит за перегородку. У автомата стосильного мотора секунду он жмет кнопку звонковой сигнализации. «Остановка, убирай руки от машины», - звонит по цехам сигнал. Раз-раз, - рукоятка автомата выбита. Фёдор опять за перегородкой. Выключены рубильники динамо 440, выбит автомат её мотора. Щелк-щелк- щелк - выключает Фёдор рубильники двухсоткишоваттки. Поворот рукоятки реостата - и он во тьме. В дверь из механического просовывается горящая коптилка, а с ней шорник Полубатько. Он входит осторожно и неторопливо, животом вперед. Большой живот лоснится промасленной спецовкой. - Случилось что? - спрашивает он с порога. Фёдор, постепенно успокаиваясь, объясняет причину остановки. - Ложись спать значит? - заключает Полубатько, сплюнув. - Нет, Степан Кузьмин, ты посвети, а я поищу... Я найду из старья что-нибудь наверное! Времени-то сколько хоть? - говорит Фёдор, забыв о стенных часах над головой. - Четвертый час, - косится на часы Полубатьно, - а у меня еще не вся трансмиссия смазана. Ну давай, ищи!
- Тока почему на кране нет? Фёдор бодрится: до конца смены осталось немного больше двух часов. «Неужели не докручу до утра?» - думает он и вместо ответа нажимает два раза кнопку цеховой сигнализации. Теперь цехи успокоены. Они предупреждены, что свет будет с минуту на минуту. И надо, чтобы он был. Фёдор разсыпает по полу электрический хлам из всех ящиков силовой, становится на колени и торопливо роется в нём. Полубатько, кряхтя, присвечивает. Найдены две старые щётки, огромные, с обломанными углами. Фёдор достает инструменты и идёт с Полубатько к динамо. В минуту он осматривает четыре ряда щеток. Подумав, берёт гаечный ключ, слегка отвинчивает гайку щёткодержателей, опускает каждый ряд насколько можно ниже и снова закрепляет гайки. Пружинки теперь достают, почти всё щётки прижаты нормально. Безнадежны только три: они слишком отерлись. У гнезда третьей вдобавок отгорел язычок пружины, прижать щётку нечем. Фёдор спиливает две найденных щётки до нужного размера и заменяет ими две безнадежные. Махнув рукой на третью, он пускает динамо в ход, при свете коптилки чистит коллектор, потом реостатом поднимает напряжение... Еще две минуты... Свет и моторы включены. - Из ничего - чёто сделали, - говорит первые слова Полубатько. - Молодчага ты, парень! Дунув на огонь коптилки он уходит домазывать трансмиссию.
Найдены две старые щётки... Фёдор впервые улыбается. Улыбаясь, подходит к часам: стояли всего около двадцати минут, наверстать простой - пустяк дело! Он возвращается к щиту, видит двухсоткиловаттку и перестаёт улыбаться: третья щётка искрит больше прежнего и вызывает искры в ряду щёток напротив; подкоптится от неё коллектор, повторится старая проблема. Фёдор морщится, трёт лоб: «Заменить щётку наверняка нечем. Проклятая щётка! Неужели придется сдаться? Нет, нет! Но что? И не отгорел бы язычок пружины, всё равно ведь не прижать её, - чересчур низка. Прямо хоть руками держать!»
Так сидит Фёдор долго... Тут Фёдор хлопает себя по затылку и смотрит на щётку во всё глаза. - Почему бы не держать её руками в самом деле, ты, электрик? - громко спрашивает он сам себя. - Почему не придавить её, скажем, пальцем? Нет, пальцем нельзя - горячо и током щипать будет палец. А гвоздём? Можно же гвоздём её придавить и держать рукой вместо пружины! Ещё не веря своей выдумке, Фёдор находит в хламе четырехдюймовый гвоздь. Он садится на корточки перед коллектором двухсоткиловаттки, обматывает один конец гвоздя паклей и другим концом прижимает щётку. Щётка почти не искрит. Левой рукой он стирает с коллектора копоть. Слабое искрение в щётках остается, но в этих условиях можно не обращать на него внимания. Фёдор отпускает щётку. Она опять искрит, но это теперь не безпокоит Фёдора. Он хватает ящик, плотно садится на него лицом к щиту и снова прижимает щётку гвоздем. Голова его кружится. Но всё в порядке. Машина очень сносно держит вольтаж. Так сидит Фёдор долго. Окно синеет весенним рассветом. Светлеет во дворе железобетонный корпус сборочного, где собирают встречный пpeсc. Скоро можно выключать фонарную линию, а там и конец третьей смены. До первой смены получасовой перерыв. Машина как следует охладится. Потом придет ребята из первой смены, принесут новые щётки... Фёдор смотрит на гвоздь в своей руке и тихо смеётся: «На гвозде ведь завод держу, - думает он, сам удивляясь этой мысли. - Вот бабушкина техника - разскажу ребятам!» Потом лицо его становится серьёзным. «Сегодня после смены обязательно заверну к ребятам в цехи - решает Фёдор, - по ячейке наверное есть новости. Производственный участок пора подтянуть. Комсомольцев на производ-совещаниях не видно. Надо вопрос поднять, чтоб вместо гвоздей запасные щётки были». На столе за перегородкой лежит забытый Фёдором завтрак. Е. Андриевский.