Цитаты.
Остерман признался следователям, что в октябре 1741 г., за месяц до переворота, перевел через своих доверенных агентов, английских купцов Шифнера и Вульфа, крупные суммы в Англию и Голландию и разместил их у «банкера» Пельса: во-первых, чтобы его дети могли «ездить по чужим государствам для наук»; во-вторых, для перевода денег обратно, «когда вексель низок», то есть получения выгоды от разницы курсов валют. Фирма Шифнера и Вульфа была солидным торговым предприятием и давним агентом русского правительства на западноевропейском рынке, а банкирская контора «Пельс и сыновья» - их поручителями и компаньонами по операциям с продажей русских казенных товаров. Коммерсанты сообщили властям необходимую информацию из своих книг, благодаря которой можно представить себе обороты пользовавшихся их услугами вельмож: самого Остермана, фельдмаршала Миниха и кабинет-министра М. Г. Головкина.
Оказалось, что вице-канцлер с 1732 г. Переводил свои деньги за границу - очевидно, и в расчете на проценты, и с целью обезопасить средства от придворных «конъектур». Происхождение некоторых переводов не поддается объяснению (например, пять тысяч рублей от Я. Евреинова или 5400 рублей «от тайного советника фон Крам»), но в основном это были законные доходы от лифляндских прочих вотчин. В среднем за год на счет Остермана поступало около сотни тысяч рублей. Владелец снимал со счета деньги на закупку вещей (вин и другой «провизии», тканей, посуды, драгоценностей, географических карт и прочего); небольшие суммы шли его родственникам (свояку князю И. А. Щербатову) и другим лицам. В итоге в некоторые годы приход равнялся расходу, как в 1741 г.
К Пельсу поступил и последний вклад Остермана в размере 117660 гульденов. Кроме того, сбережения министра находились у английского банкира Джона Бейкера («в английских зюд-зейских аннуитетах» на сумму 11180 фунтов стерлингов); но и они в 1741 г. Были переведены в банк Пельса под 3% годовых. Эти деньги теперь «никому не принадлежат, кроме как моему (Елизаветы Петровны, - И. К.) двору», заявил русский посол в Голландии А. Г. Головкин. Однако банкиры не понимали логики превращения частных денег в казенные минуя законных наследников, и на случай возможных претензий вкладчика учтиво требовали правительственных гарантий, формального согласия наследников и заверенную копию завещания владельца счета.
Ничего этого российские власти представить в голландский суд не смогли. Давно закрылась комиссия «описи пожитков и деревень» арестованных, а сам Остерман окончил свои дни в сибирской ссылке. Императрица приказывала Головкину: вернуть деньги, «не взирая ни на какие тех купцов отговорки и судебные коварства». Но, несмотря на все могущество империи, логика патриархально-самодержавной простоты в отношении имущества подданных не работала в ином правовом поле. Более того, российский двор продолжал пользоваться услугами Пельса: через его контору шли расчеты русских дипломатических миссий, он же переводил в Россию «субсидные деньги» по договору 1747 г. с Англией. На требования банкира предоставить «прокурации» установленных наследников и заверенную копию завещания послу нечего было ответить, а затем тяжбу отодвинули на второй план другие события.
Дело об «остермановых деньгах» завершилось только в 1755 г., когда его младшего сына, секунд-майора Московского полка Ивана Остермана отпустили за отцовским наследством - чтобы затем «взять» вместе с деньгами. Но то - по тайному совету самого посла А. Г. Головкина (брата кабинет-министра регентши, умершего в сибирской ссылке) - договорился с банкиром «не трогать капитала».
…
В октябре 1763 г. бывший канцлер А. П. Бестужев-Рюмин доверительно сообщил австрийскому послу, что Екатерина через своих секретных агентов «велит вывозить из империи весьма значительные и простирающиеся до нескольких миллионов денежные суммы», которые переводились на особые счета в Амстердаме и Гамбурге, о чем собеседник Бестужева уже знал. В ведомостях Кабинета мы обнаружили следы проведения такой финансовой операции, хотя общая сумма платежей остается пока неизвестной. Но они свидетельствуют, что императрица в 1762-1763 гг. чувствовала себя на троне неуверенно.
И. В. Курукин. "Эпоха дворских бурь"
Оказалось, что вице-канцлер с 1732 г. Переводил свои деньги за границу - очевидно, и в расчете на проценты, и с целью обезопасить средства от придворных «конъектур». Происхождение некоторых переводов не поддается объяснению (например, пять тысяч рублей от Я. Евреинова или 5400 рублей «от тайного советника фон Крам»), но в основном это были законные доходы от лифляндских прочих вотчин. В среднем за год на счет Остермана поступало около сотни тысяч рублей. Владелец снимал со счета деньги на закупку вещей (вин и другой «провизии», тканей, посуды, драгоценностей, географических карт и прочего); небольшие суммы шли его родственникам (свояку князю И. А. Щербатову) и другим лицам. В итоге в некоторые годы приход равнялся расходу, как в 1741 г.
К Пельсу поступил и последний вклад Остермана в размере 117660 гульденов. Кроме того, сбережения министра находились у английского банкира Джона Бейкера («в английских зюд-зейских аннуитетах» на сумму 11180 фунтов стерлингов); но и они в 1741 г. Были переведены в банк Пельса под 3% годовых. Эти деньги теперь «никому не принадлежат, кроме как моему (Елизаветы Петровны, - И. К.) двору», заявил русский посол в Голландии А. Г. Головкин. Однако банкиры не понимали логики превращения частных денег в казенные минуя законных наследников, и на случай возможных претензий вкладчика учтиво требовали правительственных гарантий, формального согласия наследников и заверенную копию завещания владельца счета.
Ничего этого российские власти представить в голландский суд не смогли. Давно закрылась комиссия «описи пожитков и деревень» арестованных, а сам Остерман окончил свои дни в сибирской ссылке. Императрица приказывала Головкину: вернуть деньги, «не взирая ни на какие тех купцов отговорки и судебные коварства». Но, несмотря на все могущество империи, логика патриархально-самодержавной простоты в отношении имущества подданных не работала в ином правовом поле. Более того, российский двор продолжал пользоваться услугами Пельса: через его контору шли расчеты русских дипломатических миссий, он же переводил в Россию «субсидные деньги» по договору 1747 г. с Англией. На требования банкира предоставить «прокурации» установленных наследников и заверенную копию завещания послу нечего было ответить, а затем тяжбу отодвинули на второй план другие события.
Дело об «остермановых деньгах» завершилось только в 1755 г., когда его младшего сына, секунд-майора Московского полка Ивана Остермана отпустили за отцовским наследством - чтобы затем «взять» вместе с деньгами. Но то - по тайному совету самого посла А. Г. Головкина (брата кабинет-министра регентши, умершего в сибирской ссылке) - договорился с банкиром «не трогать капитала».
…
В октябре 1763 г. бывший канцлер А. П. Бестужев-Рюмин доверительно сообщил австрийскому послу, что Екатерина через своих секретных агентов «велит вывозить из империи весьма значительные и простирающиеся до нескольких миллионов денежные суммы», которые переводились на особые счета в Амстердаме и Гамбурге, о чем собеседник Бестужева уже знал. В ведомостях Кабинета мы обнаружили следы проведения такой финансовой операции, хотя общая сумма платежей остается пока неизвестной. Но они свидетельствуют, что императрица в 1762-1763 гг. чувствовала себя на троне неуверенно.
И. В. Курукин. "Эпоха дворских бурь"