О вранье
В махалле где я жила, в тупике рядом с моим домом 5А на улице Сулейманова, жила еще одна зажиточная русская семья. У них был сын, на пару лет меня старше, и от одного этого факта являвшийся объектом моих ночных бдений. Он учился в другой школе, что придавало ему ауру загадочности, а также делало его удобной основой для ваяния всяких романтических мифов, с целью последующего пересказывания их в классе, с гордым, и одновременно скучающим, ликом бывалой покорительницы мужских сердец. Соседские девочки называли его не иначе как Вовочка-Веревочка, но погоняло это произносилось с такой любовью и негой в глазах, что можно было не сомневаться, что Вовочка являлся именно тем парнем в нашем дворе, который нравился и взрослым и детворе. Он не матерился, в свободное время ездил на навороченном велике, и мило смущался при девушках. Его отец водил микроавтобус Chevy темно-болотного, жутко на то время модного цвета. В то время когда мой, упорно шифруясь "шоб не сглазили", продолжал прокачивать тормоза на старинном белом Москвиче с полустершейся наклейкой в виде голой женщины, которую туда прилепили какие-то малолетние извращенцы. Этот Москвич, на который папа, скрепя сердце, заменил наш не менее антикварный Запорожец, некогда символизировал скачок на нашем семейном пути к финансовой нирване. К сожалению, на нем внешние проявления благополучия закончились, и папа с фанатизмом кинул всю свою западно-Украинскую мощь на покупку огнетушителей, обнесение дома трехметровым забором (от воров), и прокачкой тормозов на гребанном Москвиче. А в свободное от этих насущных забот время, он мыл Москвич, и гордо вывозил свое семейство на природу. Чарвак, красота. Степь да степь кругом. Казалось бы, тут уж не перед кем не облажаешься. Ан нет.
У меня по жизни всегда так. Случается либо то, чего я очень сильно хочу, либо то, чего я страшно боюсь и пытаюсь избежать. Так было и в тот злосчастный солнечный летний день, на шоссе по дороге из Ташкента на Чарвак. Семейство в белом Москвиче ехало, думая каждый о своем. Окна с той стороны где пекло солнце были занавешены оранжевыми пеленками с ананасами. О тонировании мой папа видимо тогда еще не знал. Едем мы, едем, и тут, откуда ни возьмись, нас догоняет темно-зеленый микро-автобус Chevy, коих в Ташкенте был один экземпляр, и числился он за Вовочкиным фазером. Из окон микроавтобуса, примяком на меня, тоскливо созерцающюю природу на фоне оранжевой пеленки с ананасами, смотрел осуждающе Вовочка. "Ну что ж ты такая бедная, прямо стрем," казалось говорили его выразительные карии глаза. В тот момент я в него и влюбилась.
Жизнь у меня была на тот момент, скажем так, скучноватенькая. Дефицит общения. Те же лица во дворе, не всегда желаемые к лицезрению. И ни-ка-ких перспектив. В общем я хорошо понимаю Тургеневских героинь, которые, промучавшись подобным образом весь период становления, и в конце влюбившись в какого нибудь бородача от безысходности, в конце концов клюются бабушками (куда-ж без них, родимых), и с горя отправляются на постриг. Уход в монастырь, как вариант, в принципе существовал в моем мозгу с того самого момента как...Но об этом после.
Итак, Вовочка взволновал мой воспаленный мозг. Это было еще до начала гормоно-токсикоза, а значит я еще сама слабо понимала к чему все эти страдания, но упорно продолжала раскадывать пасьянс на "любит, не любит", хотя, честно говоря, я б довольствовалась даже "знает как меня зовут, не знает..." Он, скорее всего, не знал. Но это не мешало мне строить самые радужные планы на наше совместное будущее, с велосипедом, микроавтобусом, и нашими счастливыми родителями, которые, опять-же в моем больном воображении, почему-то спали и видели что я и Вовочка...того...
Мои мечты имели свойство строиться на твердом фундаменте из откровенного вранья третьим лицам. Во мне, видимо, всегда сидел скрытый эксгибиционист, и мне жизнь была не жизнь, если об этом не рассказать публике. Хоть она иногда и состояла лишь из мальчика Тимура с плохим прикусом, Суслика (мальчика, по имени Саша, который терпел-терпел мои откровения, а потом со злости меня однажды так "намылил", что потом мой папа пришел разбираться в школу, и Суслика я больше не видела), и разных девочек-одноклассниц, забредших на огонек потусить в моем флигельке, послушать попсу и попить импортных соков. Я самозабвенно врала о наших с Вовочкой свиданиях, слегка путаясь в деталях когда линия рассказа пересекала Вовочкин вход в мою комнату. Подружки хавали, и воодушевленно кивали.
Моему вымышленному триумфу пришел конец, когда я, распираемая грузом вымысла, решила поделиться своей светописью с маман. Пожаловалась ей, с мнимо-грустным хлебалом, на то что одноклассница-де разнесла по классу что у меня с Вовчиком роман. Точнее, что я в него "втюрилась"...
Силу последующего цунами эмоций не могли предугадать даже съевшие на этом деле не одну собаку японцы. Маман прыгнула с места в карьер, и разразилась такой неожиданной руганью, что я даже расплакаться не успела. Она кричала что я опозорила семью, что теперь вся махалля будет судачить, что "как я могла, дура", и гранд финале..."Какой позор!!! МОЯ ДОЧЬ - ВТЮ-Ю-ЮРИЛАСЬ!!!" То есть, как я поняла, "втюрившаяся" двенадцатилетняя дочь, в ее глазах, как и в глазах общества, являлась нечто сродни Запорожцу...И то и другое позор для семьи. (с)
Но так как родители упорно продолжали лажать мое самолюбие подвозом меня на Москвиче к самым дверям школы, то большого значения экзекуции я не предала, и, как уже было замечено ниже, спокойно плыла по ранее-намеченному курсу, разве что со слегка покалеченным самолюбием. Но ничто не проходит бесследно. И из этого безобразия мною были вынесены ответы на следующие вопросы:
1) Что делать чтобы потерять доверие дочери; и
2) Зачем врем-с?
А Вовчика я видела в Одноглазниках. Он женат, имеет дитя. Поражаюсь, что за вкус у меня был тогда...
У меня по жизни всегда так. Случается либо то, чего я очень сильно хочу, либо то, чего я страшно боюсь и пытаюсь избежать. Так было и в тот злосчастный солнечный летний день, на шоссе по дороге из Ташкента на Чарвак. Семейство в белом Москвиче ехало, думая каждый о своем. Окна с той стороны где пекло солнце были занавешены оранжевыми пеленками с ананасами. О тонировании мой папа видимо тогда еще не знал. Едем мы, едем, и тут, откуда ни возьмись, нас догоняет темно-зеленый микро-автобус Chevy, коих в Ташкенте был один экземпляр, и числился он за Вовочкиным фазером. Из окон микроавтобуса, примяком на меня, тоскливо созерцающюю природу на фоне оранжевой пеленки с ананасами, смотрел осуждающе Вовочка. "Ну что ж ты такая бедная, прямо стрем," казалось говорили его выразительные карии глаза. В тот момент я в него и влюбилась.
Жизнь у меня была на тот момент, скажем так, скучноватенькая. Дефицит общения. Те же лица во дворе, не всегда желаемые к лицезрению. И ни-ка-ких перспектив. В общем я хорошо понимаю Тургеневских героинь, которые, промучавшись подобным образом весь период становления, и в конце влюбившись в какого нибудь бородача от безысходности, в конце концов клюются бабушками (куда-ж без них, родимых), и с горя отправляются на постриг. Уход в монастырь, как вариант, в принципе существовал в моем мозгу с того самого момента как...Но об этом после.
Итак, Вовочка взволновал мой воспаленный мозг. Это было еще до начала гормоно-токсикоза, а значит я еще сама слабо понимала к чему все эти страдания, но упорно продолжала раскадывать пасьянс на "любит, не любит", хотя, честно говоря, я б довольствовалась даже "знает как меня зовут, не знает..." Он, скорее всего, не знал. Но это не мешало мне строить самые радужные планы на наше совместное будущее, с велосипедом, микроавтобусом, и нашими счастливыми родителями, которые, опять-же в моем больном воображении, почему-то спали и видели что я и Вовочка...того...
Мои мечты имели свойство строиться на твердом фундаменте из откровенного вранья третьим лицам. Во мне, видимо, всегда сидел скрытый эксгибиционист, и мне жизнь была не жизнь, если об этом не рассказать публике. Хоть она иногда и состояла лишь из мальчика Тимура с плохим прикусом, Суслика (мальчика, по имени Саша, который терпел-терпел мои откровения, а потом со злости меня однажды так "намылил", что потом мой папа пришел разбираться в школу, и Суслика я больше не видела), и разных девочек-одноклассниц, забредших на огонек потусить в моем флигельке, послушать попсу и попить импортных соков. Я самозабвенно врала о наших с Вовочкой свиданиях, слегка путаясь в деталях когда линия рассказа пересекала Вовочкин вход в мою комнату. Подружки хавали, и воодушевленно кивали.
Моему вымышленному триумфу пришел конец, когда я, распираемая грузом вымысла, решила поделиться своей светописью с маман. Пожаловалась ей, с мнимо-грустным хлебалом, на то что одноклассница-де разнесла по классу что у меня с Вовчиком роман. Точнее, что я в него "втюрилась"...
Силу последующего цунами эмоций не могли предугадать даже съевшие на этом деле не одну собаку японцы. Маман прыгнула с места в карьер, и разразилась такой неожиданной руганью, что я даже расплакаться не успела. Она кричала что я опозорила семью, что теперь вся махалля будет судачить, что "как я могла, дура", и гранд финале..."Какой позор!!! МОЯ ДОЧЬ - ВТЮ-Ю-ЮРИЛАСЬ!!!" То есть, как я поняла, "втюрившаяся" двенадцатилетняя дочь, в ее глазах, как и в глазах общества, являлась нечто сродни Запорожцу...И то и другое позор для семьи. (с)
Но так как родители упорно продолжали лажать мое самолюбие подвозом меня на Москвиче к самым дверям школы, то большого значения экзекуции я не предала, и, как уже было замечено ниже, спокойно плыла по ранее-намеченному курсу, разве что со слегка покалеченным самолюбием. Но ничто не проходит бесследно. И из этого безобразия мною были вынесены ответы на следующие вопросы:
1) Что делать чтобы потерять доверие дочери; и
2) Зачем врем-с?
А Вовчика я видела в Одноглазниках. Он женат, имеет дитя. Поражаюсь, что за вкус у меня был тогда...