Во всех историях встречи людей с теми, кого раньше называли "эгоистами", а нынче чаще называют нарциссами, много однотипного. "Нечто привлекательное и волшебно-заманчивое, как райская ромашка, в какой-то момент вдруг извернулось в какое-то зубастое исчадие ада, которое обволокло и пожирает жертву". Жизнь разрушается и вырваться можно только с кровавыми шрамами в форме зубастых ромашек. А некоторые даже и вырваться не могут, видят, как их поедают, жалуются, просят помощи, бессильные что-то изменить. И даже спасенные, так по жизни и тоскуют о волшебном очаровании песен с острова сирен.
Задним числом рационально понятно, что никаких "вдруг" не бывает, и ученый горьким опытом человек вдруг видит то, что было видно сразу, с первого шага, и даже говорилось ему окружающими, но как заговоренное проходило мимо ушей и глаз. Можно задним числом разобрать и понять, что и зачем говорилось и делалось. Но толку в этом немного, кроме индивидуального.
Увы, каждый моряк и морячка в гудении сирен слышат какую-то свою, личную "волшебную" песню. Она больше говорит о них, чем о зубастых сиренах.
Тогда что же служит тем обще-действующим фактором притягательности? Что так манит всех, даже разных? Они видят в одном и том же зеркале отражение своих личных надежд, у всех разных, страшных, красивых, умных и глупых, нежных и жестских, смелых или робких. Но в чем секрет самого зеркала? У него ведь нет, получается, собственных свойств. Оно настраивается на ходу, обволакивает каждую жертву, пользуясь ее же обликом.
И выходит так, что эта безмерная пустота - и есть секрет волшебного цветка, адова зеркала и тайна острова сирен. И действует это вовсе не в силу запредельной коварности и изощренности, а именно своей абсолютной простотой, нулевым содержанием.
Чтобы относиться к чему либо как-либо, человеку надо ВИДЕТЬ хоть что-то. Определить пусть слабые, но все же конкретные реперные точки. Как-то назвать то, что он видит. Описать это самому себе, пусть даже как "слабое подобие человека". И тогда ясно, как к этому относиться, даже не думая об этом.
А если это НЕ человек? Вообще не подобие ничего, абсолютное отсутствие человека? Нет, по форме это человек, понятно. Но вот того, внутреннего содержания "человека" - нет вообще. Полностью.
И тогда человек ломается, не ломая ничего. Для того чтобы "разглядеть" наконец хоть что-то, он подходит все ближе. И все еще не видит. "Оно" ведется себя парадоксально, "никак". Нельзя сказать по какому-то поступку, что оно "наглое" или "деликатное", потому что через пять минут или даже одновременно он демонстрирует и то и другое. Оно щедрое, и в то же время ничего не дающее. Оно какое? Оно ласковое до беспредела, и тут же до бессмысленности жестокое. Вроде бы зовущее, и в то же время отталкивающее. Не то горькое, не то сладкое. Обжигающее, и в то же время ледянное. Так что же ЭТО?
И вот эту переливающуюся мозаику несуществующих свойств чернильной космической пустоты человек сам начинает наделять "свойствами". Он подходит еще ближе и ему кажется, что он "что-то видит", хотя он видит лишь то, что решил счесть "свойством". Не может же быть несуществующего. Надо только разгадать загадку, решить этот ребус, и получить ответ из сияющей пасти черной дыры.
Это то же самое свойство, которым человека тянет пропасть. Пустота. Отсутствие чего либо, которое побуждает сделать еще шажок, еще поближе, наклониться, всмотреться в Ничто, холодея не то от восторга, не то от ужаса. И сделать последний шаг.
А это просто дырка от человека. Пасть адской собаки. Ворота в загробный мир.
Как верно заметил Шерлок Холмс, инспектор Лестрейд спас всех в силу отсутствия воображения.
Он просто не видел ничего, кроме цели для револьвера. Что это было, можно разобраться потом. А можно и не разбираться. Просто перезарядить револьвер, а то патроны-то ушли.