Цитаты.
В 1927 г. в одном из районов Киргизии власти организовали передвижной джайляунный совет. Итоги этого начинания были «малоудовлетворительными». Большая часть времени работы сельсовета «уходила на погоню за населением, которое безостановочно двигалось с одного места на другое». По этой причине совет не мог вести работу в сфере культуры и образования - хотя одна из школ-передвижек работала, но за такой период «она ничего не дала». Медицинские учреждения при сельсовете также «работали почти впустую, ибо основной контингент больных страдал сифилисом, который не мог быть излечен за те немногие посещения, которые возможно было делать»
Определенная проницаемость границ сохранялась и в 1930-х гг. Так, в 1934 г. в Туркмении бай-«лишенец» (он же председатель колхоза, что для Средней Азии было не редкостью) Сары-Алла-Верды был приговорен к расстрелу, затем приговор был отменен, и дело было отправлено на доследование. Бая в порядке «разгрузки» мест заключения выпустили, и он сумел бежать в Афганистан
Особенно неприятным и опасным для властей был факт организации откочевок членами партии и комсомольцами. Так, в Тарбагатайском районе (Казахстан) на границе были задержаны 222 хозяйства, которых возглавлял секретарь сельской партийной ячейки и другие члены партии. Из Урджарского района за границу ушли колхозники во главе с председателем колхоза и ячейкой ВЛКСМ в полном составе. В Лепсинском районе пыталось перейти границу 101 хозяйство, среди которых было только 6 баев, а остальные - «колхозники и комсомольцы». В Курчумском районе ушли в Китай 170 хозяйств и 63 «одиночки», включая 5 коммунистов и 9 комсомольцев.
Советизация Севера столкнулась с большими трудностями. Коренное население стремилось сохранить традиционную родовую власть, а образование советов (даже родовых) происходило во многих местах очень медленно, особенно в тундре и лесотундре. В 1925 г. ненцы низовьев Енисея заявляли, что «родовой совет нужен русским, а им нужен князь». В советы проникали родовые старшины и богачи - особенно это было распространено в Туруханском крае и Якутии. Северяне воспринимали власть родовых советов в форме единоличной власти председателя. Сами председатели говорили: «Я - родовой совет», считая себя кем-то вроде бывшего князя. Понимание функций суда было более ясным, поэтому северяне решили, что туземный суд - это «большой начальник» (выше, чем совет).
Тундровые советы постоянно кочевали вместе с населением. Дела в местных судах разбирались во время кочевания. В качестве наказания налагались простые взыскания, так как даже выговор и общественное порицание воспринимались у северных народов как тяжелая кара.
Взаимодействию и взаимопониманию народов Севера с государством мешал разный ритм жизни. Властям приходилось назначать родовые собрания и съезды чуть ли не за год, иначе не удавалось собрать даже членов одного рода. Сроки созыва собраний определялись чаще всего не объективными, а фенологическими явлениями - вскрытием рек, прилетом птиц, цветением определенных растений.
После революции северяне узнали о появлении в России новой власти, но не понимали сущности происходивших изменений. Даже такая мера, как отмена ясака, была встречена с недоверием. Тофалары считали, что «это маневр новой власти, которая взыщет в будущем весь ясак с недоимками». Поэтому они собрали ясак и дважды пытались передать его в райисполком. Лесные ненцы также испугались отмены ясака, думая, что у них отберут охотничьи угодья.
В некоторых отдаленных местностях сохранялось совершенно независимое от государства кочевание. Как минимум, до конца 1950-х гг. на плато Устюрт проживали небольшие группы казахов (по 2-4 юрты), которые не состояли ни в колхозах, ни в животноводческих бригадах совхозов, ни в каких-либо иных государственных или кооперативных хозяйствах. Ни у кого из них не было современных документов, их дети не ходили в школу. Они лечились у знахарей, а роды принимали бабки-повитухи. При встрече с чужаками они сразу начинали готовиться к откочевке в другие, им одним известные места. Это были потомки беглецов из аулов, принимавших участие в Адаевском восстании 1931 г.
Ф. Л. Синицын. "Советское государство и кочевники. История, политика, население. 1917-1991"
Определенная проницаемость границ сохранялась и в 1930-х гг. Так, в 1934 г. в Туркмении бай-«лишенец» (он же председатель колхоза, что для Средней Азии было не редкостью) Сары-Алла-Верды был приговорен к расстрелу, затем приговор был отменен, и дело было отправлено на доследование. Бая в порядке «разгрузки» мест заключения выпустили, и он сумел бежать в Афганистан
Особенно неприятным и опасным для властей был факт организации откочевок членами партии и комсомольцами. Так, в Тарбагатайском районе (Казахстан) на границе были задержаны 222 хозяйства, которых возглавлял секретарь сельской партийной ячейки и другие члены партии. Из Урджарского района за границу ушли колхозники во главе с председателем колхоза и ячейкой ВЛКСМ в полном составе. В Лепсинском районе пыталось перейти границу 101 хозяйство, среди которых было только 6 баев, а остальные - «колхозники и комсомольцы». В Курчумском районе ушли в Китай 170 хозяйств и 63 «одиночки», включая 5 коммунистов и 9 комсомольцев.
Советизация Севера столкнулась с большими трудностями. Коренное население стремилось сохранить традиционную родовую власть, а образование советов (даже родовых) происходило во многих местах очень медленно, особенно в тундре и лесотундре. В 1925 г. ненцы низовьев Енисея заявляли, что «родовой совет нужен русским, а им нужен князь». В советы проникали родовые старшины и богачи - особенно это было распространено в Туруханском крае и Якутии. Северяне воспринимали власть родовых советов в форме единоличной власти председателя. Сами председатели говорили: «Я - родовой совет», считая себя кем-то вроде бывшего князя. Понимание функций суда было более ясным, поэтому северяне решили, что туземный суд - это «большой начальник» (выше, чем совет).
Тундровые советы постоянно кочевали вместе с населением. Дела в местных судах разбирались во время кочевания. В качестве наказания налагались простые взыскания, так как даже выговор и общественное порицание воспринимались у северных народов как тяжелая кара.
Взаимодействию и взаимопониманию народов Севера с государством мешал разный ритм жизни. Властям приходилось назначать родовые собрания и съезды чуть ли не за год, иначе не удавалось собрать даже членов одного рода. Сроки созыва собраний определялись чаще всего не объективными, а фенологическими явлениями - вскрытием рек, прилетом птиц, цветением определенных растений.
После революции северяне узнали о появлении в России новой власти, но не понимали сущности происходивших изменений. Даже такая мера, как отмена ясака, была встречена с недоверием. Тофалары считали, что «это маневр новой власти, которая взыщет в будущем весь ясак с недоимками». Поэтому они собрали ясак и дважды пытались передать его в райисполком. Лесные ненцы также испугались отмены ясака, думая, что у них отберут охотничьи угодья.
В некоторых отдаленных местностях сохранялось совершенно независимое от государства кочевание. Как минимум, до конца 1950-х гг. на плато Устюрт проживали небольшие группы казахов (по 2-4 юрты), которые не состояли ни в колхозах, ни в животноводческих бригадах совхозов, ни в каких-либо иных государственных или кооперативных хозяйствах. Ни у кого из них не было современных документов, их дети не ходили в школу. Они лечились у знахарей, а роды принимали бабки-повитухи. При встрече с чужаками они сразу начинали готовиться к откочевке в другие, им одним известные места. Это были потомки беглецов из аулов, принимавших участие в Адаевском восстании 1931 г.
Ф. Л. Синицын. "Советское государство и кочевники. История, политика, население. 1917-1991"