Старый портфель Света в городе не было. Запылившиеся лампочки уныло висели под абажурами и с завистью поглядывали на коптилки. У коптилок был фитиль, было какое-то вонючее, потрескивающее масло, и главное - был огонь! Маленький жёлтенький огонёчек с синенькими краями. Но у лампочек не было и такого! Они очень скучали. И очень завидовали коптилкам. Я устраивался возле коптилок и писал письма. Бумаги у меня было много. К новому учебному сезону я приготовил целую гору тетрадей! Но пришла война, а за нею блокада. Школа наша закрылась. Тетради остались без дела... Я люблю писать письма. Любил их писать тогда, люблю и сейчас. Тогда я писал всем. Папе на фронт, бабушке на Урал, Косте Шлагбауму в Арысь. И знаете, что самое интересное: Костя сохранил все эти мои письма! Встретились мы с ним только через шестнадцать лет. Он приехал в Ленинград. Усталый, весёлый, шумный! И положил передо мной на стол старый потрёпанный школьный портфель. - Держи! - сказал он. - Дарю! - Что это? - удивился я. - Твои письма. Все. До единого! Я щёлкнул чуть поржавевшим замком, и на стол посыпались треугольнички, треугольнички, треугольнички... С круглыми штампами почты, с печатями «Просмотрено военной цензурой», с грозными буквами «Доплатить»... Ай-я-яй! Я посылал письма без марок!.. Бедный Костя! - Ты будешь последним предателем,- гудел Костя,- если не разскажешь обо всём этом сегодняшним мальчишкам! Что? Ты пишешь только стихи? Ерунда! Ты умел здорово писать письма - напишешь и сейчас! Да и чего тут писать? Всё уже ведь готово! Дай слово, что сделаешь! Я дал слово. Но ведь нельзя же одно и то же письмо посылать два раза? Да ещё по разным адресам!.. - Тогда пиши снова, - заявил Костя. - Как так снова? - Прямо из сорок первого лета. Потом из следующего. Выключи свой торшер, занавесь одеялом окно, раздобудь коптилку - и пиши! Нам сколько тогда было? Тринадцать? Четырнадцать? Вот и пиши тем, кому сейчас по тринадцать. Только ничего не забудь! И вот я пишу. Всем сегодняшним мальчишкам и девчонкам. Пишу из сорок первого.
Суворов Памятники в Ленинграде убрали. Так было надо. Ведь каждый памятник - это замечательное произведение искусства. Его беречь надо. А тут - война. Снаряды рвутся, бомбы... Упадёт какая-нибудь поблизости и может у коня ногу оторвать. Или осколками дырок наделать. Или совсем всё испортить. Вот и решили памятники спрятать, сберечь. Над Медным всадником выросла целая гора мешков с песком. Кони с Аничкова моста ускакали в сад Дворца пионеров. Никто даже не знал, где они закопаны. Памятник Ленину у Финляндского вокзала обшили досками, насыпали за обшивку песок. Ещё бы - такой памятник да не сберечь! ================================== (От блога. Почему "медным"? Ведь сам памятник "сделан", якобы, Петру перовому, но, если вы постротие на задние копыты коня, там какие-то завитушки. Так вот, по всему миру стоят помятники воину на коне разящего змия. Этот памятники христиане приписывают себе, мол, это "Георгий Победоносец". Но, причём тут, тогда змий или дракон? А какой народ поклоняется дракону? Это жёлтый народ за Китайской стеной. Т.е. памятник это символ победы над жёлтым народом. А когда это было? Есть такой Славяно-Арийский календарь от С.М.З.Х.: Создания Мира в Звёздном Храме, здесь смысл слова "мир" прямой - состояние без войны, есть другие смыслы, но они пишутся с другими буквами: Миръ это состояние без войны, т.е. через ИЖЕ; Мiръ - ИЖЕИ через «и» с одной точкой это понятие «вселенная»; Мϊръ - с двумя точками - община - Мϊром решили, Мϊром постановили мϊряне. Мѵръ - ИЖИЦА - благовонное масло. Мᴂръ - ИЖА - как мера времени. Вот многие путают выражение Создания Мира с Мiром, т.е. Создания вселенной. А это была тяжёлая кровопролитная война между белыми народами РАСА (RUSA) или РУСАМИ и жёлтыми народами за Китайской стеной. Белые народы РАСА (RUSA) или РУСЫ в этой войне победили, заключили мирный договор в звёздном храме (город Омск) и создали, в честь этой победы, новый календарь от С.М.З.Х., по нему сейчас 7531 лето. И, в честь этой победы сделали памятники воину, разящего дракона. Так вот, видимо, один из памятников взяли, убрали дракона, копьё, поменяли голову и выдали этот памятник, якобы, "петру первому". Но хвост дракона убрали не до конца, он до сих пор торчит около задних копыт коня. Ну, и соответственно, все другие памятники, разящие дракона, не имеют какого либо отношение к христианству, поскольку, сами памятники имеют возраст 7531 лето, а самому христианству, согласно Библии, не более 1000 лет. Ведь во время казни Иисуса Христа было землетрясение и солнечное затмение, а такие события легко вычисляются - и было это 16 февраля 1086 лета в Константинополе. Да, почему, всё-таки, "медному"? Есть мраморные памятники, видимо, из них делали формы и отливали из медных сплавов). ================================== Другие памятники тоже укрыли. А вот Суворову памятник остался. Он стоял всё так же на своём месте у Кировского моста, и его бронзовая рука так же твёрдо сжимала рукоятку меча. Суворов был солдатом. Он был генералиссимусом русской армии. (От блога. Он был сыном генерала, отсюда, все его "звания". А сам памятник имеет возраст старше, чем родился Суворов!). Потому он и остался сражаться в военном городе вместе с солдатами.
Рвались бомбы, свистели и ухали снаряды, а он стоял. И даже не прикрывался щитом, что держал в другой руке. Нельзя! Как же так? Вдруг пройдёт мимо молодой солдат и увидит, что Суворов прячется? Солдат тоже может встревожиться, разтеряться. Коли уж старый воин прячется, молодому-то тогда и струсить не грех! А ведь ему, молодому солдату, в бой идти! С лютым врагом сражаться! Идут мимо памятника на фронт отряды. Новобранцы. Шинели на них топорщатся. Железки всякие брякают. Винтовки кто как держит. Только Суворов не на выправку смотрит. Выправка - что!.. Послужат и научатся. Суворов другое видит. Шинели сидят плохо, а в походке - твёрдость. Железки не пригнаны, а в глазах -«решимость. У винтовки ремень ослаб, а в сердце - мужество. Значит- чудо-богатыри! Такие назад не попятятся. Города не сдадут. Значит, можно ему стоять спокойно. А солдаты на памятник смотрят. - Суворов с нами! - говорят. И вроде легче им от этого в бой идти. Если Суворов с ними, то уж не так страшно. Суворов никогда ни в каких сражениях не отступал. И даже враги говорили о нём: «Где Суворов - там победа!». (От блога. Точно, враги его и восхваляют! Уничтожить 2,5 миллионов русских солдат без единого выстрела при переходе через Альпы, конечно, любой враг будет хвалить!) Уйдёт отряд - пусто на улице. И на мосту пусто. И на притихшей набережной. Изредка пройдёт морской патруль. «Чудо-богатыри!» - говорит Суворов. Пролетит в небе тройка наших истребителей - «Чудо-богатыри!» А если не военные? Женщина через мост на службу спешит? Мальчишки на санках домой полено везут? Девочка какая-то с продуктовой сумкой плетётся?.. Всё равно - чудо-богатыри! Потому что весь город - фронт. Все ленинградцы - солдаты. Все с врагами не на жизнь, а на смерть бьются. Каждый на своём посту. И Суворов на своём. У Кировского моста. Непобедимый с непобедимыми.
Пушки «Авроры» Если говорить честно, этого случая я даже не знал в те годы, во время войны. И, конечно, не писал об этом Косте в эвакуацию. Об этом подвиге я услышал уже много лет спустя, услышал недавно. На «Авроре» принимали в пионеры большой отряд октябрят. Я тоже был с ними. И когда торжественная часть закончилась, ребята разбрелись по легендарному крейсеру, осматривая каждый уголок. Три девочки в новеньких шёлковых галстуках подошли к баковому орудию, долго молча его разсматривали, даже водили по стволу пальцами. Потом одна осмелилась и спросила сопровождавшего ребят офицера-авроровца: - Это та самая пушка? Офицер понял, какая это «та самая», и улыбаясь кивнул. - А другие? - спросила девочка. - Они тоже стреляли? Вот тут-то я и услышал интереснейшей разсказ о пушках прославленной «Авроры». И удивился: как же так, всю войну пробыл в Ленинграде и ничего не слышал? Если бы слышал, я бы, конечно, тут же написал об этом Косте. А вот теперь, выходит, моё письмо идёт со значительным опозданием. Но всё равно разсказать об этом необходимо. Перед войной каждый раз 7 ноября «Аврора» входила в Неву и бросала якорь в том месте у моста Лейтенанта Шмидта, откуда когда-то дала сигнал к восстанию. Праздничные ленинградцы гуляли по набережным и любовались краснознамённым крейсером. И все мальчишки знали наизусть, сколько на «Авроре» труб и сколько пушек. Не знали они только, что этим пушкам снова придётся стрелять. Восьмого июля 1941 лета на крейсер пришёл приказ: сформировать батарею специального назначения. Тяжёлый автокран снял с корабля девять орудий. К вечеру подошли тягачи, погрузили пушки на свои плечи, поурчали, поурчали и потащили их к Вороньей горе, к Дудергофу. Первое орудие поставили прямо у подножия горы, неподалёку от каменного здания школы. Другое - через километр, около деревни Мурилово. Третье - ещё через километр. Четвёртое тоже... Вытянулась батарея почти до города Пушкина, до Александровки. Каждому орудию выкопали котлован, сверху прикрыли маскировочной сеткой. Для людей соорудили землянки, для хранения боеприпасов - погреба с бревенчатыми накатами. От орудия к орудию связь протянули. - «Охотник»!.. «Охотник»!.. Я - «Олень»!-это командир батареи старший лейтенант Иванов вызывает первое орудие. Проверил - вызывает другое: - «Омут»!.. «Омут»!.. Как слышите? Все позывные выбрали на букву «о»: «Охотник», «Овраг», «Ольга»... «Ольга» - специально для старшего военфельдшера Тони Павлушкиной. Только-только закончила она Военно-медицинскую академию- и сразу на батарею. Необстрелянная ещё. Ну да это не беда. Командиры орудий тоже недавно курсантами были. Одни в Ленинграде учились, другие - в Севастополе. Теперь - все балтийцы. Артиллеристы батареи «Аврора». Крейсер их в Ораниенбауме стоит у причала. А они здесь - на берегу. Впереди пехота с врагом сражается. Позади Ленинград. С каждым днём становилось тревожнее. Враг приближался. Всё чаще гудели над головой самолёты с чёрными крестами на крыльях. Скидывали бомбы вокруг. Батареи не замечали. Хорошо замаскировались авроровцы! Потом начали долетать снаряды. Ночью 11 сентября к пятому орудию добрался командир батареи. Как добрался - неведомо... Раненый, в крови весь... Тоня Павлушкина перевязывать кинулась: - Что случилось? - Немцы прорвались в Дудергоф... Командир первого орудия убит... Туда пойдёт лейтенант Смаглий. А вы, врачь, на пятом останетесь. За командира... У Тони чуть бинт из рук не вывалился. - Я?.. Я же не артиллерист. Никаких расчётов не знаю... - Теперь стрелять прямой наводкой придётся... Это просто. - Иванов попытался приподняться на локте, но тут же снова упал. - У вас на батарее старшина хороший... Кукушкин. Он ещё в финскую воевал. Дело знает. А вы - командир. Всё-таки военную академию окончили... - Есть! - говорит Тоня разтерянно. А сама думает: как же комбата в тыл переправить? Какой дорогой? Где враг? Где наши? Утром снова налетели самолёты. Час кружат, два... Из пулемётов строчат. Высматривают. Низконизко над землёй носятся. А всё равно не видят наших пушек. И люди все в землянках. Только наблюдатели вокруг посматривают. Роют снаряды но нолю воронки. Неубранную картошку перепахивают. Порвали телефонную связь. Совсем дело дрянь... Что вокруг? Откуда противника ждать? Ничего неизвестно. К полудню стали доноситься автоматные очереди...
- Вражеские танки! - доложил наблюдатель. - К орудию! На Ленинград катилась лавина вражеских войск. Горели Гатчина и Красное Село. Пали Петергоф и Стрельна. Чёрный дым окутывал город Пушкин. По дорогам к Ленинграду неслись вражеские автомашины с пехотой, тарахтели мотоциклы, скрежетали танки. Они спешили. Они уже не видели перед собой ни окопов, ни рвов, ни отступающей пехоты. И тут на них обрушился шквал. Запылали танки. Сбились в кучу автомашины. Полетели в канавы мотоциклы и пушки!.. Не видел враг сквозь дым и пламя, как стоят у орудий авроровцы. Не слышали они в грохоте канонады, как кричат они: - За Родину! - За Ленинград! - За «Аврору»! - За революцию! Авроровцы стояли насмерть. На пятом орудии после девяносто шестого выстрела так накалился ствол, что с него полезла краска. Первое орудие врагу удалось захватить. Оставшихся в живых израненных моряков они привязали колючей проволокой к стволу пушки, облили бензином и подожгли. (От блога. Бензин на фронте на вес золота. А тут "облили и подожгли"? Авторы те ещё фантазёры...) Враги стояли рядом с пушкой. Любовались и ждали, когда эти упрямые русские запросят пощады. И не дождались. Умирая, авроровцы пели «Интернационал». А по вражьим колоннам били, били другие орудия. Шестое. Восьмое. Девятое. С бронепоезда «Балтиец» из-под Ораниенбаума било ещё одно - десятое - кормовое орудие краснознамённого крейсера. «Ни шагу назад!» - грохотали орудия «Авроры». И ни на шаг вперёд не смогли продвинуться враги. Войска и ополченцы Ленинграда заняли окопы, подтянули к передовой свои орудия. Застрочили наши пулемёты. Засвистели мины. Заухали разрывы гранат. А надо всем этим грохотали пушки «Авроры». Пушки, что вышибли из Петрограда капиталистов и помещиков, белых генералов и царских жандармов. Пушки, что не пустили врага в Ленинград.
Драгоценные зёрна Народу в нашем доме осталось мало. А мужчин и совсем раз-два - и обчёлся. Дядя Никифор, дворник, остался. И ещё какой-то учёный с четвёртой лестницы. Мы его совсем мало знали. До войны и вовсе не замечали. И дядя Никифор, наверное, не замечал. А тут, раз их всего двое мужчин осталось, они, конечно, подружились. Идёт учёный со службы - дядя Никифор его уже у ворот поджидает. - Добрый вечер! - говорит. - Что сегодня курим? Учёный грустно улыбается и вздыхает: - Берклен. - А у меня БТЩ! - хохочет дядя Никифор и лезет в карман за кисетом. - Хотите попробовать? Потом они меняются кисетами, сворачивают «козьи ножки», закуривают и начинают кашлять.
Кашляют они так, что можно подумать: начался обстрел. Или это зенитки грохочут. У обоих уже слёзы из глаз текут, а они всё курят и кашляют, курят и кашляют... Такой у них, значит, табачок хороший, забористый. Дело в том, что папирос по карточкам не давали. Табак, в городе кончился. А курильщикам курить всё равно хочется. Вот они ходят и изобретают, чего бы в свои «козьи ножки» напихать. И выдумывают разные табаки. «Берклен» - это значит «берёзово-кленовый». Из листьев этих деревьев. «БТЩ» - это «брёвна-тряпки-щепки». Были ещё «Вырви глаз», «Матрац моей бабушки» и всякие другие. Накашляются дядя Никифор с учёным вдоволь и начинают обсуждать положение на фронте. Потом дядя Никифор спрашивает, как у учёного на службе дела. - Ничего. Всё хорошо, - говорит учёный. - Только вот, знаете, очень холодно в институте. Боюсь, как бы это не повлияло на собранный материал. Температурный режим, это, знаете, очень важно... И начинает рассказывать про разные удивительные растения из жарких стран, про экспедиции в Южную Америку и Австралию. Потом про зёрна, что нашли во время раскопок у горы Арарат и им уже чуть ли не пять тысяч лет. Или про пшеницу, что не боится никаких морозов. Или про другую пшеницу, что может выдержать любую засуху. - Вот только холодно у нас, - опять вспоминает он. Дядя Никифор поддакивает и заверяет, что уж для института-то должны непременно выделить машину дров, что есть решение горсовета разобрать пять тысяч деревянных домов и на Охте уже разбирают. Так что дрова непременно будут. Учёный говорит: «Возможно, возможно...» - и идёт в свою холодную квартиру, для него дров ни с какой Охты не привезут. Скоро совсем уже пришла зима, и учёный с дядей Никифором перестали курить у ворот. Иногда по утрам мы видели, как учёный шагал через Неву куда-то на ту сторону, в свой институт. А иногда он и вовсе не приходил ночевать. Дядя Никифор тогда волновался и спрашивал нас, не видали ли. И даже в булочную ходил узнавать: выкупал он по карточкам хлеб или не выкупал? Из-за этого и мы, и ещё другие люди узнали, что он не просто учёный, а настоящий герой. И все в их институте герои. Потому что можно ходить в атаки, можно молчать под пытками, можно даже обвязать себя гранатами и броситься под вражеский танк, но не тронуть ни крошки хлеба, когда ты еле ползаешь от голода и у тебя в руках целая буханка - это да!.. - У него же всё есть! - разсказывал дядя Никифор. - И пшеница есть, и рожь. Овёс, говорил, есть. У них там в институте коллекции зёрен со всего мира собраны. Из семидесяти разных стран. И бобы есть, и соя. А они голодают! Есть-то есть, да нельзя есть! Потому что для науки сберечь надо. Вчера вон пошёл - еле ноги тащит. Говорит, надо коробки переставлять. Вот человек! Ночью мне даже приснились эти коробки. Много-много коробок. В одной хлеб лежит, а в другой - булки, в третьей - печенье. «Давай съедим», - говорит Вовка. «Что вы! Что вы! - машет на нас руками учёный. - Это же такая ценность!» А Вовка снова говорит: «Человек для нас ценнее всего! После войны можно поехать и снова набрать таких зёрен». «Нет, - говорит учёный. - Таких уже не набрать. Их нужно непременно сохранить», - и торопливо закрывает все ящики. Утром я Вовке про сон рассказал. Вовка обиделся: - Дурацкие тебе сны снятся, - говорит. - Мне вот приснилось, как я вражеский бомбардировщик сшиб. Догнал его - и из пулемёта! Бомбардировщик носом вниз, и я в пике. Лечу, лечу, лечу - и проснулся. Учёного мы не видели недели три. Потом он вдруг пришёл, и прямо к дяде Никифору. - Извините, - говорит. - Нет ли у вас мышеловки? Дядя Никифор удивился, конечно. А учёный объясняет: - Понимаете, какая неприятность... Крысы. Вчера снова растащили зерно. - Как же так?! - ахнул дядя Никифор. - Оно же у вас в железных коробках? Им же не прогрызть? - Разумеется, - говорит учёный. - И в коробках, и на полках. Так ведь эти проклятые что придумали!.. Забираются на полки и каким-то образом сталкивают. Коробки падают, раскрываются - и пир горой! Мы вчера связывали-связывали коробки... Пока ничего. А вдруг крысы додумаются перегрызать верёвки?.. Мышеловок мы насобирали штук двадцать. А дядя Никифор ещё всю неделю сокрушался: - Подумать только! Крысы! Все на Ленинград! И враги, и голод, и холодина, а тут ещё и крысы! Теперь Вовке дурацкий сон приснился: про крыс. Он их пулемётом разстреливал с истребителя. А однажды учёный пришёл домой и к дяде Никифору даже не заглянул. Дядя Никифор сам к нему поднялся. Дверцу от тумбочки принёс для печки. - Что с вами? - спрашивает. - Со мной? - переспросил учёный.- Со мной ничего. Хожу вот. Стерегу от крыс зерно. - Он помолчал. А потом подошёл к столу и как стукнет по нему кулаком. Стукнул и тихо-тихо сел в кресло. - Товарищ у нас погиб. - Снарядом? - спросил дядя Никифор. - От голода. Прямо в институте. Сегодня принимал его лабораторию: пуды отборнейшего зерна! Что я жене его напишу?.. Что писать, дядя Никифор не знал. Вовка сказал, что надо бы написать «пал смертью храбрых», как обо всех солдатах пишут. Но дядя Никифор обратно к учёному не пошёл. А утром мы снова увидели, как побрёл учёный через Неву. До института ему идти два часа двадцать минут. Это он сам подсчитал. Раньше за полчаса доходил, а теперь вот за два двадцать. Ослаб.
Экспедиция за линию фронта Всю войну над Ленинградом висели «колбасы». По-настоящему их называли аэростатами воздушного заграждения, но все ленинградцы их звали просто «колбасами». Очень уж они были похожи на колбасы. Или на селёдки. А ещё больше на дирижабли. Такие огромные, вытянутые в длину воздушные шары. Их поднимали над городом на крепких стальных тросах. Целыми днями висели «колбасы» над домами, защищая их от вражеских самолетов. Аэростаты мешали самолётам опускаться низко и кидать бомбы точно в цель. Потому что если летать низко, можно крылом за трос так чикнуть, что и сам кубарем! Но вражеские самолёты всё-таки летали. Высоко. Выше аэростатов. И сыпали бомбы куда попало : на больницы, школы, жилые дома, театры. Как только они подлетали к городу, по радио объявлялась воздушная тревога и начинали стрелять зенитки. Бах! Бах! Тра-та-та- та-та! - сыплются осколки на крышу. Были среди «колбас» ещё и немножечко другие: аэростаты воздушного наблюдения. По виду точно такие же, только с корзинками. В корзинке поднимался наблюдатель и следил: где в городе вспыхнул пожар? Откуда стреляют вражеские дальнобойные батареи? А потом сообщал по телефону вниз. К месту пожаров спешили пожарные. А наши артиллеристы наводили свои орудия точно по цели и громили вражеские пушки. Сидел в одной такой корзинке наш наблюдатель. Человек не старый, весёлый и очень разговорчивый. Ему даже частенько попадало за то, что сообщал он вниз по телефону совсем не военные сведения. - Клавочка! - кричит в трубку. - Над Кронштадтом гуси летят. Честное слово! А у Колпина где-то гроза собирается. А Клавочку-то в это время командир роты вызвал. У телефона сидел старшина. - Разговорчики! - слышит в трубку наблюдатель. - Я вот тебе устрою грозу! Два наряда в не очередь! Вздохнул наблюдатель в корзинке: и поболтать нельзя... Стал с той поры сам с собой разговаривать. Один раз так разшумелся, что его даже Клавочка в телефон услышала. - Ты с кем это там беседуешь? - спрашивает. - А сам с собой. - Как это так? - Очень просто. С хорошим человеком и поговорить приятно. Но вообще-то службу он нёс исправно. Всё замечал и обо всём своевременно докладывал по телефону. Вот однажды слышит он - внизу сирены завыли. Воздушная тревога! Вражеские бомбардировщики летят. Бах! Бах! - вокруг белые букеты от разрывов зенитных снарядов. И вдруг - дзинь! - какой-то осколок прямо по тросу. И перерубил. - Никак я лечу? - удивился вслух наблюдатель. - Ага. Лечу. Под корзинкой крыши домов поплыли, улицы, мосты... - А куда же это я? - забезпокоился. - Похоже, что к Гитлеру в гости. Ветер в их сторону. Смотрит вниз: плывёт город. Назад, назад куда-то... Уже и разрывы зениток где-то за спиной остались, окопы передовой всё ближе, ближе... Вот это да! В такой плохой ветер попал. В вражеский какой-то ветер. - Пистолет-то почищен? - сам себя спрашивает. Почищен. Только патронов маловато: всего одна обойма. Снизу тоже аэростат заметили. Наши бойцы смотрят, вздыхают,- а чем поможешь? Враги тоже смотрят. Не стреляют. Всё равно ведь к ним летит. Опустится наблюдатель в плен! А наблюдатель по-своему прикидывает. - К партизанам полечу! - говорит.- Или прямо в Англию, к союзникам. - Улыбнулся и тут же старшину вспомнил. Ох и попадёт же от него за самовольную отлучку! - Разговорчики! - сам себе кричит. - Доставай-ка лучше планшетку да зарисовывай расположение позиций противника!.. Медленно плывёт по воздуху «колбаса». Рисовать удобно. Пальцы немного мёрзнут, ну да это не беда. Уже все вражеские окопы зарисованы, ходы сообщений, артиллерийские батареи... Стоянку танков засек. Жалко телефона нет: шнур оборвался. А то сразу бы и передал. Враги ждут не дождутся, когда же эта «колбаса» наконец сядет!.. А она и не думает садиться. Летит себе и летит. Покачивается слегка. С чего-то вдруг даже немножко вверх подпрыгнула... И попала в другой поток воздуха. В другой ветер. В наш. Утащил он «колбасу» у вражеского ветра! - Ага! - обрадовался наблюдатель. - Назад летим! Во все глаза вниз смотрит. Точно! Назад! Вон уже зарисованные вражеские окопы снова внизу поплыли. - Порядочек! - говорит наблюдатель. - Скоро домой прилетим! Кипяточку попьём, согреемся... - А как спустимся? - спрашивает себя вдруг. - Парашюта нет... От троса один хвостик болтается... - Ничего! отвечает. - За Исаакий зацепимся. А то - на Урал полетим. Там горы высокие. Сядем на вершину, отцепим корзину - и вниз. Домой оно, конечно, веселее лететь. Только в это время - тью! тью! тью! - пули засвистели. Поняли враги, что уходит от них «колбаса». Разсердились. Как же это так: в гости прилетал - «здрастье» не сказал!.. Назад летит - «прощай» не говорит!
Такую пальбу открыли! Из винтовок, из автоматов!.. Корзинку в двух местах прострелили. А потом - пшш! - угадали всё-таки. Оболочку аэростата пуля пробила. Газ выходить начал. Даже простым глазом видно, как он идёт: тоненькой такой белой струйкой. - Н-да... - вздохнул наблюдатель.- Пальцем не заткнёшь. Опускаемся. Вот незадача!.. И до наших осталось рукой подать... Какие бы сведения доставил!.. И тут, то ли случайно, то ли специально, наши артиллеристы открыли огонь из тяжёлых орудий. Ух! Ух! - рвутся снаряды. И всё позади аэростата. Взрывные волны вверх летят. Раз! Два! Три! - подталкивают «колбасу». Вперёд! Вперёд! Корзина из стороны в сторону болтается. Наблюдатель катается по дну от стенки к стенке. Наконец на ноги встал. Взглянул через борт корзины: - Ура! Садимся! И, верно - сел. На Охте. На крышу одного из домов.
*** От блога. В Германии был СОЦИАЛИЗМ. Правящей партией была Национал-Социалистическая трудовая партия Германии. А фашизм был в в Румынии, Хорватии, Италии, Испании, Аргентине, Чили, Перу. Символ фашизма - 16 стрел, перевязанных лентой, отсюда и «фашио» (fascio) - пучок. Согласно ирландского толкового словаря 1926 года: «ФАШИЗМ - государственная идеология, подразумевающая единство партии, народа, вождя и церкви». Что и было в фашистских странах, то есть их поддерживала церковь. А в Германии церковь была отделена от государства, как в любой социалистической стране. В 1920-е лето товарищ Сталин подарил арийцу Гитлеру «золотую Свастику», чтобы он её использовал как символ партийного объединения. А Гитлер потом сделал его чёрным. В оригинале статьи используется слово «фашизм», называя войска Германии этим словом - это же ОБМАН! Т.е. в журнале «Искорка» занимались обманом миллионов мальчишек и девчонок, что является военным преступлением.
***
Это было в блокаду... (Искорка. 1968. № 01)
Вольт СУСЛОВ. Рис. В. Орлова
В Германии был СОЦИАЛИЗМ. Правящей партией была Национал-Социалистическая трудовая партия Германии. А фашизм был в в Румынии, Хорватии, Италии, Испании, Аргентине, Чили, Перу. Символ фашизма - 16 стрел, перевязанных лентой, отсюда и «фашио» (fascio) - пучок. Согласно ирландского толкового словаря 1926 года: «ФАШИЗМ - государственная идеология, подразумевающая единство партии, народа, вождя и церкви». Что и было в фашистских странах, то есть их поддерживала церковь. А в Германии церковь была отделена от государства, как в любой социалистической стране. В 1920-е лето товарищ Сталин подарил арийцу Гитлеру «золотую Свастику», чтобы он её использовал как символ партийного объединения. А Гитлер потом сделал его чёрным.