Игорь
На третьем этаже у нас живет чувак - такой осколок эпохи. Бритый, пьяный, с цепью, в спортивном костюме, без определенных занятий и со смутными разборками. Год назад он сломал ногу и ходил на костылях, что не мешало ему напиваться, забывать код от подъезда и стучать в наше окно - ближайшее к двери. В апреле он ходил с палочкой, а теперь окреп и все хорошо. Его зовут Игорь.
От радости (наверно) он стал общительным донельзя, и теперь все время торчит под окнами с друзьями и бутылками. Там еще есть такая девушка с оплывшим слегка лицом, не знаю, сколько ей лет. Я бы, наверно, сказала, что двадцать пять, но, с одной стороны, она выглядит гораздо старше меня, а с другой - несоизмеримо моложе, не знаю, сколько ей лет. Она несколько раз в день приходит под окна и орет:
- Игаааааарь!
Как раньше, как в детстве, я помню - толпа мальчишек (мне показалось - человек пятьдесят, мне было 3 года) собралась под нашим окном, у них был футбольный мяч и они орали. А бабушка выглянула и сказала:
- Сейчас водой оболью.
И они разбежались.
Вот и эта орет, как пятьдесят мальчишек:
- Игааааааарь!
А потом кричит, например, что ее в мусарню забирали, в мусарне была, ты что не знал?
И вчера ночью тоже:
- Игааааааарь!
А времени - часа два, наверно, или может, начало второго, я только легла, смотрю на занавески, не могу успокоиться, такое лето.
- Игааааааарь!
И думаю - ну вот чтоб тебя, тут же полно народу. И смутно сожалею об отсутствии какого-нибудь гипотетического бессонного и агрессивного человека, с перекошенным лицом, с плечами, не влезающими в дверь, мало ли кто у нас бывает.
Но тут - в ответ - кто-то выходит на балкон и начинает поливать ее матом - трехэтажным, пятиэтажным. У нее голос наглый и сиплый, спитой, а у него уверенный и противный, с эдакой ноткой, которая бывает только у людей, которые матом вообще разговаривают, но тут именно ругаются, с удовольствием. Она пыталась что-то отвечать, но с таким голосом вряд ли что можно поделать, только если очень яростно орать. И ушла, чуть-чуть попрепиравшись.
Не слышала такого мата с тех пор, как мы с Озеровой вздумали сесть на лавочку, и явился старичок и стал на нас кричать. Все продолжалось какое-то время - мы не хотим уходить, мы не хотим ругаться, он чуть ли не замахивается, и приходит молодой парень в прозрачной майке и тренировочных штанах, волочит за руку ребенка (а тот волочит машину на веревочке) и обкладывает старичка так, что у нас уши заложило (а мы - того, лингвисты). Удивляюсь всегда могучей силе языка.
От радости (наверно) он стал общительным донельзя, и теперь все время торчит под окнами с друзьями и бутылками. Там еще есть такая девушка с оплывшим слегка лицом, не знаю, сколько ей лет. Я бы, наверно, сказала, что двадцать пять, но, с одной стороны, она выглядит гораздо старше меня, а с другой - несоизмеримо моложе, не знаю, сколько ей лет. Она несколько раз в день приходит под окна и орет:
- Игаааааарь!
Как раньше, как в детстве, я помню - толпа мальчишек (мне показалось - человек пятьдесят, мне было 3 года) собралась под нашим окном, у них был футбольный мяч и они орали. А бабушка выглянула и сказала:
- Сейчас водой оболью.
И они разбежались.
Вот и эта орет, как пятьдесят мальчишек:
- Игааааааарь!
А потом кричит, например, что ее в мусарню забирали, в мусарне была, ты что не знал?
И вчера ночью тоже:
- Игааааааарь!
А времени - часа два, наверно, или может, начало второго, я только легла, смотрю на занавески, не могу успокоиться, такое лето.
- Игааааааарь!
И думаю - ну вот чтоб тебя, тут же полно народу. И смутно сожалею об отсутствии какого-нибудь гипотетического бессонного и агрессивного человека, с перекошенным лицом, с плечами, не влезающими в дверь, мало ли кто у нас бывает.
Но тут - в ответ - кто-то выходит на балкон и начинает поливать ее матом - трехэтажным, пятиэтажным. У нее голос наглый и сиплый, спитой, а у него уверенный и противный, с эдакой ноткой, которая бывает только у людей, которые матом вообще разговаривают, но тут именно ругаются, с удовольствием. Она пыталась что-то отвечать, но с таким голосом вряд ли что можно поделать, только если очень яростно орать. И ушла, чуть-чуть попрепиравшись.
Не слышала такого мата с тех пор, как мы с Озеровой вздумали сесть на лавочку, и явился старичок и стал на нас кричать. Все продолжалось какое-то время - мы не хотим уходить, мы не хотим ругаться, он чуть ли не замахивается, и приходит молодой парень в прозрачной майке и тренировочных штанах, волочит за руку ребенка (а тот волочит машину на веревочке) и обкладывает старичка так, что у нас уши заложило (а мы - того, лингвисты). Удивляюсь всегда могучей силе языка.