Небезобразность естественных безобразий
Однажды я жил в маленьком шахтерском городке. Народ там был очень естественный.
К примеру, если им приходило в голову дать кому-нибудь в морду, они это и делали. Я еще когда только приехал, был удивлен отсутствием очкариков. В Академе очкариков много, они ходят туда-сюда. А там очкариков не было.
Позже этот факт объяснился. Они их всех повыбили. Как-то вечером, около полуночи, я вышел на улицу, и немедленно потерял очки и немножко здоровья.
Так что по вечерам я на улицу не ходил, а оставался дома. Делать было совершенно нечего, кроме как заниматься двумя естественными делами, и одним неестественным.
Про них я и расскажу.
Неестественным делом было чтение книжек.
Я нашел там маленький книжный магазинчик, очевидно не пользовавшийся особым спросом у населения, покупал там какую-нибудь книжку, шел домой, заваривал чай, или, если был богат - растворял кофе, клал книжку на булку хлеба и начинал читать. В кухоньке два на два метра было очень уютно. Я сидел в кругу света, на плите посипывал чайник, в кладовушке шуршала мышка, за окном животно кричала и топотала избиваемая друг другом местная молодежь, а я погружался в мир очередного писателя.
Одним из писателей был Курт Воннегут. Я взял его совершенно случайно, но, прочитав, обшарил весь магазинчик в поисках других его книжек. Писатель очень хороший, с ярко выраженным стилем, который чувствовался даже и в переводе, хотя его сложно назвать оптимистичным. Похоже, все его книжки про то, каким именно образом сдохнет человечество. Он берет какое-нибудь неотьемлемо человеческое свойство - жадность, хитрость, глупость, большие мозги или любопытство, и - опля !, неизменно выходит, что через это человечеству обязательно придет окончательная жопа.
На оптимиста он не тянет. На реалиста, скорее.
И вот в одной из его книжек был такой персонаж, который, сидя в тюрьме, всю книжку считал, сколько в своей жизни он имел женщин, и сколько людей убил. И книжка кончается тем, что он наконец подсчитал. И на картинке нарисовал этих человечков. Я пальцем по картинке водил, человечков аккуратно считал.
Получилось, хотя я могу ошибаться, что жещин он любил 69. А людей убил - 69.
Понимаете, эти числа совпали.
Он сам этому удивился. Вдохновленный, почему-то, таким жизненным подходом к арифметике, я тоже взялся за подсчеты. Женщин, конечно, я имел гораздо меньше. А людей вообще ни одного не убил. Да что людей, я вообще практически никого не убил. Ну, если не считать ту мышку из кладовушки, и всяких мух и тараканов. Хотя последних я много поубивал. Даже больше, чем тот персонаж имел женщин.
Но это просто было бы как-то глупо сравнивать.
Поэтому стал считать женщин, которых я любил, или думал, что любил, а потом раздумал, и женщин, которые любили меня, или думали, что любили, а потом передумали. То есть все невзаимные любви в своей жизни. У меня была на тот момент мысль, что как-то оно всегда не совпадает, с любовью. Либо ты любишь, либо тебя. С сексом это не коррелирует, особенно с моей стороны, потому что я, как мужчина, очень даже хорошо могу заниматься этим делом и без любви. Да и женщины, в общем-то, тоже могут. Знаете, как это бывает, вроде есть взаимный интерес, а потом один начинает влюбляться, а другой наоборот - разлюбляться. Как будто это сообщающийся сосуд.
И вот стал я на бумажке галочки ставить, и как вы уже догадались - числа тоже совпали! Число женщин, в которых я влюблялся - равно числу женщин, которые любили меня. Хотя это разные женщины.
Наш мир, должно быть, очень любит равновесие.
Я думаю, чтение книжек в этом шахтерском городке еще потому было неестественным делом, что за дело это никто не считал. Делов то.
Гораздо более естественным делом было потребление крепких напитков. Мне кажется, там пили все, начиная со школьниц, и заканчивая мэром. Алкоголиков, при этом не было ни одного. Если бы кому-то пришла в голову мысль назвать другого алкоголиком, то тому бы пришла в голову мысль дать ему в морду.
Потому что как можно считать естественное - безобразным?
Простой народ пил тяжело и крепко, как бы даже не отдавая себе в этом отчета. Устал - наливай, отдохнул - наливай. Если не налито - значит они или спят или работают.
Однако местная интеллигенция, к которой я сразу же примкнул, пила мало. Мы не пили с утра, по будням, и в одиночку. Только по поводу. Справедливости ради сказать, приход одного интеллигента в гости к другому был уже достаточным поводом. Даже неудобно было в гости идти без бутылки, потому что тогда поставит хозяин, а это для настоящего интеллигента неприемлемо.
Когда я восстановил очки после первой ночной прогулки, то увидел, что я нахожусь в палате больницы. Больница была тоже очень естественная - лечили там только тем, что принесут родственники пациента. Из того же источника и кормили.
Родственники носили в основном водку. Поэтому ею и лечились, ею и кормились.
Прямо на столе умер шахтер из соседней палаты. Водка внутри его организма, которую с утра заботливо принесла ему жена, вступила в недопустимую реакцию с наркозом. Врачи, думаю, даже не удивились. У меня есть основания полагать, что они там тоже не чаи гоняли. Женщине в белом халате, в чьи обязанности входило транспортировать тела в прилегающий морг - это было почему-то западло. Пациенты радостно соглашались отвезти жертву употребления водки в морг, но требовали за это водку. У женщины водки не было, или ее было жаль, поэтому она бесплатно подрядила меня, и совсем молодого парнишку.
На улице был пронзительный синий с желтым осенний день. В стылом чистом воздухе далеко разносился скрип и скрежет раздолбаной железной каталки, приятно пахло прелыми листьями и немножко дымом. По простыне, которой было укрыто тело, бежали солнечные пятна. Мне было зябко в рубашке, а голому шахтеру под простыней - нет.
Меня эта мысль почему-то поразила, и я подумал - "Ну нахрена ему эта водка сдалась, а?".
Выписался из больницы, и нажрался.
Потом ко мне пришли гости с бутылками, поздравлять с выздоровлением, потом я пошел к кому-то в гости с бутылкой, а потом был законный выходной, а потом опять, а потом еще, и однажды я понял, что нахожу это
очень естественным.
Во время очередного распития спиртных напитков, на рабочем месте, я и познакомился с О. Можно было бы сказать, что я познакомился со вторым естественным делом, которым занимались люди в этом шахтерском городке, но на самом деле я познакомился с чем-то гораздо большим. Границ чему я не могу определить и сейчас.
Понимаете ли, речь идет не о самом занятии, безусловно естественном, а об естественном отношении к этому занятию.
В больших городах, почему-то, относятся к этому делу, как будто оно какое-то неестественное. Навроде свадьбы. И происходить должно не иначе как только в определенных местах, в определенное время, по определенному плану, и обставляться, как определенный ритуал.
А кто, спрашивается, все это определил? Хрен его знает.
Мы с О. очутились в постели довольно быстро. Но не потому, что это соответствовало какому бы то ни было внешнему расписанию, или же вопреки оному. А просто, как следующий по счету вагон поезда всегда цепляется за предыдущий, и все вместе они, покачиваясь и постукивая на стыках, следуют своим путем, так и наши отношения шли своим естественным чередом, без оглядки на то, что после чего общепринято ставить.
В естественном есть и хорошие стороны.
Но с О. дело было не в сексе. С каждой рюмкой я все больше это понимал. Она была хороша, черноволоса, добротна, в ней было то хорошее, что бывает в естественном, и она пришла по мою душу. У меня в груди что-то трепыхнулось, и медленно потянуло. Возможно, душа.
Что полагала она, я не знаю, но скорее всего она ошибалась. Как ошибалась, думая, что знает, чем именно она меня потянула. Я сам этого не знаю. В ней билось, в ритме сердца, что-то замирающе нежное, и ждало меня. Возможно - сердце.
Конечно, тогда я не думал так напыщенно, тогда я рассказывал компании анекдоты, попутно грустно размышляя о тянущей боли в груди:
- Пипец... Тут речь о чем-то большем...
Она была учительницей начальных классов, ей было 22, она была разведена и имела сына полутора лет, который как раз тогда стал называть "папой" ее младшего брата.
Это было вполне естественно для этого городка. Вот другая учительница начальных классов в ее школе, 20 лет, имела двух детей не выходя замуж - вот это было слишком, и подвергалось порицанию.
Хотя порицанию в этом городке могли подвергнуться вообще странные вещи.
Например, на одной стене, в прямой видимости от городского рыночка, точки максимального сосредоточения публики, была коряво, большими буквами, выведена следующая надпись:
"АХМЕРОВ СУКА СТАВИТ ВМС!"
- Несомненно, этой надписью подростки выражают порицание Ахмерову, - сказал я своей коллеге, когда мы, возвращаясь из столовой на работу, проходили мимо надписи. - Но суть претензий я не уловил.
- Это не подростки, - ответила коллега, - это Андреева. Старая сволочная бабка, давно уже на пенсию пора. Ахмеров беженец, и как он приехал, вся клиентура от Андреевой к нему переметнулась, потому что он как специалист в сто раз лучше. Она злится, вот и подговорила своих внуков написать.
- У меня все равно два вопроса, - подумав, сказал я. - Во-первых, кем работает Ахмеров, и что такое ВМС? Военно-Морские Силы как-то не подходят.
- Они с Андреевой - гинекологи, - ответила коллега сразу на оба вопроса...
О. была не глупа, в какой-то мере начитана, не лезла за словом в карман, она вкусно готовила, в постели была нежна, с ней было приятно общаться, у нас никогда не было натянутых пауз в разговоре или чувства ненужности встречи, все, что мы делали друг для друга, оказывалось именно тем, чем нужно, и происходило ладно и легко, само собой, как работа в руках мастера.
Она любила щелкать на улице семечки и носила в кармане запас. У нее была парочка Особых Взглядов - джокондовский немного сбоку, который я сам себе расшифровывал как "Потаенное Женское Знание взглянуло на Несмышленыша", и подрагивающий ресницами, означающий, что она в данный момент позирует.
А также несколько естественных женских хитростей. Таких естественных, что мне, простреленному в трех местах очкарику - ветерану городских Боев за Любовь, хотелось обнять ее и прижать к себе крепко-крепко: - Милая... Со мной - тебе это никогда не станет нужным... Обещаю...
Но я этого так и не сказал. Ведь это было бы признанием в любви?
Признанием в любви к тому замирающе нежному, что трепещет внутри кого-то и вот-вот может погаснуть, а с шелухой от семечек никак не коррелирует.
Ее мужем был шахтер, он рос безотцовщиной, и выпивал. Пил он вместе с матерью, а напившись - лупил ее, шлюху, почем зря.
С О. он познакомился на дискотеке, и сразу поразил ее до глубины души. Он был такой сильный, говорила она. Смелый. Твердый. Мужественный. У него черные глаза. Она вышла за него замуж, едва дождавшись совершеннолетия.
В первый раз он ее ударил, напившись, с утра в день свадьбы. Это ее насторожило.
Но ведь свадьба. Столько людей приглашено, как я выйду и скажу - "Свадьба отменяется"?, - объясняла она мне, откладывая проверенную тетрадку по русскому языку, и беря следующую.
Я с сомнением качал головой, пытаясь разобрать детские каракули в тетрадке по математике.
После свадьбы они стали жить у него, в частном доме, вместе с его матерью. Тут она увидела, как выпив вместе с матерью, он лупит ее, шлюху, почем зря. За волосы и об стенку. Самой О. тоже доставалось. Все чаще и чаще.
- Тут я решила родить ребенка, - рассказывала она, принимая от меня заточеный нож, и начиная резать хлеб.
- Зачем?
- Ну, я думала, ребенок его изменит. Проснутся отцовские чувства, он станет другим.
- Тебе кофе, кофе или кофе?, - спрашивал я, сомневаясь.
Так что в следующий раз, когда, напившись, он поставил ей синяк под глазом и выставил за дверь в ночнушке и домашних тапочках - он выставил ее уже вместе с младенцем. Она бежала бегом по снегу до дома родителей, прижимая ребенка к груди. "Я бежала и ревела" - она сказала коротко.
Ее мама сразу позвонила отцу, который в тот момент строил дом в каком-то поселке недалеко от Барнаула. Отец шел пешком весь остаток ночи (в эту ночь много ходили пешком), чтобы успеть на первый междугородний автобус. В том же состоянии он вышел уже из электрички в городке и продолжил движение к дому зятя, которого по приходу избил.
После чего О. развелась.
Но с тех пор дважды с ним сходилась.
- Зачем?, - мрачно спросил я, потихоньку теряя сомнения.
- Он обещал, - оттого, что она шла впереди по узкой тропинке, протоптанной в снегу, мне было плохо слышно.
- Что?
Она обернулась на ходу, поправляя шарф: - Он обещал.
В этот момент почему-то захотелось, чтобы она всегда была лицом ко мне.
Ну, конечно, он обещал. Это довод. Чего же тут может быть непонятного.
Он постоянно ходил за ней, клялся, что уж вот в этот раз он точно изменится, плакал, выслеживал ее новых ухажеров и пытался разрушить их отношения. "Ты - шлюха!", - говорил он ей. А после клялся, что он будет совсем-совсем другой. Хороший.
- Он подходил ко мне вчера, - рассказывала она, прижавшись ко мне обнаженным телом, положив голову на мое плечо, и играя пальцами с чахлой растительностью на моей груди. - Он знает про нас, видел нас вместе. Говорил, что встретит тебя, и все переломает...
После того, как она предупредила меня о готовящемся покушении, я какое-то время оглядывался, когда шел вечером по темным переулкам. Потом перестал оглядываться. А потом и вовсе забыл.
Вот тут-то он и нанес удар.
Был вполне обычный вечер. Как всегда, за окном бурлила жизнь диких джунглей, время от времени разрываемая криками истязающей друг друга молодежи, а я сидел на своей уютной кухоньке, и занимался Чтением. Этим вечером мы не встречались с О.
В положенное время я лег спать. Спал я абсолютно нормально, и мне ничего не снилось. Так что утром я встал бодрый, с чистой, как первый снег, головой без мыслей. То есть как раз такой, какой ей советует быть индийский йог Шри Ауробиндо. Насвистывая, я сбежал вниз по лестнице, на площадке этажом ниже перепрыгнув через большую растоптанную лужу крови, с прилипшими к ней поломанными сигаретами. Пронзительно-белое на темно-красном, вот что мне запомнилось. Моя жизнь была прекрасна, и впереди, очевидно, все было еще прекрасней, только непонятно, что именно это будет, но так даже интересней.
А на работе мне позвонила О.
- Зачем ты ТАК избил его?
- Кого?
- Моего бывшего мужа. Он был у меня с утра, перед первым уроком. Он страшно избит, в крови, лицо опухло. Он сказал, что ты - просто животное. Зачем ты ТАК избил его?
Дело происходило следующим образом. В очередной раз напившись, парень решил привести свою угрозу в исполнение. Возможно, для храбрости он выпил больше чем обычно. И именно этим объясняется то, что он ошибся этажом. Там он матерился в замочную скважину, громко вызывал меня на бой и пинал в дверь ногами. А потом вышел заспанный хозяин в семейных трусах и отп'здил его по полной программе.
Парень был почему-то уверен, что это я и был.
- Тебе его жалко?
- Да.
И однажды я не вытерпел.
- Слушай, ты так часто говоришь о нем... Очень часто. Не обижайся, но скажи серьезно, подумав... Мне это важно, чтобы именно подумав и серьезно. Эти его черные глаза до сих пор не дают тебе покоя? Ты, хоть немного, но все еще любишь его?
Секундная пауза.
- Я его ненавижу...
Вскоре после нашего "развода" она снова с ним сошлась.
Я не знал, в какую часть воннегутовской таблицы ее занести, поэтому не внес ее вовсе.
К примеру, если им приходило в голову дать кому-нибудь в морду, они это и делали. Я еще когда только приехал, был удивлен отсутствием очкариков. В Академе очкариков много, они ходят туда-сюда. А там очкариков не было.
Позже этот факт объяснился. Они их всех повыбили. Как-то вечером, около полуночи, я вышел на улицу, и немедленно потерял очки и немножко здоровья.
Так что по вечерам я на улицу не ходил, а оставался дома. Делать было совершенно нечего, кроме как заниматься двумя естественными делами, и одним неестественным.
Про них я и расскажу.
Неестественным делом было чтение книжек.
Я нашел там маленький книжный магазинчик, очевидно не пользовавшийся особым спросом у населения, покупал там какую-нибудь книжку, шел домой, заваривал чай, или, если был богат - растворял кофе, клал книжку на булку хлеба и начинал читать. В кухоньке два на два метра было очень уютно. Я сидел в кругу света, на плите посипывал чайник, в кладовушке шуршала мышка, за окном животно кричала и топотала избиваемая друг другом местная молодежь, а я погружался в мир очередного писателя.
Одним из писателей был Курт Воннегут. Я взял его совершенно случайно, но, прочитав, обшарил весь магазинчик в поисках других его книжек. Писатель очень хороший, с ярко выраженным стилем, который чувствовался даже и в переводе, хотя его сложно назвать оптимистичным. Похоже, все его книжки про то, каким именно образом сдохнет человечество. Он берет какое-нибудь неотьемлемо человеческое свойство - жадность, хитрость, глупость, большие мозги или любопытство, и - опля !, неизменно выходит, что через это человечеству обязательно придет окончательная жопа.
На оптимиста он не тянет. На реалиста, скорее.
И вот в одной из его книжек был такой персонаж, который, сидя в тюрьме, всю книжку считал, сколько в своей жизни он имел женщин, и сколько людей убил. И книжка кончается тем, что он наконец подсчитал. И на картинке нарисовал этих человечков. Я пальцем по картинке водил, человечков аккуратно считал.
Получилось, хотя я могу ошибаться, что жещин он любил 69. А людей убил - 69.
Понимаете, эти числа совпали.
Он сам этому удивился. Вдохновленный, почему-то, таким жизненным подходом к арифметике, я тоже взялся за подсчеты. Женщин, конечно, я имел гораздо меньше. А людей вообще ни одного не убил. Да что людей, я вообще практически никого не убил. Ну, если не считать ту мышку из кладовушки, и всяких мух и тараканов. Хотя последних я много поубивал. Даже больше, чем тот персонаж имел женщин.
Но это просто было бы как-то глупо сравнивать.
Поэтому стал считать женщин, которых я любил, или думал, что любил, а потом раздумал, и женщин, которые любили меня, или думали, что любили, а потом передумали. То есть все невзаимные любви в своей жизни. У меня была на тот момент мысль, что как-то оно всегда не совпадает, с любовью. Либо ты любишь, либо тебя. С сексом это не коррелирует, особенно с моей стороны, потому что я, как мужчина, очень даже хорошо могу заниматься этим делом и без любви. Да и женщины, в общем-то, тоже могут. Знаете, как это бывает, вроде есть взаимный интерес, а потом один начинает влюбляться, а другой наоборот - разлюбляться. Как будто это сообщающийся сосуд.
И вот стал я на бумажке галочки ставить, и как вы уже догадались - числа тоже совпали! Число женщин, в которых я влюблялся - равно числу женщин, которые любили меня. Хотя это разные женщины.
Наш мир, должно быть, очень любит равновесие.
Я думаю, чтение книжек в этом шахтерском городке еще потому было неестественным делом, что за дело это никто не считал. Делов то.
Гораздо более естественным делом было потребление крепких напитков. Мне кажется, там пили все, начиная со школьниц, и заканчивая мэром. Алкоголиков, при этом не было ни одного. Если бы кому-то пришла в голову мысль назвать другого алкоголиком, то тому бы пришла в голову мысль дать ему в морду.
Потому что как можно считать естественное - безобразным?
Простой народ пил тяжело и крепко, как бы даже не отдавая себе в этом отчета. Устал - наливай, отдохнул - наливай. Если не налито - значит они или спят или работают.
Однако местная интеллигенция, к которой я сразу же примкнул, пила мало. Мы не пили с утра, по будням, и в одиночку. Только по поводу. Справедливости ради сказать, приход одного интеллигента в гости к другому был уже достаточным поводом. Даже неудобно было в гости идти без бутылки, потому что тогда поставит хозяин, а это для настоящего интеллигента неприемлемо.
Когда я восстановил очки после первой ночной прогулки, то увидел, что я нахожусь в палате больницы. Больница была тоже очень естественная - лечили там только тем, что принесут родственники пациента. Из того же источника и кормили.
Родственники носили в основном водку. Поэтому ею и лечились, ею и кормились.
Прямо на столе умер шахтер из соседней палаты. Водка внутри его организма, которую с утра заботливо принесла ему жена, вступила в недопустимую реакцию с наркозом. Врачи, думаю, даже не удивились. У меня есть основания полагать, что они там тоже не чаи гоняли. Женщине в белом халате, в чьи обязанности входило транспортировать тела в прилегающий морг - это было почему-то западло. Пациенты радостно соглашались отвезти жертву употребления водки в морг, но требовали за это водку. У женщины водки не было, или ее было жаль, поэтому она бесплатно подрядила меня, и совсем молодого парнишку.
На улице был пронзительный синий с желтым осенний день. В стылом чистом воздухе далеко разносился скрип и скрежет раздолбаной железной каталки, приятно пахло прелыми листьями и немножко дымом. По простыне, которой было укрыто тело, бежали солнечные пятна. Мне было зябко в рубашке, а голому шахтеру под простыней - нет.
Меня эта мысль почему-то поразила, и я подумал - "Ну нахрена ему эта водка сдалась, а?".
Выписался из больницы, и нажрался.
Потом ко мне пришли гости с бутылками, поздравлять с выздоровлением, потом я пошел к кому-то в гости с бутылкой, а потом был законный выходной, а потом опять, а потом еще, и однажды я понял, что нахожу это
очень естественным.
Во время очередного распития спиртных напитков, на рабочем месте, я и познакомился с О. Можно было бы сказать, что я познакомился со вторым естественным делом, которым занимались люди в этом шахтерском городке, но на самом деле я познакомился с чем-то гораздо большим. Границ чему я не могу определить и сейчас.
Понимаете ли, речь идет не о самом занятии, безусловно естественном, а об естественном отношении к этому занятию.
В больших городах, почему-то, относятся к этому делу, как будто оно какое-то неестественное. Навроде свадьбы. И происходить должно не иначе как только в определенных местах, в определенное время, по определенному плану, и обставляться, как определенный ритуал.
А кто, спрашивается, все это определил? Хрен его знает.
Мы с О. очутились в постели довольно быстро. Но не потому, что это соответствовало какому бы то ни было внешнему расписанию, или же вопреки оному. А просто, как следующий по счету вагон поезда всегда цепляется за предыдущий, и все вместе они, покачиваясь и постукивая на стыках, следуют своим путем, так и наши отношения шли своим естественным чередом, без оглядки на то, что после чего общепринято ставить.
В естественном есть и хорошие стороны.
Но с О. дело было не в сексе. С каждой рюмкой я все больше это понимал. Она была хороша, черноволоса, добротна, в ней было то хорошее, что бывает в естественном, и она пришла по мою душу. У меня в груди что-то трепыхнулось, и медленно потянуло. Возможно, душа.
Что полагала она, я не знаю, но скорее всего она ошибалась. Как ошибалась, думая, что знает, чем именно она меня потянула. Я сам этого не знаю. В ней билось, в ритме сердца, что-то замирающе нежное, и ждало меня. Возможно - сердце.
Конечно, тогда я не думал так напыщенно, тогда я рассказывал компании анекдоты, попутно грустно размышляя о тянущей боли в груди:
- Пипец... Тут речь о чем-то большем...
Она была учительницей начальных классов, ей было 22, она была разведена и имела сына полутора лет, который как раз тогда стал называть "папой" ее младшего брата.
Это было вполне естественно для этого городка. Вот другая учительница начальных классов в ее школе, 20 лет, имела двух детей не выходя замуж - вот это было слишком, и подвергалось порицанию.
Хотя порицанию в этом городке могли подвергнуться вообще странные вещи.
Например, на одной стене, в прямой видимости от городского рыночка, точки максимального сосредоточения публики, была коряво, большими буквами, выведена следующая надпись:
"АХМЕРОВ СУКА СТАВИТ ВМС!"
- Несомненно, этой надписью подростки выражают порицание Ахмерову, - сказал я своей коллеге, когда мы, возвращаясь из столовой на работу, проходили мимо надписи. - Но суть претензий я не уловил.
- Это не подростки, - ответила коллега, - это Андреева. Старая сволочная бабка, давно уже на пенсию пора. Ахмеров беженец, и как он приехал, вся клиентура от Андреевой к нему переметнулась, потому что он как специалист в сто раз лучше. Она злится, вот и подговорила своих внуков написать.
- У меня все равно два вопроса, - подумав, сказал я. - Во-первых, кем работает Ахмеров, и что такое ВМС? Военно-Морские Силы как-то не подходят.
- Они с Андреевой - гинекологи, - ответила коллега сразу на оба вопроса...
О. была не глупа, в какой-то мере начитана, не лезла за словом в карман, она вкусно готовила, в постели была нежна, с ней было приятно общаться, у нас никогда не было натянутых пауз в разговоре или чувства ненужности встречи, все, что мы делали друг для друга, оказывалось именно тем, чем нужно, и происходило ладно и легко, само собой, как работа в руках мастера.
Она любила щелкать на улице семечки и носила в кармане запас. У нее была парочка Особых Взглядов - джокондовский немного сбоку, который я сам себе расшифровывал как "Потаенное Женское Знание взглянуло на Несмышленыша", и подрагивающий ресницами, означающий, что она в данный момент позирует.
А также несколько естественных женских хитростей. Таких естественных, что мне, простреленному в трех местах очкарику - ветерану городских Боев за Любовь, хотелось обнять ее и прижать к себе крепко-крепко: - Милая... Со мной - тебе это никогда не станет нужным... Обещаю...
Но я этого так и не сказал. Ведь это было бы признанием в любви?
Признанием в любви к тому замирающе нежному, что трепещет внутри кого-то и вот-вот может погаснуть, а с шелухой от семечек никак не коррелирует.
Ее мужем был шахтер, он рос безотцовщиной, и выпивал. Пил он вместе с матерью, а напившись - лупил ее, шлюху, почем зря.
С О. он познакомился на дискотеке, и сразу поразил ее до глубины души. Он был такой сильный, говорила она. Смелый. Твердый. Мужественный. У него черные глаза. Она вышла за него замуж, едва дождавшись совершеннолетия.
В первый раз он ее ударил, напившись, с утра в день свадьбы. Это ее насторожило.
Но ведь свадьба. Столько людей приглашено, как я выйду и скажу - "Свадьба отменяется"?, - объясняла она мне, откладывая проверенную тетрадку по русскому языку, и беря следующую.
Я с сомнением качал головой, пытаясь разобрать детские каракули в тетрадке по математике.
После свадьбы они стали жить у него, в частном доме, вместе с его матерью. Тут она увидела, как выпив вместе с матерью, он лупит ее, шлюху, почем зря. За волосы и об стенку. Самой О. тоже доставалось. Все чаще и чаще.
- Тут я решила родить ребенка, - рассказывала она, принимая от меня заточеный нож, и начиная резать хлеб.
- Зачем?
- Ну, я думала, ребенок его изменит. Проснутся отцовские чувства, он станет другим.
- Тебе кофе, кофе или кофе?, - спрашивал я, сомневаясь.
Так что в следующий раз, когда, напившись, он поставил ей синяк под глазом и выставил за дверь в ночнушке и домашних тапочках - он выставил ее уже вместе с младенцем. Она бежала бегом по снегу до дома родителей, прижимая ребенка к груди. "Я бежала и ревела" - она сказала коротко.
Ее мама сразу позвонила отцу, который в тот момент строил дом в каком-то поселке недалеко от Барнаула. Отец шел пешком весь остаток ночи (в эту ночь много ходили пешком), чтобы успеть на первый междугородний автобус. В том же состоянии он вышел уже из электрички в городке и продолжил движение к дому зятя, которого по приходу избил.
После чего О. развелась.
Но с тех пор дважды с ним сходилась.
- Зачем?, - мрачно спросил я, потихоньку теряя сомнения.
- Он обещал, - оттого, что она шла впереди по узкой тропинке, протоптанной в снегу, мне было плохо слышно.
- Что?
Она обернулась на ходу, поправляя шарф: - Он обещал.
В этот момент почему-то захотелось, чтобы она всегда была лицом ко мне.
Ну, конечно, он обещал. Это довод. Чего же тут может быть непонятного.
Он постоянно ходил за ней, клялся, что уж вот в этот раз он точно изменится, плакал, выслеживал ее новых ухажеров и пытался разрушить их отношения. "Ты - шлюха!", - говорил он ей. А после клялся, что он будет совсем-совсем другой. Хороший.
- Он подходил ко мне вчера, - рассказывала она, прижавшись ко мне обнаженным телом, положив голову на мое плечо, и играя пальцами с чахлой растительностью на моей груди. - Он знает про нас, видел нас вместе. Говорил, что встретит тебя, и все переломает...
После того, как она предупредила меня о готовящемся покушении, я какое-то время оглядывался, когда шел вечером по темным переулкам. Потом перестал оглядываться. А потом и вовсе забыл.
Вот тут-то он и нанес удар.
Был вполне обычный вечер. Как всегда, за окном бурлила жизнь диких джунглей, время от времени разрываемая криками истязающей друг друга молодежи, а я сидел на своей уютной кухоньке, и занимался Чтением. Этим вечером мы не встречались с О.
В положенное время я лег спать. Спал я абсолютно нормально, и мне ничего не снилось. Так что утром я встал бодрый, с чистой, как первый снег, головой без мыслей. То есть как раз такой, какой ей советует быть индийский йог Шри Ауробиндо. Насвистывая, я сбежал вниз по лестнице, на площадке этажом ниже перепрыгнув через большую растоптанную лужу крови, с прилипшими к ней поломанными сигаретами. Пронзительно-белое на темно-красном, вот что мне запомнилось. Моя жизнь была прекрасна, и впереди, очевидно, все было еще прекрасней, только непонятно, что именно это будет, но так даже интересней.
А на работе мне позвонила О.
- Зачем ты ТАК избил его?
- Кого?
- Моего бывшего мужа. Он был у меня с утра, перед первым уроком. Он страшно избит, в крови, лицо опухло. Он сказал, что ты - просто животное. Зачем ты ТАК избил его?
Дело происходило следующим образом. В очередной раз напившись, парень решил привести свою угрозу в исполнение. Возможно, для храбрости он выпил больше чем обычно. И именно этим объясняется то, что он ошибся этажом. Там он матерился в замочную скважину, громко вызывал меня на бой и пинал в дверь ногами. А потом вышел заспанный хозяин в семейных трусах и отп'здил его по полной программе.
Парень был почему-то уверен, что это я и был.
- Тебе его жалко?
- Да.
И однажды я не вытерпел.
- Слушай, ты так часто говоришь о нем... Очень часто. Не обижайся, но скажи серьезно, подумав... Мне это важно, чтобы именно подумав и серьезно. Эти его черные глаза до сих пор не дают тебе покоя? Ты, хоть немного, но все еще любишь его?
Секундная пауза.
- Я его ненавижу...
Вскоре после нашего "развода" она снова с ним сошлась.
Я не знал, в какую часть воннегутовской таблицы ее занести, поэтому не внес ее вовсе.