Русский эрос
Однажды утром в студёную зимнюю пору на клирос питерского подворья N-ского монастыря зашёл трудник Пашка и позвал меня с собой за продуктами для трапезной. Он совершал такие поездки на монастырском автобусе примерно дважды в неделю, но в этот раз остался без помощника. А где же замену найти, как не на клиросе? Зимой 1993 года порядки на подворье были такие: клирос - послушание несерьёзное, литургию и вдвоём можно спеть, а еду и гуманитарную помощь разгружать - дело святое, свистать всех наверх!
Мы с Пашкой были сверстники, по 17 лет, но очень разные. Я был суровым замоленным юношей с "типично монашеской внешностью", как заявила келейница старца Николая Гурьянова, недовольная моим желанием вернуться в мир. Бредил знаменным пением, не расставался с лестовкой и каждый вечер тайком молился по старообрядческому каноннику. Отрастил первую бородку и длинные волосы, которые убирал в хвост. Пашка выглядел года на три старше и не походил на послушника ни буйными кудрями, ни развязными манерами. Монастырская жизнь его явно тяготила, он часто жаловался на блудные помыслы и ныл, что хочет вернуться домой и "найти себе девку". В конце концов Пашу с подворья выгнали, и до сих пор не понимаю, что он там вообще забыл. Наверно, дома жилось совсем хреново.
Почти безвылазно просидев в монастыре полгода, я отвык от житейских бурь. Паша же постоянно разъезжал по складам и продуктовым базам, и русский стиль общения был ему не в диковинку. В этих заведениях матом не ругались - на нём разговаривали. Но это было далеко не самое суровое испытание, ожидавшее в тот день двух N-ских трудников...
- Бля-адь! Люба, ты только посмотри, кто к нам приехал! Святые нахуй! - роскошная кустодиевская дама в поношенном ватнике медленно перевела глаза с документов на нас. - Вы что, правда монахи?
- Да нет, мать, - осклабился Пашка. - Мы простые трудники, нам пока всё можно.
Люба и ещё две здоровенные тётки лет за сорок прибежали поглядеть на необычных покупателей.
- Да как же так, вы ж совсем молодые! Неужели у вас баб нет?
Я вздохнул и начал перебирать лестовку.
- Ну что пристали, все мы не без греха! - опять отшутился Пашка, ущипнув Любу за пышный усест. - Хватит болтать, времени мало. Так, смотрите: картошки 200 кило... Яблок - 60 кило...
- А друг твой совсем не такой, как ты, - задумчиво сказала начальница, подписывая документы. Она оперлась головой на руку, а отвисшей грудью десятого размера - на стол, и наградила меня долгим испытующим взглядом. - Такой серьё-озный... Такой красивый - и без бабы, ну ёб же ж твою мать! Бе-едненький! (Почти всхлип, совсем как у Захаровой в фильме "Формула любви".) Вот тебе яблочко.
Под хохот Пашки я принял подарок, как Адам - запретный плод из рук Евы, чувствуя себя в совершенно дурацком положении. Только несколько лет спустя, окончательно избавившись от церковного дурмана, я смог оценить искреннее сочувствие и природную мудрость этой простой русской бабы. Наверно, это была "прямая передача" в стиле дзогчен, ведь именно с тех пор мне больше всего нравятся женщины типа "визьмэш в рукы - маеш вещь". :)
Мы с Пашкой были сверстники, по 17 лет, но очень разные. Я был суровым замоленным юношей с "типично монашеской внешностью", как заявила келейница старца Николая Гурьянова, недовольная моим желанием вернуться в мир. Бредил знаменным пением, не расставался с лестовкой и каждый вечер тайком молился по старообрядческому каноннику. Отрастил первую бородку и длинные волосы, которые убирал в хвост. Пашка выглядел года на три старше и не походил на послушника ни буйными кудрями, ни развязными манерами. Монастырская жизнь его явно тяготила, он часто жаловался на блудные помыслы и ныл, что хочет вернуться домой и "найти себе девку". В конце концов Пашу с подворья выгнали, и до сих пор не понимаю, что он там вообще забыл. Наверно, дома жилось совсем хреново.
Почти безвылазно просидев в монастыре полгода, я отвык от житейских бурь. Паша же постоянно разъезжал по складам и продуктовым базам, и русский стиль общения был ему не в диковинку. В этих заведениях матом не ругались - на нём разговаривали. Но это было далеко не самое суровое испытание, ожидавшее в тот день двух N-ских трудников...
- Бля-адь! Люба, ты только посмотри, кто к нам приехал! Святые нахуй! - роскошная кустодиевская дама в поношенном ватнике медленно перевела глаза с документов на нас. - Вы что, правда монахи?
- Да нет, мать, - осклабился Пашка. - Мы простые трудники, нам пока всё можно.
Люба и ещё две здоровенные тётки лет за сорок прибежали поглядеть на необычных покупателей.
- Да как же так, вы ж совсем молодые! Неужели у вас баб нет?
Я вздохнул и начал перебирать лестовку.
- Ну что пристали, все мы не без греха! - опять отшутился Пашка, ущипнув Любу за пышный усест. - Хватит болтать, времени мало. Так, смотрите: картошки 200 кило... Яблок - 60 кило...
- А друг твой совсем не такой, как ты, - задумчиво сказала начальница, подписывая документы. Она оперлась головой на руку, а отвисшей грудью десятого размера - на стол, и наградила меня долгим испытующим взглядом. - Такой серьё-озный... Такой красивый - и без бабы, ну ёб же ж твою мать! Бе-едненький! (Почти всхлип, совсем как у Захаровой в фильме "Формула любви".) Вот тебе яблочко.
Под хохот Пашки я принял подарок, как Адам - запретный плод из рук Евы, чувствуя себя в совершенно дурацком положении. Только несколько лет спустя, окончательно избавившись от церковного дурмана, я смог оценить искреннее сочувствие и природную мудрость этой простой русской бабы. Наверно, это была "прямая передача" в стиле дзогчен, ведь именно с тех пор мне больше всего нравятся женщины типа "визьмэш в рукы - маеш вещь". :)