Ле-Фор, Жорж. Въ невесомыхъ мірахъ. ПУТЕШЕСТВIЕ НА ЛУНУ. НЕОБЫКНОВЕННЫЯ ПРИКЛЮЧЕНIЯ РУССКАГО УЧЕНАГО. С.-ПЕТЕРБУРГ Ъ. И з д а н і е П. П. С о й к и н а. 1891 Дозволено цензурою. С.-Петербургь, 2 Декабря 1890 г. Типографія Ц. II. Сойкина. Вознесенск. пр. 47.
Глава 10 Крѣпость Петервардейнъ.-Прибытіе узника.-Тюремщикъ.-Новая квартира Михаила Васильевича.-Въ больницѣ.-Плѣнный орёлъ.- Старый профессоръ превращается въ славянофила.-Радостное извѣстіе.-Вкусная бумага.-Тайна умирающаго.-Смерть Джуро Веговича.-День избавленія.-Отецъ и дочь.-«Драконъ! драконъ!»- Голосъ Гонтрана.-Поднятіѳ на воздухъ.-Странные шарики.-Взрывъ.-«Вперёдъ!»
На берегу многоводнаго Дуная, невдалекѣ отъ того мѣста, гдѣ впадаетъ въ послѣдній свѣтлая Тейса, орошающая своими водами равнины Вѳнгріи, - одиноко возвышается мрачная крѣпость. Построенная еще въ тѣ времена, когда янычары первыхъ султановъ свободно разгуливали съ огнемъ и мечёмъ по всей пограничной полосѣ Австрійской импѳріи, она до сихъ поръ сохранила угрюмый видъ, свойственный древнимъ замкамъ. Грозно поднимаются ея зубчатыя стѣны съ бойницами, хмуро смотрятся ея темныя башни въ водахъ Дуная... Такой видъ имѣетъ Петервардейнская цитадель, мѣсто заключенія несчастнаго Михаила Васильевича. Невольный ужасъ охватилъ стараго ученаго, когда за нимъ захлопнулась тяжелая дверь тюрьмы, - ему показалось, что онъ живымъ зарытъ въ могилу... Потрясенный всѣмъ пережитымъ, измученный допросами, изнуренный тяжелою дорогой - старикъ не выдержалъ: оставшись одинъ въ своемъ коморѣ, онъ бросился на грубую постель и отчаянно зарыдалъ... Долго плачъ несчастнаго оглашалъ мрачные своды каземата, наконецъ усталость взяла свое, и благодѣтельный сонъ смежилъ утомленные глаза узника. Скрипъ отпираемой двери лишь на слѣдующее утро разбудилъ отца Леночки. Въ камеру вошелъ тюремный сторожу отставной солдату родомъ сербъ. При взглядѣ на заключеннаго, въ его суровыхъ глазахъ показался проблескъ сострадапія. - Рус? - спросилъ опъ Михаила Васильевича. - Да. При этомъ отвѣтѣ усатое лицо инвалида прояснилось еще болѣе. - Не горюйте! - сказалъ онъ, крѣпко пожимая руку профессора, - что дѣлать? Горемъ дѣлу но поможешь... Со своей стороны радъ служить вамъ, чѣмъ могу, какъ братъ по крови. Съ этими словами сторожъ вышелъ. Его грубая ласка, - первая, какую увидѣлъ старый ученый со времени своего ареста, - немного ободрила Михаила Васильевича. Поднявшись съ жесткаго ложа, онъ сталъ осматривать свое новое жилище. Это была маленькая комнатка съ каменными сводами и каменнымъ-же поломъ. Бѣлый столъ, сломанный стулъ и грубая кровать составляли всю ея меблировку. Высоко надъ поломъ, въ стѣнѣ, было продѣлано узкое окно съ прочной желѣзпой рѣшеткой. Сквозь рѣшетку виднѣлся клочекъ синяго неба... Въ четырехъ стѣнахъ этой каморки и потекла для узника монотонная, одинокая жизнь. Дни тянулись за днями, одинъ былъ повтореніемъ другаго... Ни одпой книги, ни одного клочка бумаги... Единственнымъ занятіемъ для стараго ученаго было, - взобравшись на столъ, смотрѣть въ окно на шумныя волны Дуная и на голубое небо; единственнымъ развлеченіемъ - разговоръ со сторожемъ, старавшимся разогнать скуку узника разсказами о войнѣ 48-го, когда старый служака сражался съ мятежнымъ венгерцемъ подъ знаменами Елачича. Однако, несмотря на всѣ заботы инвалида, заключенный съ каждымъ днемъ хирѣлъ все болѣе и болѣе. Все чаще и чаще посѣщали его безотрадный думы о смерти, о судьбѣ несчастной дочери, о несбывшихся планахъ завоевать для науки небесные міры... Тоска и отчаяніе мало по малу прокрадывались въ сердце стараго ученаго, подтачивая его и безъ того слабыя, старческія силы. Однажды сторожъ, принесши въ камеру обѣдъ, увидѣлъ,что узникъ уже не въ силахъ подняться съ своего убогаго ложа. - Бѣдняга!-прошепталъ про себя старый солдатъ, смахивая слезу, выкатившуюся изъ глазъ. - Попробую упросить коменданта перевести его хоть въ больницу. Движимый состраданіемъ, добрый старикъ не замедлилъ исполнить свое намѣреніе. Нѣмецъ-комендантъ, хотя и не безъ ворчанія, но согласился, и четверо дюжихъ служителей перенесли ослабѣвшаго арестанта въ больничный покой.
Мрачная тюремпая больница показалась Михаилу Васильевичу раемъ въ сравненіи съ его душнымъ, темнымъ казематомъ. Здѣсь, по крайней мѣрѣ, онъ могъ иногда подышать свѣжимъ воздухомъ. такъ какъ больнымъ позволялось прогуливаться по двору крѣпости. Здѣсь онъ былъ не одинъ, а среди другихъ людей, съ коими можно было обмѣняться мыслями... Изъ всѣхъ своихъ товарищей по несчастью старый профессоръ особонно сошелся съ однимъ. Джуро Беговичъ, - такъ звали арестанта, - былъ изъ числа тѣхъ босняковъ, кои съ оружіемъ въ рукахъ защищали свою Родину, отъ австрійскаго нашествія. Израненный въ схваткѣ съ врагомъ, онъ былъ захваченъ въ плѣнъ и только по счастливой случайности избѣгъ разстрѣлянія. Однако отъ этого не лучше стало плѣннику: вмѣсто скорой смерти, онъ былъ осужденъ вѣчно томиться въ неволѣ. Свободный горецъ не могъ перенести цѣпей и медленно чахъ въ казематѣ Петервардойна. Когда старый ученый познакомился съ нимъ, - это былъ уже ходячій скелетъ. Только въ черныхъ, полныхъ неукротимаго огня, глазахъ виднѣлась еще жизнь. Но то были послѣднія вспышки потухавшей лампады: могила, видимо, ждала свою жертву. Смотря на несчастнаго, Михаилъ Васильевичъ позабылъ о своомъ собственном горѣ и всѣми силами старался утѣшить больнаго. Онъ разсказывалъ ему о своей Родинѣ, великой Россіи, о могущоствѣ Вѣлаго Царя, о сочувствіи. какое питаетъ русскій народъ къ своимъ младшимъ братьямъ, Славянамъ - и эти разсказы, подобно цѣлобному бальзаму, успокаивали скорбное сердце патріота. и онъ мечталъ. вмѣстѣ со своимъ русскимъ другомъ, о лучшихъ дняхъ для сербскаго народа. Старый сторожъ часто навѣщалъ своего узника и но рѣдко прислушивался къ этимъ бесѣдамъ. Сдерживаемый долгомъ службы, онъ самъ не говорилъ ни слова, но нерѣдко при разсказахъ о былой силѣ славянства, его глаза загорались воодушевленіемъ и гордостью. Къ Михаилу Васильевичу онъ сталъ относиться съ братскою нѣжностью и всякій разъ, какъ посѣщалъ его въ больницѣ, приносилъ старому ученому какое-нибудь простое лакомство, - при больничной овсянкѣ для нашего героя это было весьма кстати. Однажды утромъ, когда всѣ больные еще спали, инвалидъ на - ципочкахъ вошелъ въ палату и, разбудивъ Михаила Васильевича, съ таинственнымъ видомъ сунулъ ему въ руки небольшой бѣлый хлѣбецъ, затѣмъ поспѣшно удалился, не говоря ни слова. Изумленный загадочнымъ поведеніемъ старика, больной съ недоумѣніемъ вертѣлъ хлѣбъ въ рукахъ, - это была обыкновенная небольшая булка, съ виду не представлявшая ничего особеннаго... Наконецъ, старый профессоръ рѣшилъ позавтракать ею. но каково-же было его изумлоніе, когда, разломивъ булку, онъ нашелъ посрединѣ ея сложенную вчетверо записку. Дрожащими руками онъ развернулъ бумажку и прочелъ на ней слѣдующее: „Спѣшимъ къ вамъ на помощь. 5 августа будемъ въ Лотервардейнѣ. Прилетимъ по воздуху. Г. Фламмаріонь“. Пробѣжавъ эти строки, Михаилъ Васильевичъ принужденъ былъ собрать всю силу воли, чтобы удержаться отъ радостнаго крика. Къ нему спѣшать на помощь! Онъ будетъ спасенъ! Онъ снова будетъ свободенъ! Поистипѣ невѣроятно! Старый ученый, не вѣря глазамъ, нѣсколько разъ перечитывалъ записку... Но нѣтъ - въ ней очень разборчиво было написано, что именно 5 августа будетъ днемъ избавленія... и подписано очень четко: „Фламмаріонъ“. Ахъ, добрый, великодушный спаситель!... Какъ радъ былъ въ эту минуту отецъ Леночки, что его дочь полюбила такого человѣка, какъ графъ... Однако хладнокровіо мало по малу возвратилось къ Михаилу Васильевичу... Больные уже начали просыпаться, необходимо было скорѣе уничтожить записку... Недолго думая, старый ученый сунулъ ее назадъ въ булку и сталъ съ аппетитомъ кушать послѣднюю, какъ ни въ чемъ не бывало... Съ этого утра узникъ почувствовалъ себя словно помолодѣвшимъ и съ нетѳрпѣніемъ сталъ ждать назначеннаго срока. Здоровье еге быстро поправлялось, такъ что профессоръ рѣшился притворяться предъ докторомъ, чтобы тотъ не выписалъ его изъ больницы ранѣе 5 августа обратно въ казематъ. Наиротивъ, его несчастный сосѣдъ шелъ быстрыми шагами къ могилѣ. Жизнь угасала въ больномъ Джуро съ каждымъ днемъ. Прикованный къ постели, отъ слабости онъ не могъ даже говорить и лишь полными признательности взглядами благодарилъ Михаила Васильевича за его нѣжныя попеченія. Въ ночь на первое августа спавшій крѣпкимъ сномъ отецъ Леночки вдругъ почувствовалъ, что чья-то холодная рука судорожно сжала его плечо. Приподнявшись, онъ увидѣлъ при мерцающомъ свѣтѣ ночника, что блѣдный какъ смерть, боснякъ стоитъ у его кровати. Быстро вскочивъ и думая, что несчастный находится въ бреду, Михаилъ Васильевичъ хотѣлъ уложить его въ постель, какъ едва слышный хриплый шопотъ достигъ его слуха: - Братъ!... другъ!.. умираю!... Полпый сострадаяія, старый ученый хотѣлъ успокоить несчастная, но тотъ остановилъ его слабымъ движеніемъ руки. - Наклони свое ухо!.. - прошепталъ онъ. - Тамъ... на Родинѣ... въ Динарахъ... около Невосинья... Чрвлена-гора... на верншнѣ... подъ камнями... золото... много золота... возьми его... Прощай!.. Тутъ умирающій замолкъ. Затѣмъ, усиливаясь сдѣлать холодѣющей рукою крестное знаменіо, онъ произнесъ. - Да живіо велика Руссія? Да живіо српски народъ! -и съ этими словами мертвымъ упалъ на постель. Михаилъ Васильевичъ безъ сна провелъ всю ночь около мертвеца. Наутро пришедшіе больничные служители вынесли изъ палаты бездыханное тѣло покойника. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Наконецъ насталъ желанный день свободы, наступило 5 августа. Рано утромъ поднялся Михаилъ Васильевичъ съ постели и съ нетерпѣніемъ сталъ ожидать того времени, когда выведутъ больныхъ гулять... Два часа до завтрака показались ему цѣлыми днями. Но вотъ прозвонилъ звонокъ, приглашая больныхъ на завтракъ. По окончаніи его, узники построились попарно и, въ сопровожденiи надзирателя и нѣсколькихъ сторожей, вышли на широісій дворъ плацдармъ цитадели. Сюда позволялось въ опредѣленные часы приходить окрестнымъ поселянамъ, послѣ тщатольнаго обыска, - для продажи заключенным и сторожамъ деревенскихъ про- дуктовъ. Толпа поселянъ, мущинъ и женщинъ, стояла и въ этотъ день на дворѣ крѣпости. Въ тотъ моментъ, когда заключенные приблизились къ ней, изъ числа женщинъ выдѣлилась молодая дѣвушка въ праздничномъ костюмѣ венгерской крестьянки. Всматриваясь въ толпу узниковъ, она искала кого-то глазами...
Разсѣянный взглядъ стараго ученаго упалъ на молодую поселянку. - Леночка! - вскричалъ онъ, не вѣря своимъ глазамъ. - Папа, дорогой папа!? - отозвалась дѣвушка и кинулась въ объятія отца... Всѣ съ любопытствомъ смотрѣли на эту сцену, пока надзиратель не положилъ ой конецъ. - № 72! - грубо крикнулъ онъ, подходя. - Это твоя дочь! Михаилъ Васильевичъ утвердительпо кивнулъ головою. - А, вотъ какъ!... Пореодѣваніе!...-закричалъ тюремщикъ. - Обоихъ въ тюрьму!.. Взять ихъ!.. - приказалъ онъ сторожамъ. Сжавъ въ объятіяхъ близкую къ обмороку Леночку, старый ученый приготовился съ отчаяніемъ защищать ее... Въ это мгновеніе страшный крикъ раздался въ толпѣ... Всѣ подняли глаза вверхъ и окамепѣли отъ изумленія: надъ самою крѣпостыо въ сіяющей лазури неба царила словно гигантская птица, быстро спускаясь внизъ, прямо на толпу... - Драконъ!.. Драконъ!.. - въ ужасѣ закричали суевѣрные крестьяне, бросаясь въ разсыпную... Ихъ примѣру послѣдовали арестанты и сторожа... Михаилъ Васильевичъ съ дочерью остались одни посрединѣ двора, съ любопытствомъ наблюдая странный феноменъ. - Это они!.. Это Гонтранъ со своимъ другомъ!.. - вдругъ вскричала, задыхаясь отъ радости, дѣвушка. Между тѣмъ странный аппаратъ спускался все ниже и ниже и наконецъ остановился въ 10 - 12 саженяхъ отъ земли, чрезвычайно походя въ этомъ положеніи на огромная орла съ распростертыми крыльями. - Михаилъ Васильевичъ!... Берегитесь!.. Ловите!.. - раздался громкій голосъ, какъ будто раздававшійся съ неба. Въ то же мгновеніе съ аппарата спустился канатъ съ привязанною на концѣ горизонтально палкою. - Садитесь!.. Садитесь!.. Скорѣе!.. - кричалъ тотъ же загадочный голосъ, въ коемъ старый ученый узналъ голосъ графа Фламмаріона. Схвативъ на руки дочь, Михаилъ Васильевичъ бросился къ канату, сѣлъ на палку,-и невѣроятпая сила стала быстро поднимать ихъ въ воздухъ... И было пора уже: увидѣвъ, въ чемъ дѣло, караульные солдаты бѣжали съ ружьями на перевѣсъ къ мѣсту происшествія... Но когда они подоспѣли туда, бѣглецы были уже высоко... Видя, что жертва ускользаетъ, они стали стрѣлять... Одна изъ пуль попала въ плечо профессора, кой испустилъ крикъ боли. Къ счастію, онъ настолько сохранилъ самообладаніе, что не вынустилъ изъ рукъ Леночку. Видя опасность, Гонтранъ и его пріятель напрягли всѣ силы, и скоро бѣглецы очутились на площадкѣ аэроплана. Громкое ура! вырвалось изъ груди воздухоплавателей.
Между тѣмъ снизу свистѣли пули, направленныя на смѣльчаковъ. Г. Сломка былъ принуждонъ принять мѣры. чтобы выстрѣлы не изрѣшстили матеріи аппарата. Доставъ изъ ящика, нѣсволько блостящихъ моталличо- скихъ щариковъ, опъ бросилъ ихъ въ толпу преслѣдователей... Раздался ужасающій взрывъ, и густой дымъ облакомъ окуталъ толпу... Когда дымъ разсѣялся, на изрытой землѣ лежали въ конвульсіяхъ окровавленные враги... Прочіе въ ужасѣ спѣшили укрыться. Впередъ! - скомандовалъ тогда инженеръ. Лопасти винтовъ быстрѣе завертѣлись, и аппаратъ плавно сталъ подниматься въ вышину. Черезъ десять минутъ дома Петервардейна казались воздухоплавателямъ небольшими пятнами, а люди - черными точками. Затѣмъ весь городъ слился въ одно сѣрое пятно, опоясанное серебряной полоскою Дуная. На этой высотѣ аэропланъ снова остановился.