(no subject)
Вчера после работы мы с Маринкой долго гуляли. С Васильевского через Дворцовый, на Конюшенную и к Марсову полю, через Фонтанку на Соляной переулок (дивное место), по Литейному на Невский и обратно на Васильевский. Мы завели случайную привычку к долгим пешим прогулкам по городу именно по понедельникам. Видели несколько очень красивых и совершенно неизвестных нам ранее домов, а еще много безумных объявлений в витринах. Больше всего порадовало: «Распродажа. Майки, футболки, халаты, трусы. ГИГАНТЫ». Трусы-гиганты. Чудо!
А вечером я оказалась дома одна. Бабушка вот уже неделю в отъезде, мама должна вернуться позже. Я полила цветы и стала что-то из вещей раскладывать по местам. Открыла шкафчик с бабушкиной одеждой, чтобы сложить туда постиранные полотенца. И заметила стопки аккуратно упакованных в пленку и перевязанных тонкими веревочками бумаг. Мне стало интересно. Я присела перед шкафом и достала одну связку. Аккуратно развернула, под пленкой оказалась старая пожелтевшая папка. А в ней - письма. Ровным почерком на синей бумаге. Датированные 1958 годом. И я сразу поняла, что это письма моего дедушки. Письма, которым полсотни лет. Письма, которые бабушка и дедушка писали друг другу, будучи еще неженатыми и совсем молодыми. Письма, которые бабушка хранит десятилетиями.
Я не стала читать. Я сложила все обратно и бережно завернула. Еще настанет когда-нибудь день, когда все эти письма окажутся в моих руках. Когда больше некому станет их хранить. И тогда я перечитаю их одно за другим. Только очень хочется, чтобы это было нескоро. Пусть чем дальше этот день, тем лучше. От от одной этой мысли мне стало так горько, что я ткнулась носом в бабушкины свитера, зажмурилась и приказала себе об этом больше не думать.
А затем я полезла в другой шкаф за своими собственными вещами. И на нижней полке вдруг увидела две пластмассовые шкатулки. Старые советские шкатулки, похожие на разноцветные цилиндры, разрезанные поперек на плоские круглые поддоны. Я подумала, что прекрано помню две эти шкатулки. Помню с самого раннего детства. Они стояли в шкафу в гостиной на средней полке среди массы полезных вещей. «Забавно было б, если б бабушка по-прежнему хранила в них пуговицы..» - с улыбкой подумала я. Ведь это так странно - не только сохранить старые шкатулки, но и привезти их из Иркутска в Питер и вот уже 15 лет что-то хранить в них, как прежде.
Я открыла сине-белую шкатулку. И у меня перехватило дыхание.
В шкатулке были пуговицы. И не просто пуговицы. Там были ТЕ ЖЕ САМЫЕ ПУГОВИЦЫ. В этой чертовой шкатулке были точно те же пуговицы, что и 20 лет назад.
Когда мне было лет пять или шесть, меня часто оставляли иногда одну дома. Мама училась в Ленинграде, бабушка и дедушка работали в научно-исследовательских институтах, поэтому мне иногда приходилось сидеть дома одной. Но скучно никогда не было.
Во-первых, в доме всегда было много книг, несколько стеллажей от пола и до потолка заставленных книгами, половину из которых я ни за что не смогла б прочитать, но все из них было очень интересно рассматривать.
Во-вторых, у меня были игрушки. Несколько кукол с большими глазами, игрушечные чайные сервизы в количестве двух штук и разумеется конструкторы, уродские советские конструкторы из железяк с дырочками и винтиков, из которых можно было насобирать тысячу чудесных вещей.
В-третьих, у меня был проигрыватель и десятки пластинок со сказками, песнями и стихами, которые можно было слушать часами, подпевая грустному Пьеро и песенкам из радионяни.
И в-четвертых, и это главное, у меня было мое воображение, которое превращало диван в звездолет, трубу от пылесоса в ружье, а резную деревянную морду на телевизоре в опасного космического противника. Порой воображение превращало дедушкину комнату в бескрайнее море, тогда пригождалась его подзорная труба, висевшая на гвоздике у стенного шкафа. Ну а иногда было достаточно нацепить на волосы штору или бабушкин платок, чтобы воображение тут же превратило меня в прекрасную принцессу (в фате, разумеется, потому что все принцессы обязательно носят фату, без нее принцессе в наше время никуда).
И конечно же в доме были сотни сокровищ - дедушкины инструменты и бабушкины бусы. И эти самые пуговицы.
Я всегда залазила в эту шкатулку и доставала по одной пуговице: разноцветные, перламутровые, металлические, деревянные, маленькие, крупные, выпуклые, шершавые, резные. Там было сотни пуговиц всех размеров и цветов и фактур. И мне, маленькой девочке, эти пуговицы казались настоящим богатством. Пуговицы были безумно красивы. В них была сосредоточена какая-то необъяснимая и даже бессмысленная, но все равно совершенно потрясающая красота. Я разглядывала пуговицы, гладила их кончиками пальцев, раскладывала на зеленом ковре в причудливые узоры, а потом обязательно складывала обратно в шкатулку. И никогда мне не приходило в голову стащить пуговичку и закопать, сделав своим личным кладом, как делали с маленькими детскими сокровищами многие. Даже просто взять хотя бы одну и носить в кармане, поглаживая незаметно, мне казалось невозможным.
И вот прошло двадцать лет, и я сижу на полу с той же самой шкатулкой и достаю по одной старые пуговицы. Вот эта золотистая с выпуклым узором всегда была моей любимой, ведь это самая красивая пуговица в мире. И еще вот эта вогнутая с выдавленными на ней ромбиками. И эта зеленая, от какого-то моего комбинезончика. И синие крупные с полосками от клетчатого платья. И коричневые с пупочкой и каемкой от дубленки, самой красивой дубленки на свете, какой не было ни у одного ребенка в нашем городке.
Я держу в ладони пуговицы и плачу.
И думаю: «Ну чего я реву? Совсем с ума сошла что ли? Станет нормальный человек плакать над пуговицами? Конечно нет! Значит все-таки белая горячка.. Плачу над пуговицами.. Позорище...»
И все равно сижу и плачу навзрыд.
Не объяснить. Что такого в этих пуговицах, что у меня полились слезы. Может быть просто детство...
Потом я вытерла слезы, ссыпала пуговицы обратно и поставила шкатулку в шкаф. В углу заметила еще одну ценность. Старый дедушкин фотоаппарат «Киев» в кожаном затертом футляре. Я бережно взяла его, достала из футляра и рассмотрела со всех сторон. Затем закрыла футляр и прижалась к нему щекой. В этом фотоаппарате вся история моего детства, запечатленная дедушкой на черно-белых снимках. В этом фотоаппарате целая жизнь.
Кружилась голова. Слишком много воспоминаний.
Запах старого кожаного футляра остался на пальцах. Ночью снились пуговицы.
А вечером я оказалась дома одна. Бабушка вот уже неделю в отъезде, мама должна вернуться позже. Я полила цветы и стала что-то из вещей раскладывать по местам. Открыла шкафчик с бабушкиной одеждой, чтобы сложить туда постиранные полотенца. И заметила стопки аккуратно упакованных в пленку и перевязанных тонкими веревочками бумаг. Мне стало интересно. Я присела перед шкафом и достала одну связку. Аккуратно развернула, под пленкой оказалась старая пожелтевшая папка. А в ней - письма. Ровным почерком на синей бумаге. Датированные 1958 годом. И я сразу поняла, что это письма моего дедушки. Письма, которым полсотни лет. Письма, которые бабушка и дедушка писали друг другу, будучи еще неженатыми и совсем молодыми. Письма, которые бабушка хранит десятилетиями.
Я не стала читать. Я сложила все обратно и бережно завернула. Еще настанет когда-нибудь день, когда все эти письма окажутся в моих руках. Когда больше некому станет их хранить. И тогда я перечитаю их одно за другим. Только очень хочется, чтобы это было нескоро. Пусть чем дальше этот день, тем лучше. От от одной этой мысли мне стало так горько, что я ткнулась носом в бабушкины свитера, зажмурилась и приказала себе об этом больше не думать.
А затем я полезла в другой шкаф за своими собственными вещами. И на нижней полке вдруг увидела две пластмассовые шкатулки. Старые советские шкатулки, похожие на разноцветные цилиндры, разрезанные поперек на плоские круглые поддоны. Я подумала, что прекрано помню две эти шкатулки. Помню с самого раннего детства. Они стояли в шкафу в гостиной на средней полке среди массы полезных вещей. «Забавно было б, если б бабушка по-прежнему хранила в них пуговицы..» - с улыбкой подумала я. Ведь это так странно - не только сохранить старые шкатулки, но и привезти их из Иркутска в Питер и вот уже 15 лет что-то хранить в них, как прежде.
Я открыла сине-белую шкатулку. И у меня перехватило дыхание.
В шкатулке были пуговицы. И не просто пуговицы. Там были ТЕ ЖЕ САМЫЕ ПУГОВИЦЫ. В этой чертовой шкатулке были точно те же пуговицы, что и 20 лет назад.
Когда мне было лет пять или шесть, меня часто оставляли иногда одну дома. Мама училась в Ленинграде, бабушка и дедушка работали в научно-исследовательских институтах, поэтому мне иногда приходилось сидеть дома одной. Но скучно никогда не было.
Во-первых, в доме всегда было много книг, несколько стеллажей от пола и до потолка заставленных книгами, половину из которых я ни за что не смогла б прочитать, но все из них было очень интересно рассматривать.
Во-вторых, у меня были игрушки. Несколько кукол с большими глазами, игрушечные чайные сервизы в количестве двух штук и разумеется конструкторы, уродские советские конструкторы из железяк с дырочками и винтиков, из которых можно было насобирать тысячу чудесных вещей.
В-третьих, у меня был проигрыватель и десятки пластинок со сказками, песнями и стихами, которые можно было слушать часами, подпевая грустному Пьеро и песенкам из радионяни.
И в-четвертых, и это главное, у меня было мое воображение, которое превращало диван в звездолет, трубу от пылесоса в ружье, а резную деревянную морду на телевизоре в опасного космического противника. Порой воображение превращало дедушкину комнату в бескрайнее море, тогда пригождалась его подзорная труба, висевшая на гвоздике у стенного шкафа. Ну а иногда было достаточно нацепить на волосы штору или бабушкин платок, чтобы воображение тут же превратило меня в прекрасную принцессу (в фате, разумеется, потому что все принцессы обязательно носят фату, без нее принцессе в наше время никуда).
И конечно же в доме были сотни сокровищ - дедушкины инструменты и бабушкины бусы. И эти самые пуговицы.
Я всегда залазила в эту шкатулку и доставала по одной пуговице: разноцветные, перламутровые, металлические, деревянные, маленькие, крупные, выпуклые, шершавые, резные. Там было сотни пуговиц всех размеров и цветов и фактур. И мне, маленькой девочке, эти пуговицы казались настоящим богатством. Пуговицы были безумно красивы. В них была сосредоточена какая-то необъяснимая и даже бессмысленная, но все равно совершенно потрясающая красота. Я разглядывала пуговицы, гладила их кончиками пальцев, раскладывала на зеленом ковре в причудливые узоры, а потом обязательно складывала обратно в шкатулку. И никогда мне не приходило в голову стащить пуговичку и закопать, сделав своим личным кладом, как делали с маленькими детскими сокровищами многие. Даже просто взять хотя бы одну и носить в кармане, поглаживая незаметно, мне казалось невозможным.
И вот прошло двадцать лет, и я сижу на полу с той же самой шкатулкой и достаю по одной старые пуговицы. Вот эта золотистая с выпуклым узором всегда была моей любимой, ведь это самая красивая пуговица в мире. И еще вот эта вогнутая с выдавленными на ней ромбиками. И эта зеленая, от какого-то моего комбинезончика. И синие крупные с полосками от клетчатого платья. И коричневые с пупочкой и каемкой от дубленки, самой красивой дубленки на свете, какой не было ни у одного ребенка в нашем городке.
Я держу в ладони пуговицы и плачу.
И думаю: «Ну чего я реву? Совсем с ума сошла что ли? Станет нормальный человек плакать над пуговицами? Конечно нет! Значит все-таки белая горячка.. Плачу над пуговицами.. Позорище...»
И все равно сижу и плачу навзрыд.
Не объяснить. Что такого в этих пуговицах, что у меня полились слезы. Может быть просто детство...
Потом я вытерла слезы, ссыпала пуговицы обратно и поставила шкатулку в шкаф. В углу заметила еще одну ценность. Старый дедушкин фотоаппарат «Киев» в кожаном затертом футляре. Я бережно взяла его, достала из футляра и рассмотрела со всех сторон. Затем закрыла футляр и прижалась к нему щекой. В этом фотоаппарате вся история моего детства, запечатленная дедушкой на черно-белых снимках. В этом фотоаппарате целая жизнь.
Кружилась голова. Слишком много воспоминаний.
Запах старого кожаного футляра остался на пальцах. Ночью снились пуговицы.