"- А вот, - рассказывал мне когда-то Дубинин, - у меня ручной барсук был, ну и затейник. До того ко мне привык, прямо не идет от меня, но погладить если его захочешь - кусается. Кусается не дай бог как, зубы - беда.
Что же вы думаете, какой это зверь? Человеку он ничего не верит и собаку мою - сеттерок такой был у меня - заметьте, испортил вот как.
Значит, живет это он у меня и все себя чистит; такой чистюга, как кошка, ну вот прямо барин. Сделал он себе нору под крыльцом, вот тут, - показал Дубинин на дверь, - и все туда тащит, и у собаки ворует, и все себе.
Поглядел это я в его нору без него, чудеса прямо: в норе-то вроде комнаты, чисто и полки из земли, и лежат там чередом, как в овощной лавке, орехи и баранки, мятный пряник и хлеб, и лекарство мое в капсюльках. Я-то думаю - куда лекарствие делось, а он своровал. И тащит он все крадучи, а показывает, будто ест.
Так вот, собака у меня была, сеттерок, он у барсука и перенял все тащить себе, тоже прячет под сарай, все носом зарывает на случай - не верит человеку, что прокормит его, не надеется. Вот он ей, собаке, какое в душу горе вложил. Сказал, значит: «Не надейся на человека, он тебя с голоду уморит, погоди». И заметьте - собака Трезор другая стала, скушная. Вот это какой сукин сын, барсук, был.
Я сам думать стал, тоже смотрю, хотел рубашку сшить - нет, думаю, погожу, ситец припрятал. Стучит прохожий в окно, христа ради, значит, просит. Бывало, дашь краюху, а вспомнишь барсука - жалко станет. Говорю: «Бог подаст».
- Барсукам без этого никак нельзя, это они на зиму запасаются, а то с голоду помрут, - заметил мой приятель Коля Хитров.
- Да, это правильно, - согласился рассеянно Дубинин. - Им никак нельзя, тварь такая. На бога надейся, а сам не плошай. Как у людев..."
Константин Алексеевич Коровин