О плагиате, семейных ценностях и детских травмах
Сегодня в менвумане юзер vova_belkin весьма удачно привел цитату из Чехова, при этом не дав ссылку на первоисточник. Я было умилилась, но кое кто указал мне на весь ужас ситуации, и я расстроилась. Рыба-еж выплыла из самых глубинных глубин моей пологой, как лягушатник, душенки, и кольнула меня прямо в глаз. И вспомнился мне вот какой случай...
Когда я была маленькая и не имела права голоса в принятии решений о том как я буду проводить выходные, родители, дабы насытиться обществом друг друга без моего всевидящего ока, сплавляли меня поочередно то к одной, то к другой бабушке. Бабушек у меня было две, и любили они меня каждая по своему: одна очень сильно, а другая - совсем нет. Но тем неменее, та которая "совсем нет" все равно яро боролась за свои законом положенные выходные, так как насолить сватье считалось классикой жанра, святым делом, и вещью в хозяйстве незаменимой. Теперь это называется простым словом "леверадж" и не чуждо даже президентам, а тогда почему-то получался только скандал.
И вот однажды, сижу, отобранная у всех остальных претендентов, дома у бабушки "совсем нет". Скучно так, что в тишине слышен звон, такой характерный для модных на то время панельных девятиэтажек. Подружек там у меня особо не было, а единственный раз когда я вышла погулять с тамошними девочками, мы решили поиграть в догоняшки, и я тут же вспахала фейсом асфальт перед домом. Выбила передний зуб (благо молочный) и еще неделю не могла самостоятельно ходить, есть, и вообще жить было трудновато. Так что на этом мои эксперименты с общением в том злосчастном дворе закончились, и я стала проводить выходные в прослушивании пластинок Бетховена и созерцании статуэтки Пушкина, стоящей на секретере. Я еще не понимала, что в этом секретере и заключалось мое грехопадение.
Для маленького человека, такая мебель как секретер была просто кладом загадок и тайн. Большинство времени он стоял закрытым и неприступным, как Алькатрас, но иногда ОНИ все же забывали его поднять, и мне открывался относительно свободный доступ к целой армии чудесных ящичков и коробочек. В одном из этих яшичков я откопала кипу старых, с огромным, как мне тогда показалось, вкусом подписанных открыток.
- Мммм, - подумала я про себя. - Это мне может еще пригодиться.
И намотала их местонахождения на свой семилетний ус.
Как же я обрадовалась, когда мне наконец подвернулся случай воспользоваться этим кладом красноречия. Намечался какой то званный обед в честь дня рождения какой то там тетушки с папиной стороны в Янги Юле. А так как очередь на меня пришлась как раз бабушке "совсем нет", то мое присутствие на банкете было обязательным, как застольная песня "вино-о-о, вино-вино-вино, оно на радость нам дано-о-о-о". Ну и чтобы совсем не захиреть от скуки и горя, я решила блеснуть интеллектом, и толкнуть тост. К выступлению я готовилась заранее. Проштудировав кладезь взрослой мудрости в секретере, я выбрала особенно подходящую для случая открытку, и засунула ее в карман, дабы подглядеть если вдруг от волнения забуду речь.
Напомню - мне было семь лет.
Итак мы приезжаем в Янги Юль. Гости усаживаются за стол, и начинается трапеза. Дождавшись удобного момента, я прочищаю горло, и начинаю шевелиться с явным намерением толкнуть спич. Семейство хором умиляется, и мне дают слово. Я с выражением, как школьница на параде в честь Ильича, я произнесла заученное поздравление, ни разу не прибегнув к помощи своей шпаргалки.
- Какая же я молодец, - неслось у меня в голове на риплее с молниеносносй скоростью. Я ликовала.
Моя речь подошла к концу, и я присела в реверансе. Мне аплодировали, но я, почему то захотела продолжить свой триумф. В моем трепещащем от перевозбуждения сердце материализовалось ощущение, что окружающие обязательно должны оценить по достоинству мой эксерсис с секретером и открытками. Еще бы! Какой креатив! До такого же еще надо додуматься! И с торжествующим видом я достала из кармана открытку...
Реакция публики оказалось непредсказуемой, и дождь мелких, как бараний помет, какашек накрыл меня как цунами. ОНИ цыкали, качали головами, и с укором смотрели на меня, все еще стоящую на своем пьедестале. ОНИ спрашивали меня "как так можно", и часто произносили непонятное мне слово "плагиат". Насколько я поняла, в последнем обвиняли меня, и что с того момента, я становилась парией. В чем конкретно состояло приступление, заслуживающее столь безапилляционную кару, я так и не поняла.
Напомню, мне было семь лет.
С тех пор я не произношу тостов и не подписываю открыток. Мало ли.
Когда я была маленькая и не имела права голоса в принятии решений о том как я буду проводить выходные, родители, дабы насытиться обществом друг друга без моего всевидящего ока, сплавляли меня поочередно то к одной, то к другой бабушке. Бабушек у меня было две, и любили они меня каждая по своему: одна очень сильно, а другая - совсем нет. Но тем неменее, та которая "совсем нет" все равно яро боролась за свои законом положенные выходные, так как насолить сватье считалось классикой жанра, святым делом, и вещью в хозяйстве незаменимой. Теперь это называется простым словом "леверадж" и не чуждо даже президентам, а тогда почему-то получался только скандал.
И вот однажды, сижу, отобранная у всех остальных претендентов, дома у бабушки "совсем нет". Скучно так, что в тишине слышен звон, такой характерный для модных на то время панельных девятиэтажек. Подружек там у меня особо не было, а единственный раз когда я вышла погулять с тамошними девочками, мы решили поиграть в догоняшки, и я тут же вспахала фейсом асфальт перед домом. Выбила передний зуб (благо молочный) и еще неделю не могла самостоятельно ходить, есть, и вообще жить было трудновато. Так что на этом мои эксперименты с общением в том злосчастном дворе закончились, и я стала проводить выходные в прослушивании пластинок Бетховена и созерцании статуэтки Пушкина, стоящей на секретере. Я еще не понимала, что в этом секретере и заключалось мое грехопадение.
Для маленького человека, такая мебель как секретер была просто кладом загадок и тайн. Большинство времени он стоял закрытым и неприступным, как Алькатрас, но иногда ОНИ все же забывали его поднять, и мне открывался относительно свободный доступ к целой армии чудесных ящичков и коробочек. В одном из этих яшичков я откопала кипу старых, с огромным, как мне тогда показалось, вкусом подписанных открыток.
- Мммм, - подумала я про себя. - Это мне может еще пригодиться.
И намотала их местонахождения на свой семилетний ус.
Как же я обрадовалась, когда мне наконец подвернулся случай воспользоваться этим кладом красноречия. Намечался какой то званный обед в честь дня рождения какой то там тетушки с папиной стороны в Янги Юле. А так как очередь на меня пришлась как раз бабушке "совсем нет", то мое присутствие на банкете было обязательным, как застольная песня "вино-о-о, вино-вино-вино, оно на радость нам дано-о-о-о". Ну и чтобы совсем не захиреть от скуки и горя, я решила блеснуть интеллектом, и толкнуть тост. К выступлению я готовилась заранее. Проштудировав кладезь взрослой мудрости в секретере, я выбрала особенно подходящую для случая открытку, и засунула ее в карман, дабы подглядеть если вдруг от волнения забуду речь.
Напомню - мне было семь лет.
Итак мы приезжаем в Янги Юль. Гости усаживаются за стол, и начинается трапеза. Дождавшись удобного момента, я прочищаю горло, и начинаю шевелиться с явным намерением толкнуть спич. Семейство хором умиляется, и мне дают слово. Я с выражением, как школьница на параде в честь Ильича, я произнесла заученное поздравление, ни разу не прибегнув к помощи своей шпаргалки.
- Какая же я молодец, - неслось у меня в голове на риплее с молниеносносй скоростью. Я ликовала.
Моя речь подошла к концу, и я присела в реверансе. Мне аплодировали, но я, почему то захотела продолжить свой триумф. В моем трепещащем от перевозбуждения сердце материализовалось ощущение, что окружающие обязательно должны оценить по достоинству мой эксерсис с секретером и открытками. Еще бы! Какой креатив! До такого же еще надо додуматься! И с торжествующим видом я достала из кармана открытку...
Реакция публики оказалось непредсказуемой, и дождь мелких, как бараний помет, какашек накрыл меня как цунами. ОНИ цыкали, качали головами, и с укором смотрели на меня, все еще стоящую на своем пьедестале. ОНИ спрашивали меня "как так можно", и часто произносили непонятное мне слово "плагиат". Насколько я поняла, в последнем обвиняли меня, и что с того момента, я становилась парией. В чем конкретно состояло приступление, заслуживающее столь безапилляционную кару, я так и не поняла.
Напомню, мне было семь лет.
С тех пор я не произношу тостов и не подписываю открыток. Мало ли.