"Элементарные частицы", Новосибирск, "Старый дом" (ЗМ)
Долгое время не могла написать о спектакле, потому что внутри есть большой протест против социально-политического рассмотрения научного сознания, которое там предъявлено… а тем не менее спектакль не оставляет.
Конструкция вроде бы понятная и логичная: сначала ученые были угодны, потому что открывали «путь к торжеству коммунизму», и сами не отделяли науку от социальных изменений, как какие-нибудь конструктивисты - в смысле архитекторов/художников, потому что верили, что действительно преобразуют мир, в построенном раю на земле жили свободно и следовали жизнестроительной логике, а вот настал 68-й, власть напрямую сказала, что своевольное изменение мира учеными ей не нужно, занимайтесь только своей наукой - и утопия как единение социально-политического (города-сада) и собственно научного (научной цели академгородка) разрушилась, пошла пора внутренней эмиграции… Но не могу я, не могу согласиться на 100% с тем, что утопия академгородка, вообще утопия в мысли ученого, могла быть направлена прежде всего на достижение общего благополучия, на то, чтобы изменить мир… (Ян «Топлива», с так же формулируемым пафосом, заметьте, из науки уходит). Нормальный учёный в моем понимании выше всего ставит не изменение, а познание, решение задачи, которую вынесла на гребне волны - наука («мысль остановить нельзя»). Вопрос о социальной ответственности, который возникает вновь и вновь в «Девяти днях одного года», да и в «Копенгагене», к примеру, идет от конфликта научных целей (чистое познание) и целей прагматических - государства и других политических акторов (открытия науки используются не во благо общества). Но чтобы от науки сами ученые хотели чего-то прагматического… Претворить в жизнь - еще может быть, но открыть - потому что открывается, потому что все к этому идёт, а не для чего-то. Первая часть-то, вербатимная, это все-таки обнажает, сами ученые вспоминают (а герои, так как речь тут обращена в будущее, воображают-планируют), что научные проекты стали/станут возможны благодаря некому пакту с гос. целями, скажем им, что это для оборонки, а вот то - для промышленности, и сможем заниматься своим делом. Вторая же ставит в центр письмо 46-ти и последовавшие товарищеские суды, из которых мы должны вынести изменение языка и возобладание социально-политического над научным, и вот тут у меня случается некоторый затык, потому что кажется (простите, ребята!!), что эта конструкция - навязанная. Может, для кого-то тут утопия и разрушилась, - но не думается, что для всех, потому что характер утопии-то не социальный был прежде всего… Я даже рискну сказать, что само вторжение в социальную ткань мира и кажется причиной взрыва. Всё /вроде/ гармонично шло рука об руку - и достигло предела, обнажив имманентный конфликт научной и социально-политической (жизненной) сфер. «Если разогнать их до скорости света, они превратятся в элементарные частицы».
И сам спектакль-то для меня был об этом. О конфликте-неконфликте природы - и человека. Естественного хода вещей - и желания постоянного преобразования.
Вот на сцене стоят разрозненные предметы советского быта: кресло, стол, умывальник, плита, чашки из столового набора… С правого краю - стволы деревьев. Это никого не удивляет, так как к условности декорационного языка мы привыкли. Но в глубине сцены - экран. И там сначала - одни сосны да береза, в общем, лес. А потом вдруг, по ходу чтения текста, среди этих экранных деревьев появляются предметы. Те же, что и на сцене (снимается с бокового ракурса), но ты даже не сразу это понимаешь, настолько это удивляет. Реалистичный лес (мы же не видим обрезанности стволов!) и среди него - кресло. Потом кровать. Батарея с бревном-сидушкой. Даже когда предметы появятся все, а после них и актеры, сначала статичные, а потом вдруг - в динамике, и видео технически словно оживет, синхронизируется по времени с речью актеров, даже тогда контраст между проекцией и сценой никуда не денется. Реалистичный характер видео как медиа как линзой высвечивает искусственность задуманной утопии, самого по себе академгородка.
Во второй части бунтует - природа. Люди выясняют между собой отношения (и, между прочим, многие благородно отстаивают свои принципы и свои слова, и не идут на попятную), а дождь старательно всё заглушает /и механистичное невключённое произнесение реплик - словно одинаковые для природы, нескончаемые бу-бу-бу/ и смывает следы этой проектной, вопреки ей, деятельности. Стоят герои под дождём долго-долго, но конца дождя так и не дожидаются. Век утопии короче. И снова - только лес. Предметы отнесены в самую глубь сцены и перевернуты, собраны. На них сидят как на чемоданах, а на экране - как будто ничего и не было. Человек возомнил, что может вклиниться в природный ход вещей - и на тебе.
В диалоге подростков один так и скажет другому «ну что мы здесь сидим - пойдем». Но другой не хочет, «чтобы дождь всё время шёл». и говорит о смене климата, о повороте земной оси. Снова - мечты о научном изменении мира, как о залоге счастья.
Вот такой вот, почти библейский вышел по отношению к этому спектаклю, сюжет.
Конечно, стоило бы говорить о совмещении этого пласта с пластом социальным, как разрушаются утопия вообще и утопия социально-научная - в частности. И даже больше - о том, что мигрирование в глубинку территориальную обернулось эскапизмом научного толка.
Но в моем зрительском просмотре гармония так и не состоялась, а была - видимость интеграции (за которой эксплицитно и ехали ученые) при сохранении внутреннего конфликта. Вопрос, почему утопия разрушилась, поэтому, для меня звучал как «почему утопия не состоялась». Но утопия не может состояться на земле в принципе, и конкретный 1968-й тут почти случайная точка.
Зато неслучайны новые попытки утопии. И их обдумывание, вот поразительный финал спектакля, - это светлый момент. Это обещание продолжения жизни, человеческой жизни - проходящей в борьбе с естественным ходом вещей.