из контакта
Обычно такие тексты пропускаю, не читая. но этот прям зацепил. Потому что про меня.
Нет большей напасти для человека, чем родительская любовь
Настоящая. Слепая. Маниакальная. Позвони-домой-а-то-я-не-я. Большинство
неприятностей бьют индивидуума снаружи, и только эта разъедает изнутри
ежедневно, в самом податливом возрасте. Даже тюрьма, сума и армия
деформируют личность не больше, чем ежедневное требование надеть шарф.
Съешь морковку. Съешь яблочко. Чайку не хочешь? Через час будем обедать.
Через полчаса будем обедать. Через 15 минут будем обедать. Где ты
ходишь, мой руки. Только не поздно. А Миша не у вас? А во сколько он
выехал? А шапку он надел? Она вышла замуж? Так ты из-за этого только?
Она тебя не стоит, глупая провинциальная девочка. Почему ты на меня все
время орешь? Я тебя провожу. Я тебя встречу. Тебе пора спать. На улице
холодно. Запрись как следует. Опусти уши. Не печатай это, я боюсь. Не
пей сырую воду, не пей сырую воду, не пей сырую воду.
Твоя
мамахен носится по кварталу в тапочках, ищет тебя? Спасибо, я так и
думал, дай сигарету. «Главное, со всем соглашаться, учил товарищ по
несчастью. Звонит вечером друг с вокзала: встречай. Одеваешься. Выходят в
прихожую, говорят: никуда не пойдешь, поздно. Хорошо, никуда не пойду.
Раздеваешься. Уходят. Опять одеваешься и быстро уходишь, не обращая
внимания на крики на лестнице». Он неврастеник, мой друг. Боксер и
неврастеник. Дикое сочетание.
Три года живет в Германии без
родителей, со своей семьей, и все еще неврастеник. Любит «Прирожденных
убийц». Я его понимаю. Людям не видавшим понять не дано. Они легки и
снисходительны. Когда им говоришь, что собственный дедуля тяжело больной
психопат, потому что через пять минут после звонка едущей домой
сорокалетней дочери вперивается в дверной глазок и пятьдесят минут стоит
столбом, они наставительно говорят, что вот, когда у тебя будут свои
дети, тогда ты поймешь. Они просто счастливые дураки. К ним, в сорок лет
зашедшим к соседке покурить-покалякать, ни разу не являлся 65-летний
отец и не уводил за руку домой, потому что уже поздно.
Они наивно смеются и предлагают, в крайнем случае, разменять квартиру.
Им
невдомек, что человек, видавший лихо родительской любви, не умеет
разменивать квартиру. Дай Бог, чтоб он умел хотя бы за нее платить. Он
вообще ничего не умеет. Принимать решения. Принимать похвалу. Жить
вместе. Приспосабливаться. Уступать. Держать дистанцию. Давать в морду.
Покупать. Чинить. Отвечать. От ужаса перед миром он ненавидит людей
гораздо сильнее, чем они того заслуживают.
Внешняя любовь для
него наркотик, который он всегда получал бесплатно и здорово подсел.
Наркотическая зависимость прогрессирует, истерической маминой любви уже
недостает, нужны сильные галлюциногены, а их за так не дают. А любить
он, между прочим, тоже не умеет, потому что для любви всегда нужна
дистанция, а он зацелованный с детства, да и отдавать не привык, да к
тому же знает, как обременительна любовь для ее объекта, и инстинктивно
старается не напрягать симпатичных ему людей. Начинаются метания между
«я червь» и «я бог», мучительные думы, рефлексия, взгляд на себя со
стороны, который не может не усугублять. Когда в дорогом ресторане
представляешь себя чужими глазами, немедленно начинает дрожать рука, и
все падает с вилки.
Взрослый любимый ребенок это наследный принц, которого гуманно отпустили
жить после того, как папе отрубили голову.
Лучшеб не отпускали. Лучше добить сразу. Сочетание тирана и младенца в одной
душе надежно отрезает человека от человечества. Дальше маминой помощи
уже не надо: одиночество точит и портит принца самостоятельно; трагедия
его уже самоналажена, он способен воспроизводить ее сам. Впрочем, если
мама еще не умерла, она всегда найдет время позвонить и спросить, что он
сегодня кушал и куда запропастился вчера. Это давно уже стало бичом
целых наций. Вернувшийся из Израиля друг рассказывал, что там выросло
целое поколение вечных недорослей детей тех, кого миновал погром и
крематорий. Детей, которым никогда не стать взрослыми, потому что им до
старости будут внушать, что они похудели, и не пускать на улицу, потому
что там собаки, машины и преступники
Тема Нет большей напасти для
человека, чем родительская любовь.Слепая. МаниакальнаяНет большей
напасти для человека, чем родительская любовь.Слепая. Маниакальная.
Иногда я думаю - какого черта я поперлась в Новгород на целых 6 лет? Все равно ведь архитектора из меня не вышло. А все-таки, не случись этого- так и осталась бы растением. Сестра вот поздновато отпочковалась. Мне очень стыдно за то, что я толком не могу общаться с мамой. Вроде как должна быть за все благодарна и т.д. и т.п..... мне тяжело разговаривать с ней по телефону. Еще тяжелее приезжать. "Рита, что это за страшные кроссовки на тебе? немедленно пойдем на рынок покупать новые! Это не обсуждается, ходишь как чучело. И куртку эту сними, на вот мою пока одень. Я с тобой в таком виде никуда не пойду. И почему ты не красишься больше? раньше ведь стрелки аж до ушей рисовала, совсем за собой не следишь! что ты сегодня ела? один салат? ну и что, что с майонезом, все равно это не еда!" Мне стыдно. я приезжаю максимум на 3 дня.
Нет большей напасти для человека, чем родительская любовь
Настоящая. Слепая. Маниакальная. Позвони-домой-а-то-я-не-я. Большинство
неприятностей бьют индивидуума снаружи, и только эта разъедает изнутри
ежедневно, в самом податливом возрасте. Даже тюрьма, сума и армия
деформируют личность не больше, чем ежедневное требование надеть шарф.
Съешь морковку. Съешь яблочко. Чайку не хочешь? Через час будем обедать.
Через полчаса будем обедать. Через 15 минут будем обедать. Где ты
ходишь, мой руки. Только не поздно. А Миша не у вас? А во сколько он
выехал? А шапку он надел? Она вышла замуж? Так ты из-за этого только?
Она тебя не стоит, глупая провинциальная девочка. Почему ты на меня все
время орешь? Я тебя провожу. Я тебя встречу. Тебе пора спать. На улице
холодно. Запрись как следует. Опусти уши. Не печатай это, я боюсь. Не
пей сырую воду, не пей сырую воду, не пей сырую воду.
Твоя
мамахен носится по кварталу в тапочках, ищет тебя? Спасибо, я так и
думал, дай сигарету. «Главное, со всем соглашаться, учил товарищ по
несчастью. Звонит вечером друг с вокзала: встречай. Одеваешься. Выходят в
прихожую, говорят: никуда не пойдешь, поздно. Хорошо, никуда не пойду.
Раздеваешься. Уходят. Опять одеваешься и быстро уходишь, не обращая
внимания на крики на лестнице». Он неврастеник, мой друг. Боксер и
неврастеник. Дикое сочетание.
Три года живет в Германии без
родителей, со своей семьей, и все еще неврастеник. Любит «Прирожденных
убийц». Я его понимаю. Людям не видавшим понять не дано. Они легки и
снисходительны. Когда им говоришь, что собственный дедуля тяжело больной
психопат, потому что через пять минут после звонка едущей домой
сорокалетней дочери вперивается в дверной глазок и пятьдесят минут стоит
столбом, они наставительно говорят, что вот, когда у тебя будут свои
дети, тогда ты поймешь. Они просто счастливые дураки. К ним, в сорок лет
зашедшим к соседке покурить-покалякать, ни разу не являлся 65-летний
отец и не уводил за руку домой, потому что уже поздно.
Они наивно смеются и предлагают, в крайнем случае, разменять квартиру.
Им
невдомек, что человек, видавший лихо родительской любви, не умеет
разменивать квартиру. Дай Бог, чтоб он умел хотя бы за нее платить. Он
вообще ничего не умеет. Принимать решения. Принимать похвалу. Жить
вместе. Приспосабливаться. Уступать. Держать дистанцию. Давать в морду.
Покупать. Чинить. Отвечать. От ужаса перед миром он ненавидит людей
гораздо сильнее, чем они того заслуживают.
Внешняя любовь для
него наркотик, который он всегда получал бесплатно и здорово подсел.
Наркотическая зависимость прогрессирует, истерической маминой любви уже
недостает, нужны сильные галлюциногены, а их за так не дают. А любить
он, между прочим, тоже не умеет, потому что для любви всегда нужна
дистанция, а он зацелованный с детства, да и отдавать не привык, да к
тому же знает, как обременительна любовь для ее объекта, и инстинктивно
старается не напрягать симпатичных ему людей. Начинаются метания между
«я червь» и «я бог», мучительные думы, рефлексия, взгляд на себя со
стороны, который не может не усугублять. Когда в дорогом ресторане
представляешь себя чужими глазами, немедленно начинает дрожать рука, и
все падает с вилки.
Взрослый любимый ребенок это наследный принц, которого гуманно отпустили
жить после того, как папе отрубили голову.
Лучшеб не отпускали. Лучше добить сразу. Сочетание тирана и младенца в одной
душе надежно отрезает человека от человечества. Дальше маминой помощи
уже не надо: одиночество точит и портит принца самостоятельно; трагедия
его уже самоналажена, он способен воспроизводить ее сам. Впрочем, если
мама еще не умерла, она всегда найдет время позвонить и спросить, что он
сегодня кушал и куда запропастился вчера. Это давно уже стало бичом
целых наций. Вернувшийся из Израиля друг рассказывал, что там выросло
целое поколение вечных недорослей детей тех, кого миновал погром и
крематорий. Детей, которым никогда не стать взрослыми, потому что им до
старости будут внушать, что они похудели, и не пускать на улицу, потому
что там собаки, машины и преступники
Тема Нет большей напасти для
человека, чем родительская любовь.Слепая. МаниакальнаяНет большей
напасти для человека, чем родительская любовь.Слепая. Маниакальная.
Иногда я думаю - какого черта я поперлась в Новгород на целых 6 лет? Все равно ведь архитектора из меня не вышло. А все-таки, не случись этого- так и осталась бы растением. Сестра вот поздновато отпочковалась. Мне очень стыдно за то, что я толком не могу общаться с мамой. Вроде как должна быть за все благодарна и т.д. и т.п..... мне тяжело разговаривать с ней по телефону. Еще тяжелее приезжать. "Рита, что это за страшные кроссовки на тебе? немедленно пойдем на рынок покупать новые! Это не обсуждается, ходишь как чучело. И куртку эту сними, на вот мою пока одень. Я с тобой в таком виде никуда не пойду. И почему ты не красишься больше? раньше ведь стрелки аж до ушей рисовала, совсем за собой не следишь! что ты сегодня ела? один салат? ну и что, что с майонезом, все равно это не еда!" Мне стыдно. я приезжаю максимум на 3 дня.