Книги моего мужа. Люция Шичко-Дроздова. Ч.1. (Текст 2 из 2)
Люция Шичко-Дроздова
Книги моего мужа
(Окончание Ч.1)
Идеи книг Ивана Дроздова как бы въезжали в голову читателя на уровне подсознания, и в том была их главная примечательность и особенная сила. Любопытно, что люди, их разоблачал автор, быстрее понимали его, чем люди, на стороне коих были его симпатии. То же случилось и со мной. Я читала роман «Подземный меридиан», но, когда стала читать первую статью о нём критика Феликса Кузнецова, не могла понять, что уж так рассердило его в романе? И совсем была удивлена злобным нападкам Яковлева.
Решила прочитать роман во второй раз. И тут только для меня открылись все тайные и явные замыслы автора. Роман был о горняках, о рабочем классе, но больше и ярче в нём описывались люди научных лабораторий, министерств, деятели театра и газет. Автор заглянул в сферы, где всё больше скапливался антинациональный элемент, сунул нос в муравейник, кишащий людьми, недовольными всем, что дорого русскому человеку.
Романист не просто ругал, и не столько ругал их, он не зло и ненавязчиво изображал их характер, живописал поступки, образ действий, подлинные интересы и эстетику. Позже мне Иван Владимирович расскажет, как в Центральном доме литераторов его встретил девяностолетний писатель Коган, захватил пальцами пуговицу его пиджака и скрипучим голосом проговорил: «Нам не страшен твой друг Ваня Шевцов, он нас ругает, а мы этого не боимся. Это даже для нас забавно. Хуже, когда нас рассматривают в лупу, шевелят изнутри. Мы этого не любим».
Тогда ещё не было «Подземного меридиана», «Горячей версты», а речь шла о повести, вышедшей на Украине, «Радуга просится в дом». Недаром же там несколько газет напечатали разгромные статьи об этой повести, - они же, эти статьи, кстати говоря, и привлекли внимание к молодому писателю широкий круг читателей. О повести, вышедшей в Донецке, узнали москвичи, её искали и читали.
Иван Владимирович мне расскажет: «Раз восемь я давал по два экземпляра этой повести в библиотеку «Известий», и каждый раз она исчезала». Когда же в Москве был напечатан большим тиражом роман «Подземный меридиан», автор получил широкую известность. Критики, выражая тревогу старого Когана, дружно навалились на него, обвиняли во всех грехах, но особенно в том, что автор будто бы ссорит рабочий класс с интеллигенцией, готовит нам «культурную революцию» китайского образца. А известный поэт Анатолий Софронов на съезде писателей сказал об авторе «Подземного меридиана»: «Вломился в литературу, разломав заборы».
То был ещё один случай, когда хула на литератора принесла ему больше пользы, чем вреда. «Подземный меридиан» искали, его читали. И видели, насколько не права «Литературная газета». В литераторских кругах её всё больше называли «литгадиной».
Автор романа получал благодарственные письма читателей. Он был на курорте, когда ему прислал письмо популярнейший в то время писатель Иван Михайлович Шевцов:
«Здравствуй, Тёзка!
Спасибо за праздничное поздравление. Взаимно поздравляю. И, главное, с Днём Победы, потому что в этот день невольно вспоминается девиз незабываемых военных лет: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!..» Но... тогда враг дошёл только до Москвы. Сегодня он оккупировал всю страну - от Бреста до Курил. И этот враг, Сион, сильнее и коварнее своего меньшего брата - фашизма. Потому-то и нет уверенности, что «победа будет за нами». Боюсь, что на этот раз страна наша, народ наш - такой доверчивый и младенчески безпечный - не выстоит.
Ты, конечно, читал в «Литературке» от 26 апреля 1972 года. Звереют цинично. И, как всегда, подло. Но на это не следует обращать внимания. Просто надо посмеиваться. Свыше двадцати подобных статей было опубликовано против меня. К этому нужно привыкнуть и принимать как должное. Гитлеровцы вешали партизан-патриотов. Сегодня сионисты разправляются с патриотами доступными им средствами и методами. В первую очередь используют такое оружие, как пресса. Это их оружие. У нас его нет, мы лишены его.
Но ни в коем случае нельзя отчаиваться. У одного из апостолов есть такой афоризм: «Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся».
Ты стал фигурой, и это должно тебя радовать. И не обращай внимания на «доброжелательных» умников, они сегодня бегают по коридорам и любовно упрекают тебя: ах, какой он... не мог посоветоваться, прежде чем послать в «Литгадину» своё безпомощное письмо.
Будь письмо иным, злым и резким, они бы его не напечатали.
И Кобзев в ответ на последний выпад «ЛГ» написал им открытое письмо, а копию послал в Политбюро. В нём Игорь превзошёл самого себя: письмо (статья), убийственное по своей партийной убеждённости. Образец гражданской публицистики. Я восхищён им. Это в десять раз сильней, чем его статья в «Сов. России» обо мне. Битва продолжается и, кажется, достигла накала, того самого предела, за ним следует какая-то разрядка.
Какая? - вот вопрос.
Будем надеяться...
Напиши Игорю (Калинина, 16). Наде привёт и поздравление. Выше голову. Помни, что ты стоишь на переднем крае самой жестокой Великой Отечественной Идеологической войны.
1972 май И. Шевцов»
Из «Подземного меридиана», как из цветочного горшка, выросли затем романы «Горячая верста», «Филимон и Антихрист», «Баронесса Настя» и все последующие книги автора, в том числе и монументальные романы о нашем драматическом времени: «Шальные миллионы», «Последний Иван», «Голгофа», «Оккупация»...
«Филимон и Антихрист» создавался в семидесятые годы, но в нём показана вся механика разрушения нашего государства, угнетения русского духа и даже физического уничтожения лучших представителей нашего народа.
Из хроники литературы известен такой случай: Горький, беседуя с каким-то приятелем и узнав, что тот не читал народного русского писателя Семёна Подъячева, проговорил: «Нельзя считать себя культурным человеком, не зная Подъячева». Не боюсь, что меня обвинят в пристрастии в оценках книг своего мужа, но скажу: «Нельзя в полной мере представить того, что с нами произошло и происходит, не зная книг Ивана Владимировича».
А чтобы, всё-таки, погасить улыбку скептика при чтении этого места из моей статьи, приведу отрывок из письма, его мы получили от Н.А. Прудникова из Иркутска: «...Вы вскрыли и красочно описали все язвы нашей жизни. Я до этого никогда не мог подумать о таком, о таких жутких делах, они царили и царят поныне в нашей жизни, хотя я всегда не терпел и ругал все непорядки».
И тут самый раз будет сказать: в романе «Филимон и Антихрист» нет сплошной темени, непроглядного мрака, кой давит и угнетает: в романе много света, в нём даже есть юмор, и уж главный его мотив подобен симфониям Чайковского, она всегда заканчиваются каскадом победных звуков, светом солнца, заливающим землю жизнетворным теплом.
Роман создавался в середине семидесятых. Зрело понимание сути идеологической борьбы, глубинных и тревожных процессов, происходивших в нашем обществе. В начинавшейся войне раздавались залпы и с нашей русской стороны. В среде отечественной интеллигенции были не одни только предатели, были у нас и бойцы. Но их было мало.
Снова вернусь к «Подземному меридиану», потому что он является базовым для всех последующих книг Ивана Владимировича. Не стану подробно разбирать образную систему и свод идей, содержащихся в этом произведении, - в данной статье нет для этого места, но скажу: роман при втором чтении перетряхнул в моей голове весь мусор интернационального воспитания. Я стала понимать, что под дымовой завесой интернационализма из нас пытались выветрить родной национальный дух, а это вело ко всеобщей выморочной анемии, к сдаче в плен без единого выстрела.
Проницательность автора была поразительной, его книги дышали тревогой, будили бдительность, звали к борьбе. По отношению к автору и его будущим книгам объявлялась новая стратегия: их решили замалчивать! Писателя такого нет и нечего о нём говорить. На многие годы его имя прихлопнули чугунной плитой умолчания.
Можем заметить, что для писателя и для любого деятеля, пытающегося апеллировать к большим массам людей, такая стратегия самая действенная. Плита замалчивания наглухо прихлопывает литератора, выключает его из сферы борьбы, приговаривает к смерти.
Но в случае с Иваном Дроздовым получилось всё наоборот. Его придавили и плитой замалчивания, и вынудили в расцвете сил уйти от дел, но он нашёл в себе силы и продолжал писать. Создавал широкие полотна нашей жизни без малейшей надежды на то, что они будут когда-нибудь напечатаны. Он писал потому, что не мог не писать.
Когда я стала женой этого человека и он из Москвы ко мне привёз целый чемодан своих рукописей, я поразилась огромности труда, этот труд был осуществлён безкорыстно, без надежды получить за него хоть какую-нибудь плату. Это был подвиг сродни библейскому. Я спросила:
- На что же ты жил все эти годы?
- Пчёлки давали мне мёд, а, кроме того, я был невидимкой, а невидимкам у нас иногда выпадает и дела.
Он помог генералам Чистякову, Ромазанову, а также маршалу авиации Красовскому написать воспоминания. За это ему платили половину гонорара. Но больше всего на этом поприще потрудился он, помогая академику Углову писать книги «Человек среди людей», «Под белой мантией», «Живём ли мы свой век».
Эти книги написаны с такой большой художественной и публицистической силой, что стали популярными во всей Европе. Их издавали и переиздавали, переводили на многие европейские языки и на языки почти всех народов Советского Союза. Книги Углова расходились миллионными тиражами, получили всемирное признание, и это грело душу Ивану Владимировичу, хотя имени его в выходных данных не ставилось. Он своим семейным говорил:
- Неважно, чья подпись стоит на титульном листе книги, - важно, что книги эти читают.
Трудно назвать другого автора, он бы имел такого массового читателя и такую благодарную аудиторию. Книга «Живём ли мы свой век», на титульном листе его рядом с фамилией Углова он всё-таки выставил и свою фамилию, только в издательстве «Молодая гвардия», и только за полгода была напечатана тиражом в четыреста пятьдесят тысяч экземпляров, а книга «Человек среди людей» была без купюр прочитана по Всесоюзному радио, хотя она имеет солидный объём. Эта книга на одном из съездов писателей названа лучшим публицистическим произведением за весь советский период.
Поженились мы в начале 1988 года. За полтора года до этого умер мой муж Геннадий Андреевич Шичко, и вскоре же ушла из жизни супруга Ивана Владимировича Надежда Николаевна. Смерть близких людей для нас была большим ударом. Первые месяцы он не мог жить ни в квартире, ни на даче, где всё напоминало о дорогом человеке: уехал в подмосковный дом отдыха, а затем в санаторий на Кавказ, а после того поселился в Абхазии у друга своего грузинского писателя Бидзины. Мы переписывались. И с Кавказа он приехал ко мне.
Должна признаться: до нашей совместной жизни я всё-таки до конца не понимала истинной сути и значения книг Ивана Владимировича. Прочла его роман «Горячая верста» - он эту книгу называл основным трудом своей жизни. Читала я этот роман и раньше - и он мне понравился, но почему он «основной труд» - не понимала. Как-то об этом заговорила с ним. Он с сожалением проговорил:
- Да, это так, книгу считаю основной, но смущает меня и тревожит одно обстоятельство: я невольно, сам того не замечая, повторил фабулу леоновского «Русского леса». Писали мы свои романы примерно в одно время, но и там и тут одна философская линия: у него антиподы Вихров и Грацианский. У меня тоже... Лаптев и Бродов. Идут по жизни два молодца: один созидатель, другой разрушитель...
- А я иначе понимаю обе эти книги, - возразила я. - Вихров - рус, Грацианский иудей, а у тебя оба они русы - и Лаптев и Бродов.
Иван Владимирович смотрел на меня внимательно. Покачивая головой, сказал:
- Верно ты поняла; Бродов у меня рус, но жена у него... Ты заметила, как она поддерживает Папа, как внедряет в институт людей, подобных Папу, а Пап-то - иудей. И как вообще старается забрать в руки кадровую политику в институте? Национальность её не обозначена, но она во всём сродни Папу. И мужа своего так крепко держит под сапогом, что и сам он уже не знает, какого он роду и племени. Институт жён я хотел показать, зубастая щучка Ниоли - вот скрытый пафос моего романа.
Подумав немного, добавил:
- Представляю, как ужалила эта книга Брежнева. И как взбеленились на меня его ближайшие соратники. Ведь жёнушки-то у них у всех - Фаины, да Наины, да Иосифовны.
- Так, значит, институт жён. А я хотя и прочла два раза, но как-то именно этого и не заметила, хотя, конечно, Ниоли, злобная как крыса, меня возмущала до крайности.
- Вот это автору и нужно: чтобы свои собственные эмоции перелить в сердца читателей. А уж объяснить теоретически... это дело критиков. Сейчас таких критиков нет. Иван Шевцов как-то заметил: «Наши критики бегают в коротких штанишках». Я тоже так думаю: будут ещё в нашей литературе и свои национальные литературоведы, и наши русские Белинские.
В другой раз, продолжая эту тему, мой муж сказал:
- Я, разумеется, знал и русских критиков, но им не давали хода. И не удивлялся этому обстоятельству. Вот, послушай, что писал о критиках ещё Чехов.
И он прочитал: «Такие писатели, как Н.С. Лесков и С.В. Максимов, не могут иметь у нашей критики успеха, так как наши критики почти все иудеи, не знающие, чуждые русской коренной жизни, её духа, её форм, её юмора, совершенно непонятных для них, и видящие в русском человеке ни больше ни меньше, как скучного инородца. У петербургской публики, в большинстве руководимой этими критиками, никогда не имел успеха Островский, и Гоголь уже не смешит её».
- Заметь: тогда ещё, в начале века иудеи захватили главную позицию: они объясняли книги, толковали писателей. Одним давали ярлык на княжение, других теснили в угол. В наше же время эти критики поднаторели, стали изощрённее - и можно ли после этого удивляться, что таких писателей, как Югов, Бубённов, Шевцов, для них вообще не существует. А не приехал бы я к тебе, ты бы и меня не знала.
- Ты был приятелям моего мужа.
- Да, приятелем был, но писателя такого вы не знали. А если и слышали, то с подачи этих же самых критиков.
- Как же печально сознавать, что мы относимся к поколению людей, кому всю жизнь морочили голову. И как трудно в этих условиях продираться к истине.
Постепенно после смерти Надежды Николаевны, с ней Иван Владимирович в мире и согласии прожил без малого сорок лет, он входил в прежний ритм работы. Много гулял в Удельном парке, на краю него мы живём, а потом что-нибудь читал или писал. Я заметила, что в голове он всегда носит какой либо план и из него создаёт главы или отрывки будущей книги. Какая это была книга, какой план - не говорил, но делал постоянно и в голове его мысли вертелись безпрерывно. Любил цитировать Павлова: если ты хочешь чего-нибудь достигнуть, ты должен трудиться ежедневно и всё время идти к одной единственной цели. Жизнь коротка, и её не хватит для одного дела, если, конечно, к этому делу относиться серьёзно.
И ещё часто говорил: в дело своё нужно вносить новизну и какой-нибудь большой и очень важный смысл.
Ложился спать в одиннадцать часов, но уже в три или четыре его на койке не было. Он шёл в другую комнату и садился за компьютер. С тех пор, как мы его приобрели, он с большим удовольствием работает на этой изумительной машине.
***
Книги моего мужа. Люция Шичко-Дроздова. Ч.1. (Текст 2 из 2)
ДОК: Книги моего мужа. Люция Шичко-Дроздова
Balamut-Chuma
https://disk.yandex.ru/i/nzBQLR_y6XT9RA
balamutchumag001@mail.ru
https://cloud.mail.ru/public/ziJt/fAnNYogxP
СОВЕТНИК: Разведённые мосты. Иван Дроздов
http://1-sovetnik.com/articles/article-1090.html
СОВЕТНИК: Духовный рост и развитие
http://1-sovetnik.com/articles.html#01
[Spoiler (click to open)]#Советник #Дроздов #плиний #иудей #тысяча #тысячу #помноженный #баламутчума
Советник,Дроздов,Плиний,иудей,тысяча,тысячу,помноженный,баламутчума