Про вялые помидоры, маленькие калоши и прошедшую любовь
Порутчик, а это правда что в молодости вы были членом суда?
- Из народного фольклoра
If that ain't love, then I don't know what love is.
- Из Американского народного фольклoра
Мальчик Руслан вызвал во мне первые платонические чувства. Платонические они были от того, что больше всего на свете я боялась увидеть его в школьном бассейне, в плавках. Все таки как ни крути, а американская мода весьма щадяще относится к чувствительному женскому воображению. Например с тех пор как я переехала в Калифорнию, я перестала бояться пляжей. Почему? Да потому что на советских пляжах, мужские купальные костюмы оставляли воображению лишь гулькин нос, который, как известно, размером не вышел. Так что увидеть Русланa в этом почти-Адамовском обличьи мне представлялось смерти подобным, учитываю оригинальную специфику его фигуры и волосяного покрова. Мальчик Руслан, в свои 12 лет, являлся гордым обладателем кривых, как ветловый сук, ног, обросших буйными колечками мелких, как в бородах ассирийских статуй, кудряшек. Информацию столь интимного характера я обильно черпала в силу того, что мы с Русланом частенько гуляли в скверике, и он, такой лапочка, на наши свидания всегда оголял конечности, а непосредственно ноги облачал в сандалии. С тех пор я подозрительно отношусь к босоногим мужчинам в шортах.
А все началось довольно прозаично. В шестом классе меня перевели в новую школу. Я была очень рада, так как старая школа уже на тот момент начала мне казаться отстойным отстоем. Там заставляли ходить на какую то супер "дворничью" практику, и был спец. класс для детей с отклонениями, за учениками которого не производилось должного надзора, и однажды один из них, здоровый увалень по имени Владик, очень видимо умный, но злой на весь мир, зажал меня и мою подружку Катю в угол и смачно плюнул Кате в лицо. На меня, слава небесам, не попало, но я до сих пор ясно помню как белая пена стекала по ее нежной коже. Это наверное была огромная травма. С тех пор, я пробегала мимо их кабинета со скоростью реактивной торпеды. В общем сплошные стрессы были у меня в той школе.
Короче меня переводят. Новая школа для еврейской элиты с экономическим и математическим уклоном, типа лицей, сильные педагоги, весь комплект. И дети там были не просто мажорные отпрыски бандитского Ташкента, а потомки ученых, дипломатов, и настоящих бизнесменов. У них были амбиции. Они ХОТЕЛИ учиться. Я внезапно перестала быть самой сильной в классе. Но это еще пол беды. Если мажоры из моей старой школы довольствовались товарами приобретенными за огромные деньги, но в местном "комке", то новые мои одноклассники сверкали портфелями, костюмчиками и туфельками, которых в Ташкенте не сыскать было вообще. Ни за какие деньги.
Руслан держал несравненное первенство то приобретению заманчивых продуктов народного потребления. Его папа жил в Америке, а на дворе стояли лихие девяностые. Ну вы представляете картину. В первый же день школы его огромный ранец с непромокаемым дном, никогда доселе раньше мной не виданный ни на толкучке, ни в комках, засел такой острой занозой в мою девичью душу, что я...влюбилась. С тех пор, как только я завижу эту зеленую горбатую гору с фиолетовым пупырчатым поддонышком на горизонте, сердце мое начинало биться часто-часто, дыхание перехватывало, и я тупела.
Дело конечно было не только в ранце. У Руслана так же был просто офигительный малахитовый костюм, как у взрослого, белоснежные рубашки, и пахло от него чем то заграничным. Что это был за парфюм, мне не ясно до сих пор. Но иногда, если мимо проходит какой нибудь похоже-пахнущий субьект, я принюхиваюсь и задумываюсь о нем на пару мили-секунд.
Естественно я вела себя как последняя идиотка. Хихикала, задирала его, и всячески стремилась попасть ему на глаза. В то же время, я совершенно не представляла себе, что мне со всем этим великолепием делать, ежели он все же обратит на меня оргазмоносные лучи своего внимания. О том, чтобы его поцеловать, или даже обнять у меня и мысли не было. Он был неприкосновенным божеством, предметом моих дневных бдений. А ночные бдения все так же были заняты Фабио с обложки романов Норы Джонс, которыми я на тот момент зачитывалась. Так вот и жили, в кромешном непонимании себя и друг друга. И все было бы ничего, если бы он не обращал на меня внимания. Я бы пострадала и забыла. Но случилось так, что у нас каким то образом получилась дружба. И мы стали иногда сидеть рядом в классе, встречаться после школы, или на летних каникулах. Плюс фамилии наши начинались с одной и той же буквы, и нас ставили вместе дежурить. Я до сих пор не люблю убираться при мужчинах, а на тот момент я вообще подыхала от стыда. Это было выше моих сил.
А через год к нам в класс пришла новенькая. Она была высокая, развитая девушка, с вальяжными манерами, долей жеманности, и нормальными такими буферами. Нам было по 13 лет, и я все еще лазила по крышам собирая вишню, носила лифчик нулевого размера, а о слове "жеманность" знала по-наслышке, от Пушкина и Анри Труайя. И он перебросился. Они стали беседовать о высоком на переменах, и однажды я увидела их после школы, они стояли близко, обмотавшись ее шарфом, и им было очень хорошо вместе. Тем не менее, Руслан продолжал наносить свои визиты. Видимо рвать вишню на крыше ему тоже нравилось, а у меня на него по определению не могло быть никаких претензий, а значит и к нему не было никаких.
Особенно он буйствовал летом. Однажды помню утром раздался звонок в дверь. Чертыхаясь и нахохлившись, папа подхватил под мышку трехлитровый баллон, думая что пришла бабушка с молоком, и как был, топлесс, отправился открывать дверь. Каково же было его удивление, когда на пороге был обнаружен Руслан.
Пока я досматривала утренние сны, умывалась и одевалась, Руслан сидел на качающемся диване во дворе и ел черешню. А потом мы позавтракали, и отправились в сквер. И так, с небольшими вариациями во времени и дислокации, проходило лето, шли годы.
Я "болела" им почти три года, пока не надоело, и не подрос Равшан. Перед отъездом мы встретились в последний раз, и я, забив огромных размеров мембер, наконец рассказала ему о своих чувствах, на тот момент уже покрытых вооот-такенным слоем пыли и паутины. Он сделал круглые глаза и сказал что ему очень жаль, и что он не хотел давать повода, и что он думал что все просто такие пусики, солнышки и ромашки. Чего и следовало ожидать. После трех-то лет.
- Из народного фольклoра
If that ain't love, then I don't know what love is.
- Из Американского народного фольклoра
Мальчик Руслан вызвал во мне первые платонические чувства. Платонические они были от того, что больше всего на свете я боялась увидеть его в школьном бассейне, в плавках. Все таки как ни крути, а американская мода весьма щадяще относится к чувствительному женскому воображению. Например с тех пор как я переехала в Калифорнию, я перестала бояться пляжей. Почему? Да потому что на советских пляжах, мужские купальные костюмы оставляли воображению лишь гулькин нос, который, как известно, размером не вышел. Так что увидеть Русланa в этом почти-Адамовском обличьи мне представлялось смерти подобным, учитываю оригинальную специфику его фигуры и волосяного покрова. Мальчик Руслан, в свои 12 лет, являлся гордым обладателем кривых, как ветловый сук, ног, обросших буйными колечками мелких, как в бородах ассирийских статуй, кудряшек. Информацию столь интимного характера я обильно черпала в силу того, что мы с Русланом частенько гуляли в скверике, и он, такой лапочка, на наши свидания всегда оголял конечности, а непосредственно ноги облачал в сандалии. С тех пор я подозрительно отношусь к босоногим мужчинам в шортах.
А все началось довольно прозаично. В шестом классе меня перевели в новую школу. Я была очень рада, так как старая школа уже на тот момент начала мне казаться отстойным отстоем. Там заставляли ходить на какую то супер "дворничью" практику, и был спец. класс для детей с отклонениями, за учениками которого не производилось должного надзора, и однажды один из них, здоровый увалень по имени Владик, очень видимо умный, но злой на весь мир, зажал меня и мою подружку Катю в угол и смачно плюнул Кате в лицо. На меня, слава небесам, не попало, но я до сих пор ясно помню как белая пена стекала по ее нежной коже. Это наверное была огромная травма. С тех пор, я пробегала мимо их кабинета со скоростью реактивной торпеды. В общем сплошные стрессы были у меня в той школе.
Короче меня переводят. Новая школа для еврейской элиты с экономическим и математическим уклоном, типа лицей, сильные педагоги, весь комплект. И дети там были не просто мажорные отпрыски бандитского Ташкента, а потомки ученых, дипломатов, и настоящих бизнесменов. У них были амбиции. Они ХОТЕЛИ учиться. Я внезапно перестала быть самой сильной в классе. Но это еще пол беды. Если мажоры из моей старой школы довольствовались товарами приобретенными за огромные деньги, но в местном "комке", то новые мои одноклассники сверкали портфелями, костюмчиками и туфельками, которых в Ташкенте не сыскать было вообще. Ни за какие деньги.
Руслан держал несравненное первенство то приобретению заманчивых продуктов народного потребления. Его папа жил в Америке, а на дворе стояли лихие девяностые. Ну вы представляете картину. В первый же день школы его огромный ранец с непромокаемым дном, никогда доселе раньше мной не виданный ни на толкучке, ни в комках, засел такой острой занозой в мою девичью душу, что я...влюбилась. С тех пор, как только я завижу эту зеленую горбатую гору с фиолетовым пупырчатым поддонышком на горизонте, сердце мое начинало биться часто-часто, дыхание перехватывало, и я тупела.
Дело конечно было не только в ранце. У Руслана так же был просто офигительный малахитовый костюм, как у взрослого, белоснежные рубашки, и пахло от него чем то заграничным. Что это был за парфюм, мне не ясно до сих пор. Но иногда, если мимо проходит какой нибудь похоже-пахнущий субьект, я принюхиваюсь и задумываюсь о нем на пару мили-секунд.
Естественно я вела себя как последняя идиотка. Хихикала, задирала его, и всячески стремилась попасть ему на глаза. В то же время, я совершенно не представляла себе, что мне со всем этим великолепием делать, ежели он все же обратит на меня оргазмоносные лучи своего внимания. О том, чтобы его поцеловать, или даже обнять у меня и мысли не было. Он был неприкосновенным божеством, предметом моих дневных бдений. А ночные бдения все так же были заняты Фабио с обложки романов Норы Джонс, которыми я на тот момент зачитывалась. Так вот и жили, в кромешном непонимании себя и друг друга. И все было бы ничего, если бы он не обращал на меня внимания. Я бы пострадала и забыла. Но случилось так, что у нас каким то образом получилась дружба. И мы стали иногда сидеть рядом в классе, встречаться после школы, или на летних каникулах. Плюс фамилии наши начинались с одной и той же буквы, и нас ставили вместе дежурить. Я до сих пор не люблю убираться при мужчинах, а на тот момент я вообще подыхала от стыда. Это было выше моих сил.
А через год к нам в класс пришла новенькая. Она была высокая, развитая девушка, с вальяжными манерами, долей жеманности, и нормальными такими буферами. Нам было по 13 лет, и я все еще лазила по крышам собирая вишню, носила лифчик нулевого размера, а о слове "жеманность" знала по-наслышке, от Пушкина и Анри Труайя. И он перебросился. Они стали беседовать о высоком на переменах, и однажды я увидела их после школы, они стояли близко, обмотавшись ее шарфом, и им было очень хорошо вместе. Тем не менее, Руслан продолжал наносить свои визиты. Видимо рвать вишню на крыше ему тоже нравилось, а у меня на него по определению не могло быть никаких претензий, а значит и к нему не было никаких.
Особенно он буйствовал летом. Однажды помню утром раздался звонок в дверь. Чертыхаясь и нахохлившись, папа подхватил под мышку трехлитровый баллон, думая что пришла бабушка с молоком, и как был, топлесс, отправился открывать дверь. Каково же было его удивление, когда на пороге был обнаружен Руслан.
Пока я досматривала утренние сны, умывалась и одевалась, Руслан сидел на качающемся диване во дворе и ел черешню. А потом мы позавтракали, и отправились в сквер. И так, с небольшими вариациями во времени и дислокации, проходило лето, шли годы.
Я "болела" им почти три года, пока не надоело, и не подрос Равшан. Перед отъездом мы встретились в последний раз, и я, забив огромных размеров мембер, наконец рассказала ему о своих чувствах, на тот момент уже покрытых вооот-такенным слоем пыли и паутины. Он сделал круглые глаза и сказал что ему очень жаль, и что он не хотел давать повода, и что он думал что все просто такие пусики, солнышки и ромашки. Чего и следовало ожидать. После трех-то лет.