(no subject)
Я спускаюсь вниз по улице, толкая впереди себя коляску с хныкающей Рахелью. Хаим семенит рядом. Устали. Прогулка затянулась.
Раз в году случается такой день, когда ветер вдруг приносит надежду на прохладу. То есть, ещё не ту осенне-зимнюю свежесть, в которой уже не уловить запах песка и выжженной травы, а только первый намёк, и в нём зелень, капли дождя и пробуждение.
Сегодня подул такой ветер, и мне совсем не хотелось уходить с детской площадки. Хотелось сидеть, вдыхать этот новый воздух, мечтать о дожде и не думать о душной квартирке, в которой стены окружают меня так плотно, будто и нет в них дверей, и давят, давят.
Я даже поучаствовала в беседе этих двух болтушек-сплетниц Леи и Брахи, которые, как обычно выпустив своих детей на площадку и рассевшись на крайне неудобной скамейке, начинают обсуждать всех и вся - начиная со слишком пёстрой на их взгляд юбки той новенькой, которая въехала в квартиру Зильберштромов, и заканчивая ценами на детские молочные смеси - дорожает, всё дорожает... Не совсем, правда, поучаствовала - кивала головой в знак понимания. Да, я знаю, что когда я покидаю площадку, они принимаются и за меня. И даже предполагаю, какими эпитетами они меня награждают - бука, несмеяна, затворница, никогда беседу не поддержит, в дом свой не позовёт, видимо, и хозяйство вести толком не умеет, стыдится гостей пригласить. И, конечно, отметят, что мы с Давидом уже почти десять лет женаты, а у нас всего двое детишек, старшему скоро три, будем стричь...
Я иду домой, надо бы поторопиться - скоро Давид вернётся, ужин ещё не готов, да и детям пора есть что-то посерьёзнее, чем кукурузные палочки из пакета. Но не хочется, ведь такой ветерок, такая надежда... Спешу, киваю в знак приветствия соседям, знакомым. Рахель начинает плакать, Хаим трёт глаза грязным кулаком, по его щекам ползут песчаные разводы. Бежать не получается - в этот час все мамы с детьми торопятся домой, и пройти по улице, не столкнувшись колясками просто невозможно.
Навстречу идёт высокий мужчина. Нет, я не смотрю на чужих мужчин. Он не чужой. Этой мой свёкор, отец моего Давида. Он ещё не старый - Давид его старший сын, первенец, любимец, умница, умница, лучший ученик, дай Б-г, реб Нафталий, Ваш Давид положит начало династии мудрецов и праведников, великих знатоков Торы! Мой Давид! Мой Сын! Мой сын! Умный, послушный, смекалистый! Моя надежда и моё утешение! Давид! Давид! Мой мудрый сын! Мой бесплодный сын... Это можно исправить. Женщина, не кричи! Никто не узнает! Это всё для Давида! Всё для моего сына! Моего праведного сына! Ты потом скажешь мне спасибо. А сейчас молчи! Молчи! Молчи! Молчи! Молчи!!!
Молчу.
Раз в году случается такой день, когда ветер вдруг приносит надежду на прохладу. То есть, ещё не ту осенне-зимнюю свежесть, в которой уже не уловить запах песка и выжженной травы, а только первый намёк, и в нём зелень, капли дождя и пробуждение.
Сегодня подул такой ветер, и мне совсем не хотелось уходить с детской площадки. Хотелось сидеть, вдыхать этот новый воздух, мечтать о дожде и не думать о душной квартирке, в которой стены окружают меня так плотно, будто и нет в них дверей, и давят, давят.
Я даже поучаствовала в беседе этих двух болтушек-сплетниц Леи и Брахи, которые, как обычно выпустив своих детей на площадку и рассевшись на крайне неудобной скамейке, начинают обсуждать всех и вся - начиная со слишком пёстрой на их взгляд юбки той новенькой, которая въехала в квартиру Зильберштромов, и заканчивая ценами на детские молочные смеси - дорожает, всё дорожает... Не совсем, правда, поучаствовала - кивала головой в знак понимания. Да, я знаю, что когда я покидаю площадку, они принимаются и за меня. И даже предполагаю, какими эпитетами они меня награждают - бука, несмеяна, затворница, никогда беседу не поддержит, в дом свой не позовёт, видимо, и хозяйство вести толком не умеет, стыдится гостей пригласить. И, конечно, отметят, что мы с Давидом уже почти десять лет женаты, а у нас всего двое детишек, старшему скоро три, будем стричь...
Я иду домой, надо бы поторопиться - скоро Давид вернётся, ужин ещё не готов, да и детям пора есть что-то посерьёзнее, чем кукурузные палочки из пакета. Но не хочется, ведь такой ветерок, такая надежда... Спешу, киваю в знак приветствия соседям, знакомым. Рахель начинает плакать, Хаим трёт глаза грязным кулаком, по его щекам ползут песчаные разводы. Бежать не получается - в этот час все мамы с детьми торопятся домой, и пройти по улице, не столкнувшись колясками просто невозможно.
Навстречу идёт высокий мужчина. Нет, я не смотрю на чужих мужчин. Он не чужой. Этой мой свёкор, отец моего Давида. Он ещё не старый - Давид его старший сын, первенец, любимец, умница, умница, лучший ученик, дай Б-г, реб Нафталий, Ваш Давид положит начало династии мудрецов и праведников, великих знатоков Торы! Мой Давид! Мой Сын! Мой сын! Умный, послушный, смекалистый! Моя надежда и моё утешение! Давид! Давид! Мой мудрый сын! Мой бесплодный сын... Это можно исправить. Женщина, не кричи! Никто не узнает! Это всё для Давида! Всё для моего сына! Моего праведного сына! Ты потом скажешь мне спасибо. А сейчас молчи! Молчи! Молчи! Молчи! Молчи!!!
Молчу.